Я вздохнул, на сердце давила тяжесть. Годы, что мы с моим бывшим учеником провели порознь, теперь казались лишь мгновениями, а годы, когда мы сражались с ним бок о бок, были так близко, что я мог прикоснуться к ним. Мы с Лаки не всегда сходились во взглядах, но, Боже, встретив его снова… я понял, как сильно скучал по нему. Он присел на корточки, по щеке струились серебряные розы, жесткие зеленые глаза смотрели на меня. Я научил его всему, что знал. Мой ученик, мой друг, мой брат переплыл океаны крови, и если бы мы отправились на юг, его клинок сражался бы на моей стороне. Но, в конце концов, он оказался верным сыном Ордо Аржен, каким я его и воспитал. И таким он представлял для нас угрозу.

Для Диор и для меня.

– Тебе нужна лошадь, чтобы вернуться? – спросил я.

– А ты хочешь поехать в Авелин? – Лаклан приподнял бровь. – Я знаю, что ты был близок с ними, брат, но Серебряный Орден назвал Аарона де Косте и Батиста Са-Исмаэля предателями.

– Меня тоже назвали предателем, Лаки.

– Может быть. Но я знаю тебя, Габи.

– Знаешь? Уверен?

«Кто наплел тебе, что я герой?»

Я покачал головой, помогая моему старому другу подняться на ноги.

– Ужасно, конечно, что мы, встретившись после стольких лет, вынуждены так быстро расстаться. Но… Боюсь, нам придется попрощаться.

– Да тебе мозги, что ли, выбило, брат. – Лаклан повел плечом, морщась от боли. – Есть только одна причина, по которой Неистовые напали на такую крепость, как Авелин, и мы оба ее знаем. Но если ты собираешься затеять драку с выводком Черносерда, я ни за что не позволю тебе сделать это в одиночку.

– Я думал, аббат отозвал вас в Сан-Мишон?

– При всем моем уважении к Сероруку. Хоть я и обожаю этого сварливого старого мерзавца, но он может подождать пару закатов. – Лаклан протянул свою уже зажившую руку и мягко сжал мою. – Мы не виделись с тобой десять лет, брат. Но все будет так же, как в старые времена. Черный Лев из Лорсона всегда мог рассчитывать на клинок Лаклана а Крэга. Хотя… – Он посмотрел на Диор, одарив ее дерзкой улыбкой. – Возможно, в этот раз клинок мне придется одолжить.

Диор неуверенно смотрела на молодого угодника и мочала, будто язык проглотила. После всего, что произошло в монастыре, общение с членом Серебряного Ордена представляло для нее неизмеримую опасность. Кроме того, хотя Селин по-прежнему нигде не было видно, она рано или поздно обязательно явится, и одному Богу известно, как к этому отнесется мой старый ученик.

Но отказаться от помощи Лаклана, когда мы так уверенно направлялись навстречу гибели…

– Зачем тебе все эти пистолеты? – спросила Диор, взглянув на перевязь с колесцовыми пистолетами на груди Лаклана. – Ты такой до хера крутой стрелок?

Лаклан усмехнулся, не желая попасться на ее наживку.

– Мой старый наставник говорил, что даже у лучшего стрелка случаются неудачные дни.

Я улыбнулся, кивнув девушке.

– На Лаки можно положиться, Диор. Он и вправду крут и тверд как скала.

Тогда девушка вздохнула, бросив ему сребростальной меч.

– Только отдай, когда закончишь.

Лаклан ловко поймал меч и приподнял воображаемую шляпу.

– Я верну его тебе в целости и сохранности, парень, клянусь. Если, конечно, к концу путешествия хоть кто-нибудь из нас останется целым и невредимым.

Я забрался на спину Медведя и повернул его на юг, в сторону Авелина. Если то, что я подозревал, было правдой, значит, это та самая глупая затея, о которой говорила Селин. Но, как я всегда утверждал, и как напомнила мне Диор, мои друзья – это высота, которую я не сдам. И хотя это увело нас с пути, бросить их, даже не взглянув…

Краем глаза я посмотрел на Диор. Девушка была права. И одновременно ошибалась. И я не знал, что еще делать, кроме как довериться той единственной вере, которая у меня осталась.

– Клянусь, иногда тебя бывает достаточно для головной боли до самой задницы, – выругался я.

Она натянула треуголку пониже, чтобы защититься от ветра, и ухмыльнулась.

