Генуэзская галера доставила нас с сопровождавшим меня молодым доминиканцем на первую остановку. Ему, как и мне, не терпелось отправиться дальше на Восток. Но судьба решила иначе. Ворота Каффы едва открылись, чтобы вновь захлопнуться за нами. Татары напали на факторию. Торговцы перестали платить им пошлину. Запах богатств Шелкового пути вскружил головы итальянским и византийским купцам. Незадолго до того их жадность разрушила столетний мир, устоявший перед варварскими племенами. Ходили слухи, что генуэзцы начали торговать рабами с египетским султаном-мамлюком, лишив ордынцев рабочих рук и пополнения для армии. Первая осада, предпринятая за год до нашего прибытия, была прорвана. Защитники города одержали великую победу. Но войска Золотой Орды не были разбиты и вернулись к стенам Каффы.

Я ни разу в жизни не видел татар. Один монах описывал их как демонов, которых сатана насылает на нас, чтобы наказать Европу за ее грехи. Греки недаром назвали их именем, которым обозначали самые мрачные глубины ада – Тартар.

Я предполагал, что более чем на два дня не задержусь в этом городке, где благоденствовали лишь торговцы. А остался на два года. Два года осады, за время которых я ни разу не голодал. Рядом было море, оно давало нам пропитание, а закаленная в боях городская стража под командованием отличных офицеров обеспечивала нашу защиту. Но эти месяцы принесли погибель.

Татарская армия подошла в начале 1345 года со стороны пустыни.

Жители города собрались на двойной крепостной стене с башнями. Дозорные сообщили о приближении песчаной бури, одной из тех, что нередко случаются к востоку от великих проливов. Понадобилось несколько часов, чтобы понять, что гигантские облака пыли, летевшие в сторону города, поднимало до самого неба конное татарское войско. На нас неслась гора пыли.

Армия была огромна, она покрывала всю пустыню. Над цитаделью повисла глубокая тишина, словно в храме. Мужчины клали руки на крепостную стену, проверяя, надежно ли она их защищает, как будто эти камни были священными. А мы, бедные братья Христовы, единственные, кто мог явить Его милосердие перед лицом этой невероятной мощи, чувствовали тревогу этих людей и их потребность в духовной поддержке, тяжким бременем ложившейся на наши плечи.

Приор замолчал и ласково улыбнулся Антонену, который стоял у столика, подняв сухое перо и не зная, что писать.

– Сядь, Жан скажет, когда нужно будет записывать.

Они выпили немного воды.

– Хочешь знать, что собой представляют татары, Антонен?

Молодой монах ждал, не сводя глаз с губ приора.

– Они похожи на охотничьих псов. Они сливаются воедино, как свора собак, одетые в доспехи из вываренной кожи, не закрывающие рук, в войлочные шапки, надвинутые до самых глаз, они бьют голыми ляжками по бокам своих лошадей с длинными гривами, менее крупных, чем в наших краях, и тяжело нагруженных, словно быки. Их грудь украшает металлическая бахрома, она развевается, рассыпая солнечные блики по латам. Из окровавленных мешков, притороченных к седлу, торчат сабли и короткие копья. Они сверкают, Антонен, они притягивают солнце и стреляют его лучами. Татары несут в себе энергию неба.

Молва гласит, что они всегда в движении и даже спят в седле, на полном скаку. Но в тот день воины не двигались. Всадники собрались поодаль от стен и замерли, как охотничьи псы, сделавшие стойку. Сзади, обступив плотной массой запряженные верблюдами повозки и ощетинившись копьями, подтянулись пешие воины. Ни один всадник не нарушил строй, рабы сами разбили лагерь. Никто не мог понять, почему это войско замерло у наших стен.

Татары ждали знака.

Рассказывали, будто одна из их армий целый год стояла у ворот некоего города, ожидая божественного знамения, чтобы пойти на штурм. Жители могли спокойно выходить и без опаски прогуливаться прямо перед их лошадьми и даже их трогать, словно это были соляные изваяния посреди пустыни.

На самом деле, я думаю, татары хотели вывести врагов из равновесия. И это правда, ожидание сводило осажденных с ума.

