– А вот это интересный вопрос, – кивнул Владимир. – Возможно, конечно, они опасаются того, что наша пропажа привлечет к ним более пристальное внимание… Но вряд ли. Им логичнее было бы не отпускать тебя, а убить на месте. А Маевские вместо этого сделали так, чтобы ты вернулся. Значит, ты им для чего-то нужен. И пока эта цель не выполнена – ты можешь чувствовать себя в относительной безопасности. Так что веди себя максимально естественно. Очаровывай родителей. Томно вздыхай по Татьяне. Пусть вся их подозрительность будет направлена на меня.

– Да? – Теплов задумался. – В таком случае я, пожалуй, соглашусь на их еду. Все равно искать средство от моей хвори придется, а сидеть впроголодь на вяленом мясе выше моих сил! Но ты-то, конечно, не поддавайся! Сам говоришь, я им нужнее, а к тебе и подозрений больше!

Владимир подавил острое желание запустить в друга тяжелым ботинком. На том и порешили.

И вот теперь, в ясном свете майского солнца, они сидели на веранде, когда Маевский внезапно обратился к Дмитрию:

– Прошу простить. Для вас, господ из Первопрестольной, это может показаться странным, но мы здесь люди набожные, – продолжил отец семейства. – Господь и святые помогают жить в такой глуши.

Корсаков остро ощутил, что взгляды собравшихся устремились к Дмитрию. Даже Мария Васильевна прервала свой мерзостный ритуал – после завтрака она с причавкиванием мусолила беззубым ртом сушку. Все ждали ответа Теплова.

– Да, конечно, – после неловкой паузы согласился он. – Ради новой семьи – безусловно!

– А где, позвольте полюбопытствовать, будет служба? – поинтересовался Корсаков. – Я не заметил часовни в усадьбе или деревне.

Маевские переглянулись.

– Часовня у нас, словно у первых здешних христиан, на лоне природы, – ответил Андрей Константинович. – Только, уж простите, Владимир Николаевич, таинство это семейное. Я буду вынужден попросить…

– Ни слова больше! – замахал руками Корсаков. – Не имею ни малейшего намерения нарушать ваши фамильные традиции. – Выждав мгновение, пока Маевские расслабились, он добавил: – Но не могу не спросить – а кто будет служить?

– Мы все духовные чада отца Варсафия, – наставительно каркнула Мария Васильевна. – То воистину святой человек!

– И что же, он тоже живет в усадьбе?

– Нет, он почти не покидает часовни, посвящая все свое время молитвам.

– Неужели? И не страшно ему жить одному посреди леса? У вас же тут волки вокруг деревни кружат…

– О, ни один дикий зверь в наших лесах не посмеет тронуть отца Варсафия, – с жутковатой беззубой улыбкой пояснила старуха Маевская и замолчала, давая понять, что разговор закончен.

После завтрака Дмитрий и Владимир поднялись обратно в свою комнату. При свете дня усадьба казалась куда менее зловещей, но при этом значительно более потрепанной. Свет солнца из окон безжалостно освещал вздыбившиеся местами полы, просевшие потолки и неправильные изгибы дверных проемов, скосившиеся от времени.

– Нет, я, безусловно, ради Татьяны готов на многое, но ты-то! Ты тоже хорош! – накинулся на друга Дмитрий, стоило им оказаться одним.

– О чем это ты? – невинно уточнил Корсаков.

– Про поход в этот чертов лес! Я помню, что им для чего-то нужен, но ты не думал, что они приведут меня в эту часовню и… Ну, я не знаю! Принесут в жертву!

– Такая мысль приходила мне в голову, – спокойно кивнул Владимир.

– Это радует! Но ты-то будешь в этот момент спокойно сидеть в доме!

– Кто тебе такое сказал? – усмехнулся Владимир. – А ты не допускаешь, что вы с будущей родней сходите, помолитесь, вернетесь в усадьбу – а твой друг внезапно взял и уехал?

– Как уехал? – не понял Дмитрий. – Ты меня бросить здесь хочешь, что ли?

– Господи, объясни мне, невежде, как такой дурак стал чиновником особых поручений? – закатил глаза Корсаков. – Нет, конечно. Но с тем же успехом пока отсутствуешь ты, люди Маевских придут за мной. И сделают так, чтобы я исчез…

– Кошмар какой, – помотал головой Теплов. – Послушать нас со стороны… Такие ужасы обсуждаем… Но что же делать, в таком случае?

