Одинокая, без друзей, без хобби и с четко составленным расписанием, чтобы быть идеальной девушкой хоккеиста, но теперь мне больше нечем заполнить это время.

Я устала быть пассажиром в своей собственной жизни. Так что если Уилл собирается провести этот учебный год, потакая своим желаниям, то и я тоже.

Глава 2

Генри

Если бы путешествия во времени были реальными, я бы вернулся в прошлое, чтобы убедить Нила Фолкнера отказаться от возможности тренировать студенческую хоккейную команду.

Несмотря на мои лучшие намерения и двадцать долгих лет практики, я не всегда имею представление о мотивации людей. Однако обычно держу руку на пульсе, чтобы не впасть в немилость у тренера. Вот почему, как только я слышу, как Фолкнер сердито рявкает мое имя, внутри зарождается беспокойство.

– Бу-у-у-у. – Лучшая попытка Бобби изобразить мультяшного призрака вызывает взрыв смеха в наполовину заполненной раздевалке. Он не замечает моего свирепого взгляда, пока натягивает через голову футболку с надписью «Титаны». – У кого-то неприятности. Что ты натворил, Кэп?

– Понятия не имею, – бормочу в ответ, натягивая спортивные штаны. – Играю в хоккей. Дышу. Существую. Возможные варианты безграничны.

– Был рад знакомству с тобой, брат, – говорит Мэтти, похлопывая меня по спине и направляясь в сторону душа. – Не говори остальным, но ты всегда был моим любимчиком.

– Я что, для тебя шутка? – выкрикивает Крис, запуская в него чем-то похожим на грязный носок. Он отскакивает от затылка Мэтти, взъерошив его черные как смоль волосы, и закатывается под скамейку.

И в один миг мое терпение к товарищам по команде достигает своего предела за этот день.

– Я уверен, что все в порядке. – Расс пытается успокоить меня, вытирая полотенцем мокрые волосы. – Если ты не вернешься к тому времени, как я соберусь, я подожду тебя у своего пикапа.

Новый учебный год начался только пару недель назад, а я уже чувствую себя так, как будто меня переехала машина. Летом я потратил много времени в Интернете, желая узнать, как быть хорошим капитаном, и, хотя у меня нет точного ответа, я стараюсь применить на практике те несколько моментов, которые усвоил. Я прихожу на тренировку первым и ухожу последним. Пытаюсь подбодрить новых, менее уверенных в себе игроков. Стараюсь излучать позитив, а это значит не всегда говорить первое, что приходит в голову. Я готов пробовать что-то новое, хотя по своей природе предпочитаю придерживаться того, что уже знаю. Выкладываюсь на разминке по полной, вместо того чтобы отвлекаться на идеальный плейлист. И не витаю в облаках во время тренировки.

Я делаю много вещей, которые, по сути, идут вразрез с моими природными инстинктами.

Я даже не пил на совместной вечеринке в честь дня рождения Анастасии и Лолы, потому что начитался информации о связи между спортивными достижениями и потреблением алкоголя.

Я из кожи вон лезу, чтобы хорошо справляться со своими обязанностями, и тот факт, что Фолкнер за что-то злится на меня, вызывает смутное чувство тревоги. Я стучу в дверь кабинета тренера, и звук, кажется, эхом разносится по комнате.

– Заходи, – кричит он. – Садись, Тернер. – Он указывает на один из потертых стульев напротив себя, обтянутых сетчатой тканью, и я следую указанию. Именно благодаря тому, что я стараюсь внимательно наблюдать за этим человеком, я могу четко определить три его основных состояния:

1. Иррационально злой и громкий.

2. Раздражен жизнью в окружении хоккеистов.

3. Никаким словом ни описать то, как он сейчас на меня смотрит.

Он несколько раз постукивает ручкой по столу, пластик неприятно щелкает о деревянную поверхность. Я едва сдерживаюсь, чтобы не податься вперед и не отобрать у него ручку, желая остановить этот звук.

– Знаешь, зачем я тебя вызвал?

– Нет, тренер.

Слава богу, он откладывает ручку и подтягивает к себе клавиатуру компьютера.