Первые воинственные песни донеслись до нас лишь спустя два дня. Мы слышали слаженные, очень низкие голоса, горловые звуки почти без модуляций. Они немного напоминали песнопения наших монахов, однако пробуждали лишь животную, дикую силу.

Вооруженные пиками пешие воины подбежали к всадникам и запрыгнули на крупы лошадей. Наших солдат напугали эти пары воинов на одном коне. Уже не разглядеть было человеческих фигур, они напоминали демонов о двух телах, и их были сотни. Перед такой ордой защита Каффы казалась ненадежной. Со времени последней осады укрепления местами были усилены. Генуя прислала корабли, груженные камнем. В самых уязвимых местах толщину стен увеличили вдвое, ворота укрепили аркбутанами.

Помимо солдат, население Каффы состояло из торговцев, наемников и толпы авантюристов со всех уголков Европы и Азии, решивших обогатиться на Шелковом пути. Там были греки, латиняне, евреи, армяне, турки. Как только стало известно о передвижениях войск на границах Золотой Орды, вся эта толпа немедленно принялась за работы по укреплению цитадели, и в сердцах этих чужих друг другу людей возникло чувство единства. Выковалось братство. Под песни воинов женщины разожгли огонь под медными котлами на вершинах башен, масло закипало, и все были готовы сражаться.

Зазвонил монастырский колокол. Настал час ежедневного собрания монахов. Приор ушел к себе, чтобы надеть скапулярий и составить распорядок дня. Антонен остался наедине с ризничим. Старик, не произнося ни слова, пристально смотрел на него. Внезапно его рука поднялась и указала на герб ордена, высеченный над дверью, – геральдический щит в цветах ордена: белая туника и черный плащ. Его венчала надпись красными буквами: VERITAS^[9].

Палец ризничего указывал прямо на нее. Он поднес к ней зажженную свечу и медленно провел ею вдоль девиза, выбитого на камне. Каждая буква, которую он освещал, словно загоралась огнем и железом выжигала в плоти Антонена это слово – “правда”. По мере того как свеча в руке ризничего двигалась вдоль стены, он испил полную чашу стыда за свое предательство.

Вернулся приор.

Ризничий снова поставил свечу рядом со столиком для письма. Антонен развернул чистый пергамент. Бледность монаха встревожила приора, и он накинул ему на плечи одеяло.

– Ты холодный, как лед, возвращайся к себе в келью и отдохни.

– Святой отец, можно я вернусь после вечерни? – спросил Антонен.

– Зачем?

– Чтобы услышать историю осады.

Приор мягко ответил:

– Важна не история осады Каффы. За те двадцать с лишним месяцев, что она длилась, были и смертоносные штурмы, и бесполезный героизм с обеих сторон. Татары так и не смогли взять город. Каждый, кто жил в те дни, рассказывал о них по‐своему. Мой рассказ не стоит того, чтобы на нем задерживаться. Мне хотелось бы, чтобы твое перо запечатлело на веленевой коже то, что случилось потом и чем закончилась осада Каффы.

– Это начало вашей истории, святой отец?

– Нет, Антонен, это начало чумы.

Глава 11
Чума

Скрепостных стен по всему городу разнесся крик:

– Они сдаются!

На востоке синеву разорвала широкая полоса белого света. Занималась заря. С дозорного пути было видно, как пустыня пробуждается и наползает на Каффу.

Шатры вражеского лагеря за ночь были свернуты. Противник не ходил на приступ уже несколько недель, и защитники крепости опасались неожиданного штурма.

Но татары явно собирались уходить.

Один из конных отрядов поскакал в направлении к городу, к еще не разобранным требушетам.

Эти метательные машины выглядели как гигантские цапли, их деревянные шеи покачивались на ветру, несмотря на державшие их канаты. Ордынцы едва не одолели защитников города, когда шли на штурм под прикрытием града камней, которыми осыпали крепость.

Отряд приближался. Около двух десятков всадников, а за ними – две крытые повозки, запряженные верблюдами. Первые воины сопровождения спешились рядом с машинами. Наши победные крики стихли, когда всадники повернулись лицом к солнцу. Это были не воинственные конники в коротких штанах, шлемах и кожаных доспехах, не прикрывавших рук, а бледные, изможденные фигуры в длинных белых накидках и больших, как у турок, тюрбанах, низко надвинутых на лоб. Их лица были прикрыты полосами тонкой ткани, отчего они напоминали призраков.