– Делать мы будем так. – Голос Корсакова стал спокойным и деловитым. – Они знают, что у нас есть ружья – к тому же ты же не возьмешь с собой ружье на вечернюю службу в компании родителей невесты, а? Но вот револьверы – это наш козырь. Поэтому ты возьмешь свой. Держи себя беззаботно, а сам не теряй бдительности и, главное, не выпускай из виду никого из Маевских.

– А ты?

– А я попробую улизнуть из усадьбы и незаметно последовать за вами. Не знаю, с какой целью они хотят нас разделить, но оставаться здесь одному мне, знаешь ли, тоже не хочется…

Их разговор прервал тихий, неуверенный стук в дверь. Дмитрий вопросительно взглянул на Корсакова. Тот утвердительно кивнул, а сам устроился на диване так, чтобы вошедший не мог сразу увидеть его от входа. Теплов приотворил дверь – и в комнату проскользнула Татьяна. Девушка была заметно взволнована.

– У меня очень мало времени, – сразу же сказала она. – Родные не знают, что я здесь. Но я обязана вас предупредить!

– О чем, Таня? – шагнул к ней Дмитрий.

– Я не знаю толком, но родные словно переменились после вашего приезда. Понимаете, у нас никогда раньше не было гостей. Никогда! Я знала, что где-то живут другие люди, но вся моя жизнь прошла здесь, среди одних и тех же лиц. И до встречи с тобой меня это устраивало, но теперь… После твоих рассказов я поняла, что моя семья не такая, как ваши. И все то, что я воспринимала как данность, вам кажется странным и необычным. Но у родных никогда не было от меня секретов!

– А теперь появились? – спросил Корсаков с дивана.

– Да! Появились! – рассерженно тряхнула головой Татьяна. – Из-за вас, Владимир Николаевич! Моя семья опасается вас!

– Меня? – рассмеялся Владимир. – Помилуйте, почему?

– Что вы делали этой ночью? – неожиданно ответила вопросом на вопрос девушка.

– Спал с дороги, конечно, – не моргнув глазом соврал Корсаков.

– А почему тогда бабушка сказала отцу, что видела вас ночью у мельницы?

Владимир похолодел. Мария Васильевна не должна – нет, не могла видеть его той ночью! Значит, ей кто-то сказал. Но кто? Старик или волк?

– Чепуха какая. – Корсаков рассмеялся, но смех вышел наигранным. – Этого не может быть. К тому же что ваша бабушка делала ночью у мельницы?

– Заговаривала лес, – ответила Татьяна.

– Что?! – Дмитрий и Владимир спросили практически в унисон.

– Заговаривала лес! – повторила Татьяна. – Я же говорила, моя семья не такая, как ваши! Мне надо бежать, но я должна сказать – отец и бабка опасаются вас. Я постараюсь успокоить их, но… Я не знаю, что они могут задумать. Поэтому прошу, Дима, – она повернулась к Теплову. – Береги себя!

Она бегло поцеловала его в щеку и выпорхнула из комнаты, оставив мужчин одних.

* * *

До вечерней службы состоялось еще одно событие, подкинувшее Корсакову пищу для размышлений. Около двух часов пополудни в усадьбу явился староста Алексей в компании всегдашнего старичка. Дюжий мужичина вел себя совсем иначе по сравнению со вчерашним вечером, когда глаза его метали громы и молнии. Алексей выглядел покорным и безмерно благодарным. Казалось, он вот-вот упадет перед хозяином дома на колени.

– Выжил? – спросил его Маевский.

– Выжил, Андрей Константинович, вашими молитвами и заботами, выжил! Спасли кузнецового ребятенка!

– Добро, – кивнул Маевский. – Пошли со мной, поговорить надо.

Они удалились, оставив в одиночестве старичка-одуванчика. Тот, кажется, не возражал. Напротив, он с видимым интересом огляделся – и безошибочно увидел Корсакова, который наблюдал за разговором барина и старосты, скрываясь в тенях на втором этаже. Старичок довольно осклабился и засеменил к Владимиру. Тот почел за лучшее не суетиться.

– Знаток знатка всегда увидит, а, барин? – поприветствовал Корсакова дед.

– Кто? – не понял Владимир.

