Развернулась? Спиной? К совершенно незнакомому мужчине, которого обнаружила у себя в доме и видит первый раз в жизни? Да мало ли что он там проблеял про то, кто его сюда пустил и почему?

Вот так наивно-беспечно повернулась спиной? И это при таком-то взгляде-сканере, как у робота-разведчика?

Или она там что, в полицию звонит?

Он вдруг развеселился! Это было бы прикольно, если она вызывает полицию! Неожиданно Павлу стало азартно и отчего-то необычайно радостно, словно обогрело изнутри прилетевшим откуда-то обещанием чего-то невозможного, яркого и захватывающего…

– Ну надо же, – хмыкнул довольно Орловский и даже крутанул головой от чувств.

Давно он не испытывал такого звенящего внутри предчувствия захватывающих, увлекательных событий, от которого даже чуть покалывало в кончиках пальцев.

– Почему шпион-то? – недоуменно изогнув губы и приподняв плечи, посмеиваясь спросил Павел не то у самого себя, не то у пространства, глядя на входную дверь, за которой исчезла девушка.

Развернулся и двинулся в кухню – заваривать чай. Разговора им не избежать, а чай для сильно промокшей и явно уставшей девушки сейчас в самый раз, чтобы хоть немного согреться, и вполне может поспособствовать ее расположению и мирному течению их беседы.

Выйдя на промозглую, холодную веранду из теплого и явно не пару часов, а не меньше суток протапливаемого дома, выискивая в записной книжке смартфона нужный контакт, Ева непроизвольно передернула от холода плечами и села на стоявший у входа, сразу за устало привалившимся рядом с дверным косяком многострадальным чемоданом, небольшой садовый диванчик из искусственного ротанга.

Нашла нужный номер и нажала вызов.

– О, Ева, ты чего звонишь? – бодрым баском обрадованно отозвалась на ее звонок «тетушка».

– Да вот хотела поинтересоваться, – объяснила Ева ровным, уставшим тоном, – Ангелина Львовна, ты вообще нормальная? Психически, я имею в виду? – внесла она уточнение в свой вопрос.

– Ева! – возмущенно пробасила собеседница. – Ты что себе позволяешь?

– Да я еще не то себе позволю, тетушка, – пообещала ей Ева, – я еще в полицию заяву накатаю о том, что ты распоряжаешься чужим имуществом, не ставя в известность собственника, что классифицируется в Уголовном кодексе как кража со взломом.

– Какую заяву?! Какой взлом?! – возмутилась, переходя на повышенные тона от негодования, тетка Аля и вдруг сбилась, видать, о чем-то запоздало вспомнив, ну, как в той идиоме про кошку со сметаной: – Ой… в смысле ты…

– Ага, – почти радостно подтвердила Ева, – в том самом смысле, о котором ты наконец вспомнила. Скажи мне, теть Аля, а тебе никто не говорил, что в каждой квартире свои командиры?

– Ты что, приехала в Калиновку? – явно ошарашенно пробасила Ангелина Львовна.

– Это тебя совершенно не касается: приехала я в Калиновку или не приехала и где вообще нахожусь, – старательно, как для человека с ограниченными умственными способностями, тщательно выговаривая каждое слово, отвечала Ева. – Объясни мне, пожалуйста, что в моем доме делает абсолютно незнакомый мне человек, который утверждает, что это ты дала ему разрешение пожить здесь какое-то время?

– Ну а что ты приехала? – с нахрапистым наездом и нотками обиды в голосе, вместо оправдания и извинения, принялась отчитывать ее Ангелина Львовна. – Ты же туда носа не казала три года, что тебя сейчас-то понесло, да еще в такую погоду? И я хотела, да, хотела, – повторила она с нажимом, видимо, поспешив предупредить возмущение Евы, – спросить у тебя разрешения и поставить в известность. И звонила, аж два раза, но ты же была на операции и тебе было не дозвониться. Ну, я подумала, что потом сообщу. Ну и замоталась, забыла! У меня, знаешь, тоже дела имеются. К тому же можешь не волноваться, Павел не какой-то там неизвестно кто, а сын моей хорошей знакомой, человека известного и с должностью, да и сам не абы кто, а бизнесмен и порядочный человек. Ему требуется отдых, не знаю, что с ним там случилось, но Галиночка Викторовна, это его мама, – пояснила она торопливо, – говорила, что сыну необходимо восстановиться в тишине и покое, и желательно там, где его никто не будет тревожить звонками и наездами. Ну вот я и вспомнила про Калиновку и предложила.

