– Ваши успехи мне до известного места. – Жирная щека Шетеня дернулась. – Важен лишь результат. Пока вы тут треплетесь, время идет. Слышь, Николя пальцем деланный, часики тикают, тик-так, тик-так. Сегодня, как оговорено, мои ребята придушили еще двоих мохнатых ублюдков вроде тебя. Так, Ивор?

– Так, хозяин, – глухо отозвался умрун, застывший по правую руку от колдуна. – Визжали как поросята. Совсем не умеют умирать, один даже обгадился. Мерзкие твари.

– Вот видите. – Шетень облизнул губы. – Время работает против вас. Пойдемте-ка, чего покажу. Ивор, посвети нам.

Колдун с трудом, пыхтя и отдуваясь, выбрался из кресла и, поддерживаемый под руки умрунами, пошаркал к незаметной двери в задней стене. Пустышки остались на месте, безразличные абсолютно ко всему.

– Глянь, какой красавец. – Шетень посторонился.

Сначала Рух почувствовал запах. Запах болезни и разложения, от которого слезились глаза. Сыро звякнул металл. Умрун поднял повыше подсвечник, оранжевые отблески запрыгали по голому полу, тьма отступила, открывая худого, как скелет, человека в углу, прикованного за шею цепью к стене. Кожа, покрытая гнойными язвами, ребра и торчащие позвонки. Узник дернулся и заскулил, подняв изможденные глаза без радужки, с едва заметной точкой зрачка. Не человек – вурдалак.

– Собрат твой, – похвастался Шетень. – Давно тут сидит. Угораздило перейти мне дорогу многие лета назад. Теперь, наверно, уже и не рад. Клыки и язык ему вырвал, крысиной кровью кормлю, он ныне тихенький, сидит себе, слушает, что говорю. Не перечит совсем. Смекаешь к чему я, упырь?

– Как не смекнуть, – кивнул Рух, не отрывая взгляда от искалеченного вурдалака. – Дураку ясно, что с башкой ты не ладишь совсем.

– Не прикидывайся, – жутко оскалился Шетень. – Ты понял намек. Явился зачем? Меня напугать? Не получилось. Ты увидел, что случается с теми, кто бросает мне вызов.

На улицу Рух вышел веселее, чем заходил. Все-таки навестить колдуна было отличной идеей. А другие разве есть у тебя? То-то и оно…

– Он меня все равно убьет, – всхлипнул Васька, едва ворота захлопнулись за спиной.

– Понятное дело, – обнадежил Бучила. – И правильно сделает.

– Заступушка…

– Не скули. Новгород соплям не верит.

– Рушенька…

– Пасть закрой, думаю я.

В темноте замаячил возок, кони тихонько похрапывали и рыли копытами снег. Прохор застыл на облучке, напоминая статую.

– Эй, Прохор, не замерз?

– Тепло, барин, – натянуто отозвался кучер, при этом даже не повернувшись. Чего это с ним?

Разбираться с переменчивым настроением Прохора было некогда, Рух потянулся к ручке, но тут дверка открылась сама собой и изнутри, ему в грудь, уставились сразу несколько пистолетных стволов. Бучила почувствовал, как позади, перекрывая путь к отступлению, возникли быстрые тени.

– Залезайте оба, – потребовал хрипатый голос. – Дернетесь, нажретеся серебра.

Нет, ну а чего, если уж все катится в жопу, на хорошее надеяться нечего. Бучила тяжко вздохнул и забрался в возок, провонявший мокрой шерстью, гашишем и табаком.

– Сел.

– Да как скажешь. – Рух послушно примостился на сиденье, прижав кого-то тощего и костлявого. В бок тут же ткнулось твердое. И вряд ли пряник. Рядом плюхнулся Васька. В темноте сопели и пыхтели несколько рыл, в ночном зрении начали вырисовываться расплывчатые фигуры, но тут кто-то сдернул плотную тряпку с масляного фонаря, и возок залил приглушенный мигающий свет. Насчет нескольких рыл Рух не ошибся, возок оказался забит чертями, как бочка селедкой. Аж пять рогатых: напряженных, взвинченных и вооруженных до самых зубов.

– Здорово, Николя засратый, – поприветствовал черт с ветвистым шрамом на правой щеке, ряженный в шикарный драповый редингот и кепку-шотландку, натянутую по самые уши.

– З-здравствуй, Б-Бастрыга, – заикнулся Васька.

– Где деньги?

– Н-нету, – втянул голову в плечи Василий.

