– Лёгкое депрессивное расстройство – характеризуется пониженным настроением, продолжающимся не менее двух недель, большую часть дня и почти каждый день. Дополнительно больной теряет интерес и удовлетворение от деятельности, которая раньше доставляла ему удовольствие. Заметны общая утомляемость и упадок сил.

– Умеренный депрессивный эпизод – при этом типе расстройства наблюдаются дополнительные симптомы, такие как чувство неоправданной вины, суицидальные мысли, проблемы с концентрацией внимания, нарушения сна, повышение или снижение аппетита, проблемы с поддержанием веса.

– Тяжёлый депрессивный эпизод без психотических симптомов – в эпизодах тяжёлой депрессии отчетливо видны страдания больного человека. Возникают попытки суицида, больной страдает от хронического стресса и не может выполнять повседневную работу и обязанности.

– Тяжёлый депрессивный эпизод с психотическими симптомами – для него характерны все вышеперечисленные симптомы, а кроме того, наблюдаются такие формы поведения, как галлюцинации, бред или иррациональное мышление^[1].

Эпизод 3
Психиатрическая больница

Шестой курс – это особое время в жизни студента-медика. Мы уже чувствуем себя почти врачами, но ответственности за последствия наших действий пока нет. Именно на этом этапе многие будущие терапевты начинают задумываться, какую узкую специальность они выберут.

Тот день, когда я вышла из больницы после очередной пары, я помню до сих пор. Мы, собравшись нашей компанией из девяти веселых девчонок, которых я по року судьбы возглавляла, так как была старостой группы, стояли у выхода из больницы и решали, как доехать до психиатрической клиники, которая в нашем городе в простонародье называлась «Дурка». На транспорте туда мало кто ездил, так как больница находилась на самом краю города, почти на отшибе, можно логично предположить, почему именно там.

Доехать туда можно было только на маленькой маршрутке под номером 5. Посовещавшись и собрав анамнез нахождения психиатрической больницы, кто-то вспомнил, что она территориально находится рядом с дерматовенерологическим диспансером. Ну, собственно, курс дерматологии у нас был на третьем курсе, поэтому относительно мы еще помнили, куда и в какую сторону нужно ехать.

Добравшись до больницы, первое, что я почувствовала, выйдя из транспорта, – это страх. Перед нами возвышалось пятиэтажное здание с несколькими длинными одноэтажными корпусами, словно щупальцами, тянущимися вдоль главного здания. По территории бродили пациенты: кто-то сгребал снег, кто-то вез каталки с бельем, связанным в большие комы, кто-то просто гулял. Их зимняя одежда лишь частично скрывала медицинские робы – голубовато-зеленые штаны выглядывали из-под курток. И всё это как-то органично двигалось слева от нас, что я на несколько секунд застыла, наблюдая за происходящим. Производило это очень странное впечатление.

Мы вошли на территорию психиатрической больницы, где находились впервые. Мы медленно-медленно двигались к пятиэтажному зданию. Вдруг какой-то крик эхом отозвался в снежной пустоте. Затем тишину нарушила песня, донёсшаяся из одного из корпусов. И резко наступила тишина. Я ощущала себя чужой на этом месте, как будто мир замедлился, и любая встреча с кем-то из пациентов могла принести опасность. За всё время следования к корпусу мы бурно обсуждали все, что предстало перед нашим взором: кто эти люди, куда они везли каталки.

Пар в психиатрической больнице у нас было немного, так как программа курса психиатрии в медицинском университете предусматривает две недели практики и несколько посещений острых отделений для написания академической истории болезни. До этого нам уже был начитан лекционный материал.

Затем каждый студент был прикреплён к куратору и закреплён за своим пациентом. Конечно же, студентов психиатрического курса ведут в острые отделения, где находятся пациенты, которые переживают яркие психотические эпизоды, находятся с тяжелыми диагнозами или вообще находятся на длительном или постоянном пребывании в психбольнице.

Как потом я узнала уже из своего психиатрического опыта как врача, в каждом отделении есть определённые персонажи, которые из раза в раз демонстрируются студентам, чтобы была написана какая-то стандартная академическая история болезни и не было сюрпризов. И очень редко случается, когда лечащий врач-куратор проявляет инициативу дать какого-то относительно свежего пациента, чтобы разобрать его со студентами.

Итак, при распределении мне достался пациент, которого я очень хорошо помню и по сей день. Это был мужчина около 50 лет, худощавый, невысокий, с тёмными длинными волосами. Когда мы зашли в отделение, он сидел за шахматной доской, переставляя фигуры в хаотичном порядке.

Я думаю, что стоит рассказать о моём первом входе в отделение. На входе вас встречает массивная железная дверь, которая открывается специальным ключом. Когда я оказалась перед этой дверью, она открылась с характерным скрипом, и нас сразу окутал запах – смесь кислой еды, духов и физиологических выделений. Как только я переступила порог, дверь захлопнулась с громким грохотом, оставив нас внутри, где перед нами открылся длинный коридор. Слева от меня были кабинеты с табличками «Ординаторская», «Заведующая отделением», «Комната медперсонала». А дальше еще одна такая же массивная дверь, за которой взору представилось огромное отделение с комнатами по обеим сторонам. Это было мужское отделение.

Как только дверь закрылась, все пациенты обернулись к нам. Одни ходили хаотично, другие сидели за столами, третьи приставали к санитаркам со своими навязчивыми идеями. Кто-то из них стал сразу подходить к нам и активно интересоваться, кто мы такие и с какой целью пришли сюда. Я заметила, что среди пациентов четко выделялись санитары, у них была специальная медицинская одежда зеленого цвета и очень усталые, пустые и местами отстраненные лица – они выглядели словно выжженные изнутри.

