Грудь – самая большая деталь конструкции, в нее проще всего попасть. Я напрягаю глаза, пытаясь сфокусироваться на Солнечном Ударе, который расплывается, превращаясь в красную кляксу. Ракс удерживает его с наклоном назад, а не вперед, как учил меня Дравик. Почему? Потому что он сейчас не держит тяжелое копье или?.. Содрогающийся манекен и боевой жеребец сближаются, из-за голубого сияния генграва почти не видно, что происходит. Но я замечаю, как прямо перед столкновением Ракс отводит назад левую руку и резко выбрасывает ее вперед, рассыпая вокруг искры и осколки дешевого металла. Жуткими когтями Солнечный Удар вцепляется в голову манекена, в первую секунду манекен силится вырваться, выбрасывая слепящее пламя, но Ракс раздавливает его голову в руках, как яичную скорлупу.

Он попал в голову, двигаясь со скоростью двадцать шесть парсов в минуту, – в крошечную, немыслимо маленькую мишень, которую трудно поразить даже копьем. Безголовый манекен, отделавшись от противника, отлетает назад по дуге и ударяется грудью о платформу. Отскочив от нее, он безвольно замирает. Вращение относит Солнечный Удар в мою сторону, и, когда Ракс выходит на связь, в его голосе слышится наглое самодовольство.

– Ну что? – спрашивает он, склонив голову набок. – Как я справился, инструктор?

Звон у меня в ушах заглушает его едва прикрытое оскорбление. Ни одно видео в базе данных не показывало того, что я только что увидела. Он не просто уничтожил манекен, а сделал это точно и четко. Притормаживая, рассчитал импульс руки, выброшенной вперед в последнюю секунду, и воспользовался им, как выстрелом из твердосветного пистолета. Удар в голову на турнирах засчитывается как победа. Он выбрал целью голову не случайно. Поддерживать обратный наклон, двигаясь от платформы, наверняка было невероятно утомительно, но он даже не запыхался.

Пока я направляюсь к своей платформе и закрепляюсь на ней, у меня путаются мысли. Разве я смогу превзойти то, что увидела? Нет.

Просматривая его статистику в базе данных и читая список его достижений, я и представить не могла, как страшно будет увидеть, на что он способен, своими глазами, а не в блеклых видео по визу. Как же можно сделать лучше, чем он?

Невозможно. Как бы я ни горела желанием… я просто не способна.

Но никогда прежде это меня не останавливало.

– Полагаю, это означает твою готовность, – говорит Ракс, направляясь к своей платформе и ждущему на ней манекену. – Ладно, манекен тоже готов. Задай ему как следует, инструктор.

Услышав его покровительственный тон, я презрительно кривлю губы. Мысленно командую «вперед», и бледно-голубые сопла на спине и щиколотках Разрушителя Небес оживают и выбрасывают пламя. Я чувствую их – приятное тепло на коже, на еще заживающей ране, оставленной робопсом. Во время езды на Призрачном Натиске я не нашла никаких кнопок и рычагов управления потому, что их и нет: наездники не пользуются кнопками, чтобы заставить боевых жеребцов передвигаться. Ими управляют мысленно. Электрический ток, проходящий через седло, связывает мой разум с механикой боевого жеребца, но подумать «вперед» еще не значит сдвинуть его с места – этому слову следует придать осмысленность. Надо в точности представить, какого движения хочешь добиться.

Если отвлечешься, ничего не получится. Если твои мысли неопределенны или неточны, ответная реакция будет замедленной или беспорядочной. Это что-то вроде телекинеза, старательных детских попыток сдвинуть с места чашку силой мысли, только на этот раз все происходит по-настоящему и чашка должна быть понята до ее последней керамической частицы. Надо знать, а потом решительно и четко ударить в это знание, как в колокол.

