– Oui, – вздохнул Габриэль, наполняя свой кубок. – Это был какой-то гребаный кошмар.

– Зачем этому ублюдку прятаться так высоко? – выкрикнула Диор.

Ей ответила Селин, сидевшая позади меня, и ее длинные темные волосы хлестнули меня по лицу.

– Праведники вс-с-сегда были порождениями теней, chérie. Но не бойс-c-cя. Наш мастер Вулфрик рассказал о признаках, по которым можно найти мастера Дженоа.

– Я думала, он чертов вампир?

– По рас-с-сказам мастера Вулфрика, Дженоа был вампиром. Вторым после Матери Марин с-с-среди воинов Эсаны. – Селин покачала головой, глядя на изломанные черные склоны. – Говорили, что в юности он был настоящим кровожадным дьяволом. Непревзойденным фехтовальщиком и кошмаром ночи, выигравшим тыс-с-сячи сражений. Враги произносили его имя с ужасом, а Праведники – с благоговейным трепетом.

– Ну, тогда разве ему не нужна кровь, чтобы выжить? – спросила Диор. – Мы уже несколько дней не видели ни одного живого существа! Что, черт возьми, он ест, пока прется к себе домой?

– Действительно, что? – пробурчал я.

Селин встретилась со мной взглядом, когда я посмотрел на нее через плечо. У меня перед глазами до сих пор стояла картина, как она высосала Рикарда, обратив его в прах. Восторг у нее на лице, стоило ужасной ране, нанесенной Лаурой, уменьшиться. Слова, которые она произнесла, когда из ее глаз испарилось вожделение.

«Через кровь эту да обретем мы жизнь вечную».

Это была строка из Книги Плача. Завет, который Спаситель оставил своим последователям, что благодаря его жертве их души будут спасены. Я тогда еще не совсем понимал, чему стал свидетелем в тот день, но вспомнил свою юность в Сан-Мишоне, украденные мгновения в библиотеке с Астрид и Хлоей. Моя возлюбленная была первой, кто обнаружил имя крови Эсани, скрытое на страницах давно забытого бестиария. Но в той книге моих предков описывали другим словом, гораздо более мрачным.

Каннибалы.

– Все прояснится, chérie, – пообещала Селин. – Мы знаем, что у тебя есть вопрос-с-сы. Но в залах мас-с-стера Дженоа мы обретем убежище, а ты – ответы, которые ищеш-ш-шь.

Диор дрожала от холода, оглядываясь по сторонам.

– Очень н-надеюсь, что он не слишком расстроится, когда мы постучим в его дверь. Похоже, он приложил н-немало усилий, чтобы избежать гостей.

Глаза моей сестры замерцали.

– Твой виз-з-зит будет подобен визиту ангела с небес-с-с. Если бы ты только знала, что он для него значит на с-с-самом деле.

Я кивнул, барабаня по рукояти Пью.

– Только пока мы понимаем друг друга, сестра.

– Прекрасно, – ответила она. – Брат.

Воздух между всеми нами потрескивал от напряжения, недоверия и мрачных предчувствий. Если это путешествие окажется затеей дурака, значит, я скоро улягусь в могилу дурака. Но тут Диор моргнула и выпрямилась в седле.

– Феба вернулась! – радостно вскрикнула она, и ее улыбка разогнала тучи над головой.

Я прищурился, вглядываясь в слепящий снегопад, и, oui, наконец увидел закатную плясунью, возвращавшуюся с разведки. Феба, как и неделю назад, приняла облик зверя и теперь, ржаво-красная, рассекала окружающую серость, словно меч. В какой-то мере благодаря темной магии львица, казалось, мало страдала от стихии: несмотря на вес, она легко прыгала по снежному покрову, не проваливаясь в него и не оставляя за собой следов. Диор закричала и, улыбаясь, помахала ей рукой.

На первом этапе нашего путешествия эта парочка ехала вместе, и, боюсь, это не сильно помогло Диор избавиться от несчастной влюбленности. Но, оборачиваясь в зверя, закатная плясунья и двигалась быстрее, и видела острее. И хотя Феба выглядела не очень радостно, когда мы добрались до Найтстоуна, но на привале у костра она сбросила с себя всю одежду.

– Вскоре увидимся, – пообещала она и убежала голой в темноту.