– А тебе никто не объяснял разницу между понятиями «спросить разрешения» и «поставить в известность»? – потерев свободной рукой замерзшее лицо, устало спросила Ева.

– Слушай, – взбодрилась вдруг тетя Аля пришедшей ей в голову неожиданной мыслью, – а ты что, на самом деле приехала в Калиновку? – И хохотнула: – И что, вы там столкнулись?

– Ой-й-й… – протянула-выдохнула замученно Ева, – засажу я тебя в дурку, вот ей-богу, или в каталажку. Как же ты меня достала со своими закидонами, честное слово.

– Ну что ты такое говоришь, Евочка? – пыхнула легким негодованием тетка. – Я же из самых благих намерений, надо же было помочь хорошему человеку, и кто ж знал, что тебя понесет ни с того ни с сего в Калиновку? Три года не была – и на тебе, припожаловала.

– Да твоими благими намерениями гвозди в тундре забивать, а не с людьми контактировать, – возбухнула уже без всякого огонька Ева и завершила никчемный разговор, начинавший ее выматывать своей тупостью и бесполезностью.

Впрочем, ничего удивительного, все как обычно с тетушкой Алей – ты ей про Фому, она тебе про Ерему, и хоть расшибись головой об ее монументальный бюст – по хрену! – ей до лампочки, она и не заметит, а ты себе нервы на ветошь измочалишь.

Только решительные и жесткие наказующие меры могут как-то доколотиться до ее сознания. Хотя бы на время.

Ну, будут ей наказующие!

– Значит, так, – холодным, начальственным тоном оборвала Ева что-то там эмоционально объяснявшую ей тетку, – председателю поселка Ивану Леонидовичу я дам строжайшее распоряжение: ни при каких обстоятельствах, никогда не сметь давать тебе ключи от моего, – выделила она голосом и повторила: – моего дома. И объясню, что в обратном случае он станет соучастником грабежа. Ты никогда более не появляешься в Калиновке. И не смеешь даже подумать о том, чтобы кого-то приглашать и отправлять в этот дом. Это ясно?

– Да что ты придумала… – попыталась наехать тетка.

– Это ясно? – повысив голос, оборвала ее Ева.

– Ясно, ясно… – проворчала, сдаваясь, тетка и спросила жалостливо: – Павла-то что, выставишь?

– Да иди ты… – сдержала все-таки себя в последний момент Ева, – объясняться с его мамой, хорошим «человеком с должностью», – повторила она теткино определение.

– Не серчай ты так, Ева, – покаянным тоном произнесла тетка, предприняв попытку умиротворить девушку, – ну бывают всякие накладки, это жизнь.

– Самая большая накладка в жизни нашей семьи – это ты, – совсем уж устало ответила Ева и попрощалась: – Все, сил моих нет с тобой разговаривать.

И нажала отбой.

Откинулась на плетеную спинку диванчика, тяжко выдохнула, прикрыла глаза и замерла на пару секунд, постаравшись отключиться от всего на свете.

Отключиться не получилось, поскольку холод давно уже забрался ей не только под промокшую куртку, но и под свитер, и теплые колготы под мокрыми брюками. Но на адреналине и «нервяке», как высказывается все та же медсестричка в их отделении, Ева не чувствовала до этого, насколько замерзла и продрогла от сырости. И только сейчас осознала, что дрожит мелкой, противной дрожью, буквально трясется всем телом и даже частично внутренними органами.

Еще раз безнадежно и устало вдохнув-выдохнув, она, чуть не кряхтя, поднялась с диванчика и уперлась взглядом в скособоченный чемодан.

Поддавшись какому-то странному, необъяснимому порыву, Ева с большим душевным чувством пнула черную чемоданную тушу. От ее пинка он, как-то слишком громко проскрежетав ребром по стене, с грохотом обрушился на пол, издав непонятный звук, похожий на оханье, а одно из трех «живых» колесиков обиженно проскрипело, сделав пару оборотов.

– Ну, как-то так, – вздохнула Ева, наблюдая за тем, как замедляется и вовсе останавливает движение колесо.