– Хорошая фраза.

– Я придумывал ее с тех пор, как встретил тебя.

– Ну, говорят, с возрастом работа мозга замедляется.

– Может, приложишь еще немного усилий, чтобы стать настоящей стервой?

– Конечно. – Она пожала плечами. – Но прям сейчас-то я вообще ничего не прилагала. Это врожденный талант.

Я опустил голову, потирая щетину, чтобы скрыть улыбку. Позади нас на борт, то есть на Самородка, забрался Лаклан и прищурил свои обведенные черным глаза, глядя на сухостой впереди. Только Бог знал, насколько кровавым будет лежащий перед нами путь, но, по правде говоря, мне было легче, когда со мной рядом шагали друзья. На мгновение мне показалось, что я снова попал в добрые старые времена.

Ну и дурак же я был, забыв, какими темными были те ночи на самом деле.

VI. Руины

Я учуял правду задолго до того, как мы ее увидели.

Первые намеки были легкими, едва уловимыми, как снежинки на холодном ветру. Запах древесной золы и угля – так пахнет холодный очаг зимним утром. Но когда Диор, Лаклан и я вернулись к руслу Мер и двинулись вдоль реки, я начал улавливать и другие ноты. В воздухе висел едкий привкус обожженного металла, царапавший горло. Вонь жженых волос, обернутая в прогорклый запах горелого дерьма и кожи. И сквозь всю эту невыносимую смесь пробивался, словно вогнанный меж ребер клинок, тошнотворный аромат, вскипавший черным, запекавшийся коркой на еще остывающем камне. Мое тело затрепетало, учуяв его, чудовище во мне пыталось сопротивляться, но одновременно возбуждалось, зубы заострились, как бритва, раня язык.

«Великий Спаситель…»

В тот день, когда я похоронил свою Астрид, я поклялся на ее могиле, что никогда не буду пить кровь другого. С того Худшего дня моей жизни прошло больше года. Но теперь эта клятва была нарушена – не мной, но моей сестрой. Жажда моя вскипала, подогреваемая этим ужасным запахом, принесенным ветром, и единственное, что я мог сделать, – глотнуть побольше спиртного, чтобы заглушить ее, и стиснуть зубы так, что они заскрипели.

«Никогда раньше у меня не было такого ощущения…»

– Что это за запах? – прошептала Диор.

– Кровь, – ответил я, тяжело сглотнув.

Лаклан кивнул, взглянув на меня.

– Кровь и огонь.

Я отбросил мысли о жажде, пытаясь сосредоточиться на опасности, встречи с которой мы добивались, направившись сюда. Монстры, напавшие на Авелин, возможно, уже давно ушли, а могли быть всего в одном ударе сердца отсюда. И я знал: для того, чтобы сокрушить столь хорошо защищенный форт, потребовалась бы целая армия нежити. Чем ближе мы подъезжали, тем больше я боялся – не за себя, а за судьбы Аарона и Батиста, за людей, которых они защищали, но больше всего за девушку, что ехала рядом. Диор Лашанс была много кем: принцессой лжецов, королевой воров, возможным спасителем империи. Но, наблюдая за ней краем глаза, проводя большим пальцем по имени дочери, отлитому у меня на костяшках, я начинал понимать, как много на самом деле она значит.

Не для империи. Но для меня.

– Где, черт возьми, Селин? – прошептал я.

Я не видел свою сестру с тех пор, как мы встретили Лаклана. Хотя она и раньше пропадала на несколько часов подряд и наверняка скоро вернется, но я никак не мог придумать, как объяснить ее присутствие своему ученику и старому другу. У Лаки было множество причин ненавидеть холоднокровок, но рассказать ему о Граале после всего, что произошло в монастыре, я бы не посмел. На худой конец, в моей руке успокоительной тяжестью лежала Пьющая Пепел, и прекрасная дама на рукояти улыбалась, а ее голос, заикаясь, серебряной песней звучал у меня в голове:

«Н-н-не могу вспомнить, Габриэль…»

– Вспомнить что? – пробормотал я, глядя на заснеженную линию деревьев.

«В ту ночь, когда к-красавчик привел тебя к М-мяснику. Б-б-багряная поляна. Там была женщина, была женщина, былаженщина. Э… к-к-королева?»

– В Оссвее нет королев, – ответил я. – Она была герцогиней. Ниам Девятимечная.