Еще, думаю я. Сопла Разрушителя Небес скрипят и визжат, плазма выбрасывается в холодное пространство. После моего злополучного поединка два с половиной месяца назад я ни разу не перемещалась по прямой: Дравик не давал мне сойти с графика обучения. Манекен на противоположном конце ристалища ждет, напряженно припав к платформе. Поразить его в грудь было бы просто. В голову – сложно. Как мне его одолеть? Как разделаться с ним?

– Синали? Ты все еще в седле?

Голос Дравика. Черт, он снова на связи.

Я держу руки по швам, подаюсь вперед перед атакой, и связь автоматически отключается. Вперед, думаю я. Скорость вдавливает костюм в тело, веки – в глазные яблоки. Двигаться по прямой можно быстрее и эффектнее. Шрам у меня на ключице ноет. Ракс сражался с моим отцом и выжил. Даже завершил поединок вничью. Зато я потеряла все. Мать. Свою жизнь.

Теперь я сильнее.

И должна доказать им, что сильнее.

Генграв излучает голубое сияние, как миниатюрное солнце, оно разгорается все ярче и кажется, будто кожа на моем лице отделяется от черепа. Дышать трудно, не то что отклониться назад, готовясь к удару. Как он выдерживает такие перегрузки? Манекен с содроганием движется ко мне, похожий на размытую белую вспышку, которая на миг становится красной. Солнечный Удар. Внезапно я возвращаюсь в тот поединок и мчусь к смерти… только на этот раз у меня нет копья. На этот раз я не отключусь. Я готова.

Я слишком отклоняюсь влево. Правее, думаю я. Наклоняюсь в сторону, и Разрушитель Небес делает то же самое. Я слаба в том, что касается точности, но знаю, что такое уничтожение.

Уничтожить.

Сквозь шум крови в ушах я слышу, как отзывается слабое эхо.

«уничтожить»

Обе руки выпрямляются сами собой.

Мы сталкиваемся.

Я хватаю манекен. Грудь к груди, до боли в ребрах и жжения в легких, вдавливая пальцы в побитые плечи манекена, который давит на меня. От удара меня почти выбрасывает из седла, но я держусь, напрягаясь – пресс, бедра, зубы. Он у меня в руках. Я могла бы разорвать его.

«разорвать его»

То, что осталось от меня, устремляется мне в руки, и я делаю рывок. Безумная инерция манекена вгрызается пилой в мой торс, гель в седле вбирает вопль, вырвавшийся у меня с последним усилием. Рама манекена трескается посередине, ослепительно-белая вспышка плазмы обрамляет его жуткое непроницаемое лицо, он начинает истекать черным смазочным маслом. Я чувствую, как, разлетаясь в пространстве по идеальным орбитам, на мое лицо падают брызги.

Сильнее.

Нечто, находящееся здесь со мной, внезапно становится ближе, будто пытается помочь, придать мне сил. Трещина в раме манекена становится брешью, зияющим провалом, провода и детали выскакивают наружу, вращаются и отлетают, подобные сухожилиям и тканям, и на страшный и прекрасный момент это зрелище кажется приятным. Доставляет удовольствие. Вонзив лезвие в Отца, ничего подобного я не испытала, но этот великан… разорванный моими хрупкими руками…

Когда белые вспышки плазмы гаснут, я понимаю, что с манекеном покончено.

Я отделяюсь от растерзанной жертвы, тяжело дышу, с правой рукой что-то не так – ее простреливает боль, но выброс адреналина растекается по трепещущему телу огнем и амброзией. Я поднимаю голову и смотрю в сторону Ракса, Солнечный Удар которого завис в пространстве всего в нескольких парсах от меня. В динамиках потрескивает от вызовов Дравика, которые я игнорирую, обессиленно улыбаясь.

– Как у меня вышло, инструктор?

Уши закладывает, я не слышу ответ Ракса и чувствую, как закатываются глаза.

Мрак.

13. Окэанус

Ōceanus ~ī, м.