И почувствовала, как не дававшее нормально дышать напряжение, звеневшее в ней натянутой струной с того самого момента, как она вышла из экспресса, вдруг исчезло, а скованные в комок, словно спазмом, нервы и эмоции расслабляются, как открывшийся кулак, превратившийся в ладонь.

В этот момент распахнулась входная дверь и на веранду шагнул Павел Андреевич, гость незваный и поселенец нежданный в ее доме.

– Вам бы, Ева, согреться надо, – заметил он дружелюбно, без какого-либо подтекста, и предложил: – Я травяной напиток заварил. Хороший напиток, настоящий таежный сбор, один мой знакомый шаман делает. Верное средство от простуды. Хотите?

– Хочу, – кивнула Ева и призналась: – Но больше всего я хочу в душ. В горячий-горячий душ, – и, вдохнув-выдохнув, махнула, соглашаясь, рукой, – а потом можно и ваш шаманский напиток. – Посмотрела на мужчину и добавила: – Верное средство от простуды.

Павел Андреевич поставил на колесики чемодан, приподнял его одной рукой, второй распахнул дверь и повел приглашающим жестом, предлагая Еве проходить первой в дом.

– Котел с утра натоплен, так что горячий душ у вас имеется, – обрадовал он ее.

– Это круто, – искренне порадовалась новости Ева.

– Куда отнести чемодан? – спросил Орловский, заходя следом за девушкой в прихожую и закрывая за собой дверь.

– В мою комнату, – ответила она и пояснила после запинки, сообразив, что мужчина может и не знать, где эта самая ее комната: – На втором этаже, предпоследняя дверь слева.

Вытянув руки, упершись ладонями о стену и опустив голову, Ева стояла под горячими, жалящими струями воды и чувствовала, как согревается тело и словно смываются, стекая вместе с водой в слив в полу, остатки нервного напряжения этого бесконечного какого-то дня с его засадами и суетой, сменяясь расслабляющей, приятной негой и легкой усталостью.

Хорошо! Как есть хорошо!

Вот интересно, что бы она сейчас делала, не окажись здесь этого самого Павла Андреевича, неожиданно вдруг подумалось Еве вялой, отогретой и ленивой мыслью.

Нет, на самом деле – вот что бы она делала, а?

Ну переоделась, закуталась бы в теплые вещи, позвонила Ивану Леонидовичу, прося срочного «хелпу», по-русски называемого просто и незатейливо: «помогитя!» Дождалась бы, когда придет председатель, чтобы помочь раскочегарить котел и запустить все агрегаты на полную мощность. Нет, она, понятное дело, умеет это делать, но три года отсутствия – это все ж таки три года! Тут недели на три или месяц из квартиры уедешь, возвращаешься и не сразу вспоминаешь, где что у тебя лежит и находится. А тут серьезный, большой дом и агрегаты, аппараты, котлы по обеспечению его жизнедеятельности. Так что помощи она бы запросила.

Ну и что? Включили бы они обогрев дома, запустили бы всю «начинку», и сидела бы она, тряслась от холода и ждала, когда котел нагреется настолько, что можно будет хотя бы принять душ, ну чаю бы горячего выпила. А так ходила бы весь оставшийся день в телогрейке и домашних валеночках, пока дом основательно прогревался, и спать забралась бы в холодную постель. Бр-р-р-р…

Ева выключила душ, распахнула дверцы кабинки, выпуская в ванную комнату клубы пара, и, закрутив волосы в полотенце, торопливо вытершись, забралась в большой махровый халат и продолжила свою мысль.

…а тут и дом встречает уютным теплом, и вода для душа нагрета, и ее даже вон чай какой-то там отваристый, шаманский ждет, ну красота же, господи! А если учесть, сколько ей сегодня пришлось претерпеть всяких неприятных моментов и трудностей и как потрепать свои нервы всякой раздражающей фигней, так и вовсе чудо дивное получается! Даже монстра черного чемоданного ей не самой пришлось волочь по лестнице, надрываясь, а мужчина галантно транспортировал ее багаж в комнату.

М-да, включив фен, продолжила свою мысль Ева, получается, ей прямо-таки несказанно подфартило, что этот Павел Андреевич, который «не шпион», здесь оказался?

Так, что ли?