Это было достаточно странно и страшно. За все время, пока мы двигались вдоль самого помещения, тенью от нас справа и слева стояли санитары.

Мой пациент сидел за столом в столовой. У него перед глазами был лист бумаги, и он, ничего не делая, просто смотрел на него. Дальше мой куратор подозвала его, представила нас друг другу. Первое, что сказал пациент мне: «Дайте ручку, мне надо написать письмо. Дайте ручку. Мне надо написать». Он повторял это снова и снова, словно застрял на одной фразе. Его глаза были широко раскрыты, рот приоткрыт, а нервный смех периодически прорывался сквозь его бессвязную речь. На тот момент я находилась в шоке от увиденного. Он постоянно подхихикивал, обходил меня слева и справа. Что-то тараторил ещё без остановки, и весь посыл заключался в том, что ему необходима ручка. Эта просьба была абсолютно бессвязной, но я всё равно пыталась уловить хоть какой-то смысл.

Мой куратор сказала, что я могу побеседовать с ним за столом, собрать анамнез ну и, собственно, возвращаться в учебную комнату. На сегодняшний день я уже не помню, как происходил сбор анамнеза этого человека. Но…

Разговор с ним был странным. Он утверждал, что его держат здесь незаконно, что его ищут родственники, и ему просто необходимо написать письмо, чтобы они смогли его забрать. Прощаясь, он вдруг посмотрел мне прямо в глаза, при этом его острый нос подёрнулся, а тонкие губы скривились в усмешке, и сказал: «Принеси конфеты».

Я поспешно вышла из отделения, за мной вновь захлопнулась дверь, оставив меня с ощущением тревоги и странного напряжения, которое не отпускало до самого конца практики. Вот таким выдалось первое посещение стационара, в котором в дальнейшем я проработала какое-то время.

Эпизод 4
Никто не спасёт, а я смогу

Зайдя в учебный класс, я сразу заметила возбуждение на лицах своих одногруппниц. Все были настолько взволнованы: кто-то обсуждал пациента, кто-то молча просматривал конспекты. Со мной в отделении была одногруппница, она вошла следом.

– Слушай, я ему, наверное, завтра принесу две коробки конфет, – сказала она.

– Насть, да, ты права. А я сейчас быстро сбегаю и дам ему ручку, чтобы он написал письмо. Не понимаю, почему никто не может дать ему эту ручку.

Мы начали обсуждать своих пациентов. Она работала со своим пациентом рядом со мной, и я слышала рассказ её пациента, а она – моего. Наш учебный день закончился, и куратор дал задание: составить правильно анамнез, набросать академическую историю болезней, а потом принести на проверку через определённое время. Выйдя из психиатрической больницы, мы ещё долго обсуждали отделение, а я думала о своём пациенте. Ехала домой через заснеженные леса и не могла успокоиться. «Почему ему никто не может помочь?» – спрашивала я себя. Да, скорей всего, у него есть какое-то психическое заболевание, он много говорил, высказывал ненужные вещи. Он даже сам признался, что у него были галлюцинации, но сейчас они уже прошли. Он же так страдает. На тот момент я не понимала, почему его не могут вылечить врачи. Есть же терапия, которая убирает галлюцинации.

Позже мой куратор, когда я хотела передать ручку, объяснил мне, что этот пациент находится в больнице на длительном лечении уже больше 15 лет. В его состоянии имеется затяжной безремиссионный характер. У него постоянные бред и галлюцинации, и та ручка, которую он просил, когда-то, 15 лет назад, была в его руках орудием убийства – ею он убил свою жену. Это объяснение заставило меня пересмотреть своё желание помочь ему напрямую. После этого, конечно, мешок конфет был принесён в отделение для всех, а вот все ручки остались у меня в сумке.

Я запомнила одну простую истину: никакие предметы извне не должны попадать в острое отделение. Я задумалась о том, что было в голове у этого человека, что привело к трагедии? Что побудило его убить свою супругу? Какая была симптоматика, как развивалось заболевание?

Сдав анамнез и экзамен на отлично, я поняла, что психиатрия – это не просто академическая дисциплина. Экзамен я сдавала одному из своих будущих преподавателей. Это была молодая женщина с красивыми светлыми длинными волосами, ярко-голубыми глазами, которая очень трепетно и бережно относилась к студентам, в отличие от многих её коллег. Она разжёвывала нам все детали, а особенно законы о психиатрической помощи, которыми так интересовались на кафедре.

Сдав экзамен и пройдя курс психиатрии, я поняла, что теперь эта специальность лежит на второй чаше весов. До этого на первой чаше обосновалась специальность гинеколога. Своё решение я поменяла слегка позже, а именно двумя месяцами спустя, когда попала на практику в гинекологическое отделение. Акушерство у нас уже было, и я в принципе понимала, что это за профессия. Я начала ходить на дежурства. Однажды, находясь на ночном дежурстве в постродовом отделении, я обратила внимание на то, что, находясь в родовых отделениях, у меня почему-то странно кружится голова. Я начала акцентировать внимание на своеобразном запахе: это такой сладковатый аромат, который витал повсюду. Я до сих пор не могу понять, что это, возможно, это какое-то средство обработки, но этот запах мне встречался только в родильных домах. Потому что, находясь на практике и на учёбе в университете, мы прошли и морг, и хирургию, и до этого никаких состояний помутнения сознания или тошноты, или падения в обморок в моей жизни не было.

Так вот на том ночном дежурстве я находилась на приёме вместе с врачом, на постродовой ревизии матки. И во время этого приёма я чуть не упала в обморок, а после беседы с доктором я услышала фразу:

– Детка, если ты решила стать гинекологом, то стоит забыть об этой профессии.