– Знаток! – пояснил старик. – Тот, кто с нечистой силой знается.

– Я не… – начал было Корсаков.

– Да не тушуйся ты, барин. Зря, что ли, ты ночью по деревне лазал да за хозяином подсматривал, а? – Старик весело подмигнул: – Не боись, вашество, Кузьма не выдаст!

– Кузьма?

– Имя у меня такое, – с достоинством кивнул старик. – Кузьма Силыч, значится. Староста бывший.

– Очень приятно, а я…

– А мне твое имя без надобности, барин, уж извиняй. Вот помощь твоя – нужна. Как и тебе моя ой как пригодится. Пойдем-ка, переговорим.

Он воровато огляделся, извлек из кармана ключ, открыл им ближайшую дверь и шмыгнул внутрь, поманив за собой Корсакова. Они оказались в темной пыльной комнате, скудно обставленной обернутой в чехлы мебелью.

– Кузьма Силыч, а откуда у тебя ключи к дверям барского дома? – полюбопытствовал Корсаков.

– Как откуда? Слуги тутошние, как мыслишь, откуда берутся? Из деревни. А деревенские, они меня слушают. Скажу – так и ключики добудут…

Старик тихонько притворил за собой дверь, предварительно окинув взглядом коридор, а затем обернулся к Корсакову:

– Стал быть, приехал ты с тем судариком, что пропащее благородие искал да в молодую барыню влюбился, – утвердительно начал Кузьма Силыч. – Не стоило ему, конечно, возвращаться, коль уж отпустили, но да выбора у него особого не было, верно я кумекаю?

Он вопросительно уставился на Корсакова. Тот предпочел уточнить:

– Как это «выбора не было»?

– А так это! Плохо сударику, значится, стало? Дохал, шмыгал да бледнел, пока не исхудал так, что краше в гроб кладут?

– Да! – Владимир подался вперед. – Что ты об этом знаешь?

– Знаю я много, да только рассказывать все не буду! Видал ты, как барин кузнецового мальца кровью своей отпаивал?

Корсаков кивнул.

– То подсказка тебе! – удовлетворенно кивнул старик. – Я ж говорю, знаток знатка всегда видит! А голова на плечах у тебя есть, глаза внимательные и ушки на макушке. Все видишь, все подмечаешь. Токмо не разумеешь пока. А посему слушай…

X

– Старый Маевский, дед Андрея Константиновича, слыл человеком гордым, скупым и набожным. Поэтому, когда пришла пора награждать его за беспорочную службу, землю скряге выбрали плохонькую – вдали от городов, сел и других усадеб, посреди глухих лесов и гнилых болот. Иной бы плюнул, но не таким оказался старый Маевский. Он собрал семью и крестьян, отданных щедрой царской рукой, и отправился в путь.

Дорога была тяжкой, а еще труднее – жизнь на новом месте. Найдя средь топей широкую поляну, Маевский повелел заложить на ней дом и деревню, а сквозь лес рубить просеку да мост поставить, дабы с большака был виден. Дело было летом, да только усадьбу и селение наскоро закончили уже к осени. Первая зима вышла холодной и голодной. Что крестьяне, что баре питались привезенными запасами, а те оскудевали день за днем. Думали, околеют – да выжили. Хотя о цене вспоминать никто не желал. Я, понимашь, уже в деревне родился, а вот родители мои, значится, еще детками пришли с Маевскими. И отец мой, когда во хмелю был, обмолвился как-то, что братьев и сестер до той зимы у него было больше… Но это разумей как хочешь.

Пришла весна, стало полегче. Люд начал поля вспахивать, огородики обустраивать да в лес с пищалями на охоту ходить. Тогда-то и увидали то, чего видеть никому не следовало.

В чаще, значится, часовенку нашли. Да не простую, а старинную, сталбыть. С допотопных времен. Сама она низенькая, махонькая, но из камня сделанная. А вокруг ея дуб вырос, огромный, что гора, да корнями часовенку оплел. Зрелище, скажу тебе, невиданное. А барин, что разумел поболе нашего брата, так вообще сказал, церкви такой здесь стоять не может.

Глянули – а двери камнями завалены. Так, чтобы, значится, никто не зашел и не вышел. А Маевского любопытство гложет. Кликнул людишек в помощь и повелел дверцы те отворить. Работа не из легких вышла, но за несколько дней управились.