– Победа! – крикнул один из дозорных на башне, но никто не подхватил его крик.

Татары установили за машинами два шеста и прикрепили к ним свои знамена. Все воины были одеты примерно одинаково, только у одного из них плечи покрывала короткая, до пояса, голубая накидка, шитая золотом. Наверное, глава рода или хан, потому что воины падали перед ним на колени. Один из воинов расстелил ковер между знаменами, другой принес из повозки небольшой железный трон. Их повелитель сел. Его люди подогнали крытые повозки поближе к требушетам и откинули створки сзади. Все ненадолго исчезло в облаке пыли.

Когда ветер его рассеял, на земле мы увидели две кучи трупов.

По знаку господина белые воины схватили мертвецов за ноги и потащили к орудиям. Длинные коромысла требушетов на концах были усилены железными стержнями. К одному концу крепился противовес – свинцовый короб, наполненный камнями и песком, к другому – праща, куда загружались метательные снаряды. Татары повернули ворот лебедок, и в мертвой тишине машины заскрипели. От натяжения канатов коромысла качнулись и перевалились на другую сторону, с трудом подняв с земли тяжелые противовесы. Когда пращи коснулись песка, воины подвесили к ним тела, уложив их поперек ковша. Широко раскинутые ноги и руки свисали с обеих сторон. Издали казалось, что в пустыне появились огромные пауки.

Воины отпустили ворот лебедки, и в небо взмыл первый труп. Он комком полетел к небу, к солнцу, потом устремился в нашу сторону, раскинув руки и ноги, словно тряпичная кукла, и, болтая ими в воздухе, шлепнулся перед насыпью. Все, кто стоял на дозорном пути, подались вперед, чтобы рассмотреть обнаженное тело, которое лежало на животе, зарывшись головой в песок, в то время как воины подготавливали вторую машину.

Они загрузили в пращи еще два трупа и метнули их одновременно. Тела шлепнулись рядом с внешними рвами, и мы услышали хруст костей. Еще одно упало у подножья крепостной стены.

Татары прекратили стрелять трупами, чтобы точнее навести машины на цель, а может, чтобы дать нам время полюбоваться мертвецами, разметившими пунктиром дорогу на Каффу.

Ветер заметал тела песком. Я мог ясно разглядеть те, что лежали ближе всего, лица известкового цвета, черные пятна на висках, вывалившиеся изо рта раздутые языки.

“Они приносят нам в дар мертвецов”, – кричали солдаты. “Это татарское подношение”, – вторили им торговцы, столпившиеся на площади.

Громко щелкнула лебедка, и еще один труп устремился сверху прямо на нас.

– Посторонись! – закричал кто‐то собравшимся внизу.

Тело перелетело через зубцы и рухнуло прямо в толпу, никого не задев.

– Всем отойти! – скомандовал офицер.

Мертвая плоть издала тихий всхлип. Люди разбежались, вопя от ужаса, а на город обрушился дождь из трупов.

– Антонен, они падали с неба. Это был дождь из трупов. Никакому народу Библия не предсказывала такую казнь, худшую из худших.

Хан сидел возле камнеметов, и раб обмахивал его веером.

Около полудня офицер позвал меня осмотреть трупы, сложенные кучей во дворе. С тех пор как наш лекарь погиб во время очередной вражеской атаки, я исполнял его обязанности. “Монахи с этим тоже неплохо справляются”, – заявил офицер и вручил мне ключи от лазарета.

Татары оставили в покое метательные машины, и у меня появилась надежда, что это безумие наконец закончилось, но как только я подошел поближе, снова раздался громкий щелчок, и еще один труп пролетел над крепостными стенами и пробил кровлю какого‐то дома в порту.

Мертвецы были покрыты мелкими красными пятнышками, как будто истыканы иглой. На боках и под мышками вспухли язвы, шеи были раздуты из‐за разросшихся бубонов, на ляжках засохли следы сероватых испражнений.

Офицер прикрыл нос платком. За время осады, ухаживая за ранеными и читая молитвы над усопшими, я привык к трупному смраду, однако эти мертвые татары отличались от других. От них исходил запах болота, запах гниения, зловонного и живого.