Я слышал удаляющиеся шаги, слышал, как изменился темп, будто там, где когда-то шли две ноги, теперь ступали четыре. И после этого мы видели только львицу – кроваво-красную тень на пепельно-сером снегу.

По правде говоря, мне это показалось странным, но за оставшуюся часть нашего путешествия Феба ни разу не обратилась в человека, чтобы перекинуться с нами хоть словом. Ее манеры были сродни манерам большой кошки, когда та здорова: мгновенье назад она была теплой и игривой, а в следующую минуту совершенно отчужденной. И, глядя в ее золотистые глаза у костра каждую ночь, мне было трудно поверить, что внутри нее вообще была женщина. После восхода солнца она уходила на несколько часов, иногда на целый день, но всегда возвращалась в сумерках и спала рядом с девушкой, которую поклялась защищать ценой своей жизни.

Диор спрыгнула со спины Пони, пока Феба бежала к нам, и рассмеялась, когда закатная плясунья набросилась на нее и повалила в снег.

– Какие новости, ведьма плоти… бес-с-совка? – спросила Селин.

Феба оторвалась от игр с Диор, смахивая с морды снег. Глаза у нее сузились, а хвост забил из стороны в сторону, когда она уставилась на мою сестру, как на особенно надоедливую мышь. Но в конце концов она встряхнулась и посмотрела на юг.

– Она что-то нашла, – понял я.

Закатная плясунья согласно рыкнула и встретилась со мной взглядом. И, слизнув с морды иней, снова запрыгала по снегу, легкая как перышко, поворачиваясь в ожидании, что мы последуем за ней.

Мы и последовали сквозь слепящую серость. Ветры гнали нас назад, как будто сами небеса советовали не приходить сюда, и в тысячный раз я подумал, не дурак ли я. Какая-то часть меня тоже хотела получить ответы, которые Селин обещала Диор. В конце концов, мой отец был представителем Эсани. Но в голове у меня всегда звучал завет, который я усвоил еще в детстве, и эти слова помогали мне оставаться верным в ночи войны, крови и огня.

«Яд нежити со словами втечет тебе в уши».

Мы с трудом продвигались вслед за Фебой, а утреннее солнце уже скрывалось за стеной надвигающейся бури. Воссы наверняка наступали нам на пятки, а нам еще и о Дивоках приходилось беспокоиться. Но мы шли и шли, неуверенно, на ощупь, как…

– Вон там! – закричала Селин. – Смотрите!

Я прищурился, вглядываясь в темноту, прикрывая рукой глаза от ветра.

– Семеро мучеников, – прошептала Диор. – Это… великаны?

– Oui, – изумленно выдохнул я. – Но не из тех, которые размалывают твои кости в муку.

Мы слезли с лошадей, и они выросли перед нами из снега, вырисовываясь огромными силуэтами на фоне грохочущих небес. Даже погруженные в землю по бедра, они все равно возвышались над нашими головами. Одному богу известно, как давно их вырезали, высекли в скалах Найтстоуна чьи-то совершенно невероятные руки. Вечные и прекрасные, покрытые инеем статуи из холодного темного гранита.

Первым был пожилой мужчина с длинной бородой и распущенными волосами. Мантию на нем вырезали с таким мастерством, что казалось, она колышется на воющем ветру. Правую руку он прижимал к сердцу, а левую, пустую, вытянул ладонью вверх.

– Отец, – прошептала Селин, почтительно склонив голову.

Вторым был молодой человек, внешне похожий на первого, но с более жестоким выражением лица и с аккуратно подстриженной бородой. Его глаза глядели свирепо и бесстрашно. На нем были древние доспехи, в руках он держал меч и шлем, увенчанный короной. Я удивился, – ведь чаще всего его изображали на колесе в момент смерти. Но эта статуя воплощала его не таким, каким он умер, а таким, каким он был при жизни. Воином. Предводителем. Потенциальным завоевателем.

– Сын, – выдохнула Диор, и ее губы похолодели.

Вседержитель и Спаситель. Отец и сын. Бог, сотворивший этот мир, и спаситель, основавший в нем свою церковь. Статуи были прекрасны и в то же время ужасны, и мне стало интересно, кто же их вырезал. Диор вопросительно уставилась на молодого. В конце концов, она была его потомком, и у нее в жилах текла его святая кровь. Но в то же время она была уличной крысой, воровкой и мошенницей, настолько далекой от короля-воина, насколько это вообще возможно, и при этом до сих пор дышала.