– Я почему-то так и подумал. – Бастрыга глянул на Руха. – Дай угадаю, ты, упырь, тоже не в курсе, где мои деньги?

– Ты удивительно проницателен, – улыбнулся Бучила. – Не поверишь, я вообще ничего не знаю о твоих деньгах.

– Слыхали, братишки, он не знает. – Бастрыга блеснул золотым зубом. «Братишки» закивали и захихикали, кривляясь как… да, точно, как черти у зеркала.

– Я тебе ничего не должен, – пискнул Васька. – И не твое это дело, я все сам провернул и добыча моя.

– Сам провернул? – удивился Бастрыга. – Не, вы видели?

– Чего тянуть, железом каленым прижечь, враз запоет, – предложил черт в непомерном цилиндре, лезущем на глаза.

– И под когти иголочки, – посоветовал второй.

– Ну что мы, изверги какие? – погано усмехнулся Бастрыга. – Ты, Николя, разве порядка не знаешь? Так я напомню тебе, если в городе сливки какие снял, должен в общий котел тридцать процентов отдать. Слыхал о таком?

– Не слыхал, – буркнул Васька.

– А-а-а, вон оно как. Дырявая у тебя башка, Николя, и дырок в ней скоро прибавится. За сколько продал ту хрень?

– Сто гривен, всем чем хошь поклянусь, – отозвался Василий.

– Врет, сучонок, – возразил Рух, испытав мстительное удовольствие. – Тыщу точно взял, а может, и больше.

Черти возбужденно загомонили:

– Тыща.

– Тыща.

– Мать моя, в сапогах.

– О-го-го!

– Цыть у меня, – оборвал Бастрыга. – Неплохой улов, да, Николя? Значит, отдашь две. Сроку неделя.

– Почему две? – вскинулся Васька. – Побойся бога!

– Богу на меня наплевать. – Бастрыга сплюнул на пол. – Три сотни должен в котел, семь сотен семьям братишек, которых Шетень пришил из-за тебя и еще, Сатана видит, пришьет, и тыщу за проценты вернешь.

– Да где ж я возьму? – завопил Васька.

– Твои проблемы. И его, – ожег Бастрыга взглядом Бучилу. – Сроку неделя.

– Веселые вы ребята, – развел руками Бучила.

– Ага, цирк тут у нас, – кивнул Бастрыга. – Весь, сука, вечер на арене.

– Я Шетеня хотел наказать, пусть малой-малостью, но все лучше, чем так, – вдруг захныкал Васька. – Брат твой Кирдяпа в прошлом годе погиб.

– И чего? – насторожился Бастрыга.

– Дела он с Шетенем вел?

– С Шетенем.

– Так Шетень и надоумил его банк тот брать, а сам в полицию доложил, вот Кирдяпа со своими и погорел. У банка засада ждала.

– Откуда знаешь? – Глаза Бастрыги остекленели.

– Подслушал, как умруны его говорили. Смеялись еще.

– Почему мне не сказал?

– А чего ты ему сделаешь? – Васька подался вперед. – У него силища, ух. И умруны. И полиция у него в кулаке. Раздавит тебя, как блоху.

– Блохи, знаешь, любого могут затрахать, замучается чесать, – глубокомысленно изрек Бастрыга и убрал пистолет. – Отдашь деньги, а там поглядим. Не отдашь – не обессудь. А на Шетеня управу найдем, пусть через год, через два, но мое время настанет. Пошли, ребята.

И они ушли. И Васька почему-то хотел вместе с ними уйти.

К церкви Великомученицы Тамары прибыли точно в намеченный срок. Восьми еще не было, а Рух уже зябко подпрыгивал на углу деревянного храма, размышляя о превратностях злодейки-судьбы. Сука, еще каких-то два дня назад лежал себе и раздумывал о всяких интересных вещах, ждал Нового года и никому не мешал, и вот херак, среди ночи трясешься за сто верст от родного дома, посреди клятской столицы, обязанный вернуть деньги и идиотскую статуэтку одновременно колдуну, бандитам и драным чертям, с шансами на успех данного предприятия примерно как у монашки сохранить невинность в портовом борделе.

– Заступа. – Васька робко потрогал его за рукав.

– Иди на хер.

– Ну прости. Где бы так повеселился еще на Новый-то год?

– Я и без тебя веселюсь, о-го-го.

– Ага, один сидишь, словно сыч.