– Я только что получил электронное письмо, в котором меня просят о телефонном звонке по твою душу, потому что ты провалил свою письменную работу на занятиях профессора Торнтона, и вместо того, чтобы пойти к Торнтону и найти способ все исправить, ты обратился к своему куратору по учебным вопросам и попытался отказаться от курса его лекций. Хочешь сказать что-нибудь в свое оправдание, прежде чем я наберу этот номер?

Я не в состоянии вымолвить ни слова, кроме «вот дерьмо».

– Нет, тренер.

Он проводит рукой по макушке, словно откидывая назад копну волос. Я всегда хотел спросить, зачем он так делает, учитывая, что он лысый и, судя по видеозаписям игр, которые мы смотрели, был лысым последние двадцать пять лет. Несмотря на то что некоторые парни подталкивали меня на это, Нейт посоветовал не спрашивать, если я не хочу неприятностей, чего я точно не хочу. Но этот вопрос мучает меня каждый раз, когда я вижу, как он поглаживает несуществующие волосы.

– Тогда ладно.

Он с силой сжимает трубку мясистыми пальцами, пока набирает номер, и прижимает телефон к уху плечом. У меня нет другого выбора, и мне приходится слушать, как он представляется, а затем хмыкает и поддакивает во время разговора. Нейт всегда говорил нам, что Фолкнер чует страх, поэтому никогда не стоит показывать ему свои слабости. Признаться, что я провалил семестр, который еще толком не начался, – это очень похоже на слабость.

Он кладет трубку и пристально на меня смотрит, словно заглядывает мне в душу.

– Мисс Гусман сказала, что трижды напоминала тебе о необходимости назначить встречу, чтобы записаться на занятия…

– Это правда.

– …и к тому времени, когда ты попытался записаться на нужный тебе курс лекций, класс был заполнен. Поэтому ты выбрал класс Торнтона, думая, что сможешь попасть в список ожидания на что-то другое и бросить этот во время недели обмена.

– Да.

– Но ты не включил себя в список ожидания и не пытался отказаться от класса во время недели обмена.

Я намеревался это сделать. Я действительно хотел, но был очень занят переживаниями о том, как стать хорошим капитаном, заняв место Нейта, поэтому все остальное отошло на второй план. С появлением новых трудностей я откладывал другие дела на потом и продолжал говорить себе, что все исправлю, пока в конце концов не стало слишком поздно.

– Тоже верно.

– Итак, ты хочешь сказать, – говорит он, затем замолкает, делая большой глоток кофе из кружки, просто чтобы продлить мои страдания. – Что, несмотря на прекрасную возможность исправить ситуацию самостоятельно, ты этого не сделал, и теперь сидишь здесь, лишая меня нескольких приятных часов, когда мне не нужно видеть твое лицо, и ожидаешь, что я тебе помогу?

Мне хочется напомнить ему, что это он вызвал меня сюда и что я обратился за помощью к куратору, который специально нанят для оказания помощи в учебных вопросах студентам-спортсменам, но подозреваю, что тренеру это не понравится, так же, как и то, что я провалил одно задание.

– Наверное.

– Какие у тебя претензии к Торнтону?

Я вспоминаю, что мы с Анастасией обсуждали перед моим визитом к мисс Гусман. Я повторяю ее слова как попугай.

– Его стиль преподавания несовместим с особенностями моего восприятия.

– Тебе придется рассказать мне более подробно, Тернер. – Фолкнер вздыхает, откидываясь на спинку кресла. Он щелкает мышкой и смотрит на компьютер. – У тебя превосходные успехи по всем остальным предметам, и я знаю, что ты прилежный студент. Так что же не так с этим классом, раз ты хочешь его бросить?

Я пытаюсь вспомнить, как я объяснял это Анастасии и Авроре в тот день, когда вернулся домой после моего первого занятия с Торнтоном. Я пять минут громко возмущался, а потом лег на пол и целый час пялился в потолок.