И все же…

Мое внимание привлекло рычание Фебы, и я отвел взгляд. Феба стояла на вершине горного хребта у нас за спиной, глядя на покрытый льдом и снегом перевал, и шерсть у нее вздыбилась. Сунув руку в карман плаща, я достал подзорную трубу. А там, в серой дали…

– Ну и ну, – выдохнул я. – Наконец-то Бог нассал нам в кашу.

– Габи? – крикнула Диор. – В чем дело?

Я повернулся к ней, к девочке, которая собственными руками убила Велленского Зверя, стоявшей в тени своего предка. Я бросил ей подзорную трубу, она поймала ее в воздухе и поднесла к глазу. И с ее губ сорвалось холодное проклятие, когда она увидела, кого Фабьен послал вслед за своим сыном.

– Семеро долбаных мучеников…

Нас почти настигли две девушки, они сидели верхом на темных лошадях на гребне холма далеко внизу. Высокие, как ивы, с острыми подбородками и еще более острыми скулами. У них были длинные и прямые, как мечи, волосы, подстриженные жесткой бахромой над ресницами, и, хотя вокруг завывал штормовой ветер, его резким порывам не удавалось шевельнуть ни одну прядь. Обе в бриджах для верховой езды, в сапогах до колен, и с хлыстами в руках. Элегантные плащи выглядели изящно, а на губах у обеих девушек алело пятно, напоминающее ножевую рану на этих прекрасных, но внушающих ужас лицах.

Они подняли руки в нашу сторону, хотя одна указывала правой, а другая – левой. Они казались отражением друг друга, не только в движении, но и внешне. Первая была черноволосой, с кожей цвета эбенового дерева – дочь равнин Зюдхейма. Вторая же – пепельноволосая, с кожей цвета светлого мрамора – дитя гор Элидэна. Их одежда тоже контрастировала: светлая на темной, темная на светлой. Но глаза у обеих выглядели бездонными озерами, совершенно черными от бессчетных столетий, что они ходили по этой земле бессмертными стопами.

– Гос-с-споди, помоги нам, – прошептала Селин у меня за спиной.

По моим венам разлилась раскаленная добела ярость, и я покачал головой:

– Он не слышит нас, сестра.

Альба и Алина Восс. Душегубицы. Старшие дети Вечного Короля. Существа настолько древние, что никто не мог сказать, сколько им на самом деле лет. Ходили слухи, что они были самыми первыми жертвами Восса: жрицы-девственницы, похищенные всего через несколько ночей после того, как восстал сам Фабьен. Другие шептались, будто они – охотницы за тьмой, колдуньи, которых послали убить его, но он поработил и развратил их своей кровью. Никто точно не знал, что произошло тогда, но сегодня они обладали невероятной силой, почти равной силе своего ужасного отца, который направил их по следу Диор. И теперь…

– Они нашли меня, – прошептала она.

Душегубицы пришпорили своих лошадей, и плащи у них за спинами взметнулись, когда они, точно стрелы, понеслись по снегу к нам. Чертыхаясь, я смотрел, как Диор запрыгнула на спину Пони, и сердце у меня застучало боевым барабаном.

– Мы уже близко! – крикнула Селин. – Мы будем в безопасности, как только доберемся до Кэрнхема! Ни одно дитя Восса не осмелится с-с-ступить на священную землю Эсаны!

– Скачем! – проревел я.

Так мы и поступили. Казалось, за спиной у нас бурлила сама преисподняя, грохотал гром, над головами клубились грозовые тучи. Я скакал изо всех сил, глаза слезились от холода, рядом неслась Диор на Пони. Феба мелькала впереди гладким кроваво-красным пятном, а Селин прижалась к моей спине, шепча что-то себе под нос в ритме, который я наконец распознал как молитву: старое благословение на битву, которому Серорук научил меня еще в Сан-Мишоне.

– Господь – мой щит неруш-ш-шимый.

Неслись мы все дальше в этот горько-мрачный день.

– Он – огонь, что сжигает вс-с-сякую тьму.

Через снега, что становились все глубже и глубже.

– Он – буря, что вознесет меня в рай.