По возвращении в часть в начале марта 1917 года товарищи рассказывают ему, что собака никого не слушалась и не позволяла себя гладить. Мысль, что Фоксль послушен только ему, наполняет солдата гордостью: никто не был настолько предан ему. Среди боевых товарищей мужчина слывет одиночкой, чудаком, который не разделяет их любви к непристойностям и хвастливым речам и чаще всего прячется за газетой и рисунками или играет с собакой. Кажется, Фоксль – единственное живое существо, к которому он питает теплые чувства ^[29].

Для многих солдат, втянутых в эту войну, собаки стали важными спутниками и близкими друзьями. Если ядовитый газ ползет в окопы, собаки чуют его первыми и вовремя предупреждают бойцов. Собаки приносят на передовую известия и отыскивают раненых в нейтральной зоне между линиями фронта, дарят солдатам утешение. Многим собаки кажутся посланниками лучшего мира и вселяют больше надежды, чем все духоподъемные письма с родины и ободряющие речи начальства ^[30]. В воспоминаниях об итальянском фронте императорский и королевский^[31] солдат Роберт Хольбаум пишет: «В дни, когда мир шатался под ногами, дорогой сердцу собачий лай давал нам больше, чем самые умные человеческие слова»^[32].

Наш молодой солдат тоже не представлял жизни без своего Фоксля. Однажды, когда закончится война и он выживет, он найдет для Фоксля суку. Но пока они находятся где-то в глубоком тылу Западного фронта и делят походную кровать и харчи. Так проходят два с половиной года, в течение которых Фоксль сопровождает его в походе через Северную Францию и Бельгию. Время от времени собака еще гоняется за крысами, но непременно возвращается обратно. До того дня в августе 1917-го.

Полк должен быть снова перемещен, теперь по железной дороге в сторону Эльзаса, но Фоксль вдруг как сквозь землю провалился. У солдата тотчас закрались подозрения: на днях один железнодорожный служащий предлагал ему 200 марок за собаку. Конечно, солдат возмущенно отклонил предложение: «Даже за 200 000 вы его не получите!»

Он уверен – собаку украла эта «сволочь». Но искать Фоксля времени нет: часть уже выдвинулась, предстоит долгий пеший марш. Чувствуя, что потерял своего самого верного спутника и не в силах его вернуть, он отправляется дальше и пытается его забыть. Никакая жертва этой войны не трогает его так глубоко, как потеря собаки.

Собаки Гитлера

Что стало с Фокслем, Адольф Гитлер никогда не узнает. Как известно, после войны он вернется на свою вторую родину, в Мюнхен, где после недолгого периода политической дезориентации радикализируется и в 1920 году станет сооснователем Национал-социалистической немецкой рабочей партии (НСДАП) в ее конечной форме. После неудавшейся попытки путча против баварского правительства в ноябре 1923 года^[33] он проведет несколько месяцев в тюрьме. Недооцененный противниками и поддерживаемый старательными помощниками, после заключения он сможет подняться так высоко, что вскоре за ним последует не только собака, но и почти весь народ ^[34].

В конце января 1942 года в самом сердце Восточной Пруссии Адольф Гитлер со своими последователями сидит в главной ставке «Волчье логово» (Wolfsschanze), как часто делает это ночами, и рассказывает о потере своей первой собаки Фоксля ^[35]. К этому времени из Советского Союза в Германию пригоняют первых цвангсарбайтеров^[36]. Из приблизительно пяти миллионов русских евреев так называемыми айнзацгруппами Главного управления имперской безопасности^[37] уже расстреляно 500 000^[38]. Лишь несколько дней тому назад, 20 января, в полдень, на вилле у озера Гросер-Ванзе на юго-западе Берлина собрались 15 высокопоставленных членов различных правительственных ведомств и чинов СС, как значилось в приглашении, «для совещания с последующим завтраком»^[39]. Но до трапезы на повестке стояли «вопросы, связанные с окончательным решением еврейского вопроса». 11 миллионов человек по всей Европе учли в своем списке бюрократы национал-социализма ^[40]. Массовое убийство евреев идет уже полным ходом.

Хотя Гитлер и не присутствует на этом обсуждении массовых убийств, он всегда лучшим образом информирован обо всех шагах и одобряет дальнейшие действия ^[41]. Нет никакого сомнения в том, что первые шаги по депортации и убийству европейских евреев абсолютно совпадают с его представлениями. Примерно через неделю после конференции во время очередного ночного разговора в «Волчьем логове» он скажет: «Лучше бы им отправиться в Россию. Никакой жалости к евреям я не испытываю»^[42]. Здесь, в доверительной атмосфере главной ставки, куда не доносится гул орудий и где его никто не прерывает, Гитлеру больше всего нравится говорить о своем душевном состоянии; он рассказывает о Фоксле, Муке, Блонди и других собаках, которых когда-то держал.

У него уже было много собак; точное количество назвать сложно – источники противоречат друг другу, и, кроме того, Гитлер дает многим собакам одинаковые клички: по крайней мере трех кобелей он называет Вольф, трех сук – Блонди. Иногда он держит трех собак одновременно, в общей сложности в период с 1922 по 1945 год у него было, по-видимому, 13 животных, все без исключения овчарки. Не говоря уже о многочисленных собаках, которых он по особым поводам дарит членам партии и соратникам ^[43].