– Мне нужно пройти курс с углубленным изучением письменной речи, чтобы соответствовать требованиям профилирующей дисциплины. Учебный план профессора Торнтона известен тем, что приходится много читать и собирать материал – именно поэтому никто не хочет записываться на его лекции. Главным образом он преподает мировую историю, но об искусстве почти не говорит. Мне тяжело сосредоточиться на материале, потому что, как мне кажется, очень многое не имеет отношения к тому, что он потом требует. И я не люблю читать то, что мне неинтересно. Я с трудом сохраняю концентрацию. Также большую часть времени я вообще не понимаю, чего он хочет. Я просто тону в потоке поступающей информации и в итоге терплю неудачу.

Фолкнер снова вздыхает. Интересно, дома он тоже так делает или приберегает вздохи только для этого кабинета? А еще интересно, у его семьи это тоже вызывает дурное предчувствие, как у меня?

– Здесь сказано, что ты посещаешь похожие занятия с профессором Джолли и не пытаешься от них отказаться.

Джолли – убежденная хиппи и считает, что историю искусств нужно изучать и чувствовать душой. Ей ненавистна сама мысль оценивать людей по тому, как они понимают искусство и получают удовольствие от его изучения, поэтому на ее занятиях есть только итоговый экзамен, и то только потому, что на этом настаивает кафедра. Если не прогуливать лекции, то завалить ее предмет невозможно, и у нее нет ограничения на количество студентов в классе, а это значит, что я смог попасть к ней, даже несмотря на то, что записался на занятия позже всех.

Мне нравятся занятия профессора Джолли не только потому, что они действительно интересные, но и потому, что я понимаю, чего она от меня хочет. То, чему я учусь, помогает мне в практической работе, и, уходя с ее урока, я не чувствую себя неподготовленным и растерянным, как в случае с Торнтоном. Этот курс лекций мог бы стать идеальным решением, но он не соответствует требованиям.

– У меня получается лучше под давлением экзамена.

Фолкнер снова начинает постукивать ручкой.

– Ты говорил с профессором Торнтоном?

Очень хочется сказать: «Профессор Торнтон заинтересован в этом еще меньше, чем вы».

– Он не пожелал меня выслушать.

– Тут я бессилен, – говорит тренер, равнодушно пожимая плечами. – Тебе следовало прийти ко мне раньше, чтобы я мог помочь.

«Будь более организованным. Обратись ко мне раньше». Я не знаю, как объяснить другому человеку, что он мог бы физически донести меня до офиса или поставить передо мной ноутбук, и я все равно нашел бы способ избежать этой задачи.

– Что произойдет, если я провалю этот курс лекций?

Я совсем не беспокоюсь о своем среднем балле, потому что отлично успеваю в том, что мне нравится, а мне нравятся все остальные предметы в моем расписании на оставшуюся часть года – при условии, что вовремя на них запишусь. Все дело в этом курсе лекций и одержимости Фолкнера академическим совершенством капитана команды.

После того как его профессиональная карьера оборвалась из-за травмы и он не смог больше играть, он стал одержим идеей, чтобы у нас был запасной план. Да, как студенты-спортсмены мы должны набрать определенный средний балл, чтобы сохранить этот титул, но Фолкнер хочет большего. Я знаю, что нет смысла возражать ему, потому что еще никто до меня не преуспел в этом.

– Мы говорим не об этом. Тернер, ты капитан этой команды. Ты не можешь провалить занятия и сохранить свой титул. Скооперируйся с сокурсником, присоединись к групповым занятиям, воспользуйся помощью своего куратора в чем-то другом, вместо отказа от лекций… Мне, черт побери, все равно. Исправляй ситуацию любой ценой. Я больше не намерен слышать о плохих оценках.

У Нейта все выглядело так просто, и я немного зол на него за то, что он предпочел умолчать, насколько бескомпромиссным Фолкнер может быть с глазу на глаз. Мне столько раз говорили, что быть капитаном – большая честь, но этот титул кажется тяжелым бременем. Лидерство для меня неестественно; я всегда чувствовал себя счастливее в уединении, но все же стараюсь изо всех сил. Не хочу подводить своих товарищей по команде, а также Нейта и Робби, которые убедили тренера, что я заслуживаю титула капитана.