1. (средневековое) любой большой водоем, в том числе пролив или река

Я прихожу в себя, когда меня несут по Лунной Вершине: это руки Дравика держат меня, и я замечаю, что без трости он прихрамывает. Мы проходим мимо портрета, который я никогда не видела раньше, – на нем красивая женщина с бледно-золотистыми волосами и серыми глазами, как у Дравика. Платье на ней серебристое с голубым, улыбка на губах сдержанная. Терпеливая.

Как у Дравика.

Прежде чем вновь провалиться во мрак, я слышу, как он ворчит:

– У нее по-прежнему недостаток веса. Она вообще ест или нет?

Когда я прихожу в себя, Дравик явно недоволен. Сохраняя на лице невозмутимое выражение, он сидит на стуле у моей кровати, но постукивание большим пальцем по резному набалдашнику трости о многом говорит, как если бы кот раздраженно дергал хвостом.

– Я просто побольше потренировалась, – сонно уверяю я.

Его ответ звучит резко:

– Меня больше беспокоит то, что ты довела себя до обморока. И что еще хуже, проделала это на глазах у сэра Истра-Вельрейда.

Я пытаюсь сесть повыше на подушках, плечевой сустав правой руки пронзает боль.

– Я училась у него.

– Как и он у тебя, – строго замечает Дравик. – Нам нельзя допускать этого. Ты – мое тайное оружие.

– Тогда надо было лучше запирать тренировочную арену.

– Я старался действовать настолько скрытно, насколько возможно. Увидев его, ты должна была немедленно уйти.

Я сверлю взглядом одеяло. Он поджимает тонкие губы.

– Сэр Истра-Вельрейд не просто твой враг, Синали, – он сильный враг. И, безусловно, самое трудное из твоих испытаний на Кубке Сверхновой.

– Это я поняла.

– Да, полагаю. – Он вздыхает. – Так вот, действие обезболивающих закончится через час. А тем временем ты будешь есть и отдыхать. Твоему телу нужно восстановиться, а разуму – пожалуй, даже больше, чем телу.

Я фыркаю:

– Вы играете в опасную игру, Дравик, – проявлять отеческую заботу об отцеубийце.

Он впивается в меня взглядом, но я не отвожу глаз. Напряжение, повисшее в воздухе, прерывает звон посуды – Киллиам ввозит тележку с едой. Он шмыгает носом и слабо улыбается мне:

– Как приятно видеть вас в сознании, барышня.

За ним семенит робопес, который после краткого размышления, отразившегося в его сапфировых глазах, запрыгивает на кровать и сворачивается клубком у меня в ногах. Я смотрю, как Киллиам забинтованной рукой накладывает в серебряную миску овсянку и ягоды. Я ничем не лучше Отца, если пнула беззащитного старика.

Я поддалась на провокацию Ракса, хотя и уверяла Дравика, что могу держать себя в руках, но… Стыд жжет щеки. Обвожу затуманенным взглядом комнату: комод, робопес, женский силуэт, смутно просматривающийся сквозь штору. Моргаю. Никакой женщины там нет, просто штора колышется от искусственного ветра.

Перевожу взгляд на Дравика.

– Почему у меня до сих пор так сильно болит рука?

Он встает и подходит ближе.

– Ты вывихнула ее.

Я смотрю, как он прислоняет трость к мраморной стене и тянется к моей руке.

– Сказала же: не трогайте меня.

– Мне придется, Синали.

– Чтобы вправить сустав?

Он смотрит на Киллиама, слуга молча отступает. Дравик берется за мою руку, и, несмотря на мою вялость и неспособность отбиваться, прикосновение ощущается как уколы тысячи иголок.

– Нет, – говорит он коротко и упирается другой рукой в мое плечо. Перед глазами все белеет. Он делает что-то, и боль пронзает меня, несмотря на обезболивающее, мучительной обжигающей чертой рассекая мне предплечье. Я смотрю вниз и в безмолвном изумлении разеваю рот: красно-синяя шишка вспухает под кожей, что-то твердое торчит под ней, повернувшись не в ту сторону. Дравик, взгляд которого становится пустым, договаривает: – Чтобы сломать ее.