Гитлер называет себя любителем животных, но возникает вопрос, является ли он собачником в истинном смысле этого слова ^[44]. «Собака» – одно из самых частых ругательств, употребляемых Гитлером, будь то в экзальтированном ночном монологе или угрозе противникам. Еще в 1923 году в партийной газете национал-социалистов Völkischer Beobachter («Народный обозреватель») он заявил, что «лучше будет мертвым Ахиллом, нежели живым псом»^[45]. К тому же, на его взгляд, собака собаке рознь. Особое значение Гитлер придает породистости, хотя некоторые породы отвергает в принципе. Бульдоги и боксеры ему не по душе. В таксах, которые изначально были выведены для охоты на барсуков и выслеживания дичи до норы, ему не нравится как раз типичная для породы черта: они слишком упрямы. Гитлер ценит собак, не обладающих слишком сильной волей, послушных и покорных. Из всех пород его особенно привлекает немецкая овчарка.

Провозглашая евреев, синти и рома «унтерменшами» и объявляя жизни людей с инвалидностью «не имеющими ценности», национал-социалисты в то же время возводят некоторых животных до статуса «господ-животных», в том числе и собак ^[46]. Все, что не вписывается в их систему ценностей, что в их глазах следует рассматривать как «чуждое расе», «вырождающееся» или «больное», они пытаются искоренить ^[47]. В своей идее в значительной мере они ориентируются на животноводство, что наиболее отчетливо заметно, пожалуй, на примере немецкой овчарки ^[48]. Но выведение немецкой овчарки началось не в 30-е годы. Чтобы понять это, стоит заглянуть в глубь веков, в историю отношений между человеком и собакой.

Порода ротмистра

Неизвестно, когда это точно произошло, но где-то между 40-м и 15-м тысячелетиями до н. э. люди и волки подружились. Вероятно, скопившиеся отбросы и остатки пищи поначалу привлекли наименее пугливых особей. Несмотря на единичные случаи, когда люди оставляли у себя осиротевших волчат и выращивали их, сперва инициатива, по-видимому, исходила от волков ^[49]. И поскольку как волки, так и люди живут тесными семейными сообществами, им нетрудно было приспособиться друг к другу. С течением времени прирученные волки стали собаками, а прежние кочующие охотники – оседлыми поселенцами. Примерно столько же лет насчитывают и некоторые породы собак: происхождение сенбернара и колли корнями уходит в Средние века, а португальская водяная собака еще в ранней Античности помогала морякам ловить на Атлантическом побережье рыбу ^[50].

В отличие от них немецкая овчарка, можно сказать, совсем юная и не сильно старше своего фанатичного поклонника. Лишь в 1921 году, когда 12-летний Адольф Гитлер посещал реальное училище в Линце, некий Макс фон Штефаниц впервые установил отличительные признаки данной породы в своем труде «Немецкая овчарка в описании с иллюстрациями» (Der Deutsche Schäferhund in Wort und Bild).

О собаке сам фон Штефаниц узнал совершенно случайно несколько лет назад. Он довольно рано заинтересовался животными и хотел стать фермером, но позже уступил желанию матери и выбрал военную карьеру кавалериста. Не считая домашнего попугая, долгое время единственными животными, с которыми он имел дело, были армейские лошади, пока в середине 1890-х годов не произошло судьбоносное событие. Во время боевого учения фон Штефаниц заметил в долине Рейна пастуха, сгонявшего с помощью собак овечье стадо. С удивлением он наблюдал, как мужчина управляет собаками лишь с помощью жестов и голоса. Взаимодействие человека и животного напомнило ему военные учения и настолько восхитило, что он решил посвятить себя овчаркам ^[51]. Более того, он хотел вывести породу собак, которая объединяла бы в себе добродетели прусского солдата: верность, храбрость, упорство, усердие и послушание^[52]. Кроме того, собака должна была выглядеть наиболее «волкоподобной» и быть похожей на то, что фон Штефаниц и его современники подразумевали под «германской прасобакой»^[53].

На рубеже веков в различных провинциях Германской империи существовало множество вариантов^[54] пород пастушьих собак, которые сильно различались окрасом, конституцией, размером и не представляли собой единую картину породы. Однако фон Штефаниц был убежден, что во всех этих собаках скрываются «родственники общей, широко распространенной породы», которая берет свое происхождение в бронзовом веке^[55]. Отбирая правильных племенных животных и выбраковывая все «больное», он надеялся вновь выявить ее^[56].

С данной целью в 1897 году фон Штефаниц приобрел суку. Через год у одного разводчика во Франкфурте-на-Майне он нашел крупного трехлетнего кобеля добрых 60 сантиметров в холке, полностью соответствующего его представлениям. «С крепким сильным костяком, красивыми линиями и благородной формой головы, строение поджарое и мускулистое, собака целиком как натянутый нерв», – восторгался фон Штефаниц. В описании «сущности» собаки он выразил характерное для его времени понимание власти: «Чудесна в своей ластящейся верности хозяину, но по отношению к остальным – грубая властолюбивая натура»^[57].

Выбирая избранным четвероногим друзьям клички, подобающие их социальному статусу, он остановился на имени скандинавской богини любви и брака – Фрейя – для суки, а кобелю дал имя героя германского эпоса – Хоранд^[58]. Их имена были дополнены названием верхнебаварского поместья Графрат – так аристократичная порода собак была готова.

Когда годом позднее, в апреле 1899-го, фон Штефаниц основал Союз владельцев немецкой овчарки, Хоранд был зарегистрирован в племенной книге под номером один и стал родоначальником множества поколений немецких овчарок ^[59].