«А-а-а-а-а, Де-е-евятимечная. Волосы как з-з-золото, голос как гром, м-м-мать многих?»

– Да, это она, – вздохнул я, взглянув на юго-запад. – Надеюсь, она с дочерями успела сбежать из Дун-Мэргенна до того, как Черносерд сокрушил его.

– Пью так и болтает с тобой, да?

Я взглянул на Лаклана, почесывая щетину, пока он смотрел на клинок у меня в руке.

– Этими ночами она больше поет. Но да, и болтает тоже.

– Она так и называет меня Красавчиком?

– Она никогда не называла тебя Красавчиком, – рассмеялся я.

«Краснорукий старший сын к-к-к-красавчик…»

– Рад снова видеть тебя, мадемуазель Пью! – крикнул Лаклан, снимая воображаемую треуголку.

«К-к-к-красавчик…»

– Ладно, хорош, – проворчал я. – Давай-ка ты сейчас подумаешь о работе, Пью, идет?

«Жил-был замочник по имени Гленн;

И был у него удивительный чл…»

– Что с ней случилось? – Лаклан указал на зазубренный край Пью. – У нее кончик отломился.

Я встретился взглядом со своим бывшим учеником и уплыл мыслями к маяку, снова увидев своих призраков. Мне показалось, что снег за спиной захрустел под их тихими шагами, и ветер донес звонкий смех. Я снова почувствовал теплые руки у себя на поясе, а к щеке прижались теплые губы.

– Давай сосредоточимся на том, что нам предстоит, хорошо, Лаки?

– Семеро мучеников…

Это прошептала Диор, выпрямляясь и поднимая дрожащую руку. За время нашего пути на юг она не сказала почти ни слова, чувствуя себя подавленной в присутствии Лаклана. Но я посмотрел туда, куда она указывала, и увидел то же, что и она: порыв ветра разорвал пелену снега впереди и явил цель нашего пути, темной тенью поднимавшуюся перед нами.

– Шато-Авелин, – пробормотал я.

Даже издалека он доминировал над мрачной береговой линией Мер: твердая гора нордлундского базальта, черная, как волосы моей любимой. Его основание окружали толстые стены, а по склонам вилась спиральная дорога, усеянная сотнями маленьких домов. На вершине короной красовался замок из того же темного камня, мужественно охраняя лежавшую внизу долину. Свет в море тьмы, поддерживаемый людьми, которых я любил больше всего на земле.

По крайней мере, так было несколько недель назад.

А сейчас…

– Он разрушен… – прошептала Диор.

На крепостных стенах никого не было, сторожевые костры потухли. Над домами поднимался дым, и к железным небесам тянулись сломанные черные пальцы. Сквозь снег мне удалось разглядеть, что и крепость на вершине холма разрушена, как и говорил Лаклан, ее стены разбиты, а башни повалены, как деревья.

Интересно, остался ли кто-нибудь в живых, чтобы услышать, как они пали?

– Аарон… – прошептал я.

Но чем больше я изучал открывшуюся перед нами картину, тем меньше в ней было смысла. Аарон и Батист обучались в Сан-Мишоне, и они спроектировали Шато-Авелин так, чтобы противостоять нежити. И все же, хотя крепость разгромили, зубчатые стены вокруг горы были крепкими и целыми – как будто их вообще не осаждали.

Я все еще слышал толпу, собравшуюся на этих крепостных валах в тот день, когда отправился спасать Диор, их глаза светились надеждой: «Лев идет! ЧЕРНЫЙ ЛЕВ ИДЕТ!» А теперь единственным звуком был раздирающий душу ветер и карканье пресытившихся ворон.

– Эй, кто-нибудь? – закричала Диор, приподнимаясь в седле. – КТО-НИ…

– Лашанс, будь добр, закрой-ка рот, – прошипел я, схватив ее за руку.

– Если там кто-нибудь жив…

– Если там кто-нибудь жив, мы с Лаки пойдем и посмотрим. В идеале, не извещая всех холоднокровок от Веллена до Ашева, что мы уложили наши члены на плаху.

– Я тоже пойду, – заявила Диор.

– Это небезопасно. Мы понятия не имеем, что там.

– Хочешь сказать, что сидеть и ждать тут одному с ветром, дующим в задницу, безопаснее, чем прилипнуть, как муха к дерьму, к самому известному убийце вампиров в мире?

Я взглянул на Лаклана, и губы молодого угодника изогнулись в кривой улыбке.