– Почему один? – возразил Рух. – С водкой. И в окошко гляжу. Знаешь сколько интересного в окошке перед Новым годом показывают? А теперь тебя вижу. И на пухлого сейчас буду глядеть.

– А если он не придет? – шмыгнул соплями Васька.

– Тогда можешь ложиться и помирать.

– А ты?

– А я, видит бог, выкручусь, – без особой уверенности сказал Рух. – О, а вот и наш загадочный друг.

– Добрый вечер, господа, – из темноты подошел Ковешников, одетый в длинное пальто, треуголку и с армейским ранцем за плечами. – Рад вас снова увидеть.

– Не можем ответить взаимностью, – сухо поприветствовал Рух.

– Здрасьте, – пискнул воспитанный Васька.

– Еще раз обговорим условия, господа, – понизил голос чиновник. – Дело делаем вместе, я иду с вами на равных правах.

– Ты нам будешь только мешать, – фыркнул Бучила. – Мы взломщики-виртуозы. Этот вон, – он кивнул на черта, – больше сейфов взломал, чем ты плюшек у маменьки стрескал. Быстро управимся, получишь свой полугривенник…

– Я с вами, – уперся Ковешников. – Или дела не будет.

– Ну хорошо, хорошо, уговорил, пухляш языкастый, – примирительно воздел руки Рух. – Я так полагаю, нужный дом где-то рядом?

– Совершенно верно! – Ковешников подтянул повыше воротник, спасаясь от ветра. – Прошу за мной, господа.

Он увлек их мимо Великомученицы Тамары, замер на углу церковной ограды и указал на двухэтажный особняк на другой стороне улицы.

– Вот тут живет покупатель, Борис Григорьевич Жиборов, купец второй гильдии, имеет четыре лавки с тканями и собственную малую мануфактуру. Страстный коллекционер различных диковин. Женат, трое взрослых детей. В доме на данный момент, по моим сведениям, проживают Жиборов с женой, кухарка, конюх и две служанки.

– Ты, что ли, волшебник какой? – изумился Рух. – Откуда дровишки?

– Навел справки и подготовился, – гордо задрал нос Ковешников.

– Только трусы готовятся. Настоящие герои на Бога надеются.

– А в доме точно кто есть? – спросил Васька. – Снег перед воротами не гребен, и огней в окнах нет.

– О, еще один прозорливец на мою голову, етишкин рот, – Бучила нехотя признал Васькину правоту. Вот глазастый засранец.

– Из дома никто не выходил уже три дня, – доложил Ковешников. – Я каждый вечер после работы слежу. И перед работой заглядываю.

– Тебе заняться, что ли, нечем? – удивился Бучила. – Ах да, у тебя же бабы нет. Все беды от отсутствия баб! – И предположил: – Раз снег не чищен и огни не горят, может, за город смотались на праздники? Так это вообще упрощает дело до невозможности. За мной, гвардия!

Он перебежал улицу, юркнул в переулок и прижался к без малого полуторасаженному забору спиной.

– Васька, давай на карачки, я с тебя попробую заскочить.

Черт с готовностью хлопнулся на колени и подставил горбатую спину, Рух запрыгнул на него и только тут догадался, что план говно. Васька жалобно всхлипнул и, не выдержав тяжести, подломился, ткнувшись рылом в сугроб. Рух нелепо взмахнул руками и брякнулся сверху, окончательно вдавив несчастного чертушку в снег.

– Васька, сука.

– А чего я? В тебе весу-то сколько…

– Да я как пушинка, а ты… – Рух осекся. Ковешников молча скинул ранец, отстегнул ремешки и вытащил веревочную лестницу с железными крюками.

– Умный, да? – спросил Рух.

– Предусмотрительный. – Ковешников взмахнул рукой, и лесенка зацепилась когтями за край.

– Так, не лезь вперед батьки. – Рух оттолкнул чиновника и ловкой белочкой шмыгнул по лесенке вверх. Выставив голову, обозрел диспозицию и остался доволен. Купеческий дом темной громадиной высился совсем рядом, в стороне угадывалась конюшня. Собак вроде не видно. Но так обычно оно и бывает, псин не видать, а потом портки в клочья порвут…

Рух мысленно перекрестился и спрыгнул, завязнув в сугробе по пояс. Ну вот этого еще не хватало. Бесячья зима.

– Не торопитесь, я тут увяз, – прошипел он, пытаясь освободиться. Кто б его слышал… Зашуршало, и сверху сверзился Васька

– Вы как там? – Над забором показалась голова Ковешникова.