– Я бы пошла на всё, чтобы вернуть Оливию. Но представляла, через что ей пришлось пройти. Все эти годы складывались из секунд, минут и часов. Я думала о том, что с ней сделали. – Мое дыхание становится тяжелее и чаще. – Ни для кого ведь не секрет, зачем мужчины похищают юных девочек? Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться. И когда стало ясно, какой вред он мог причинить ей, я поняла: она никогда не вернется прежней. И подумала… – Я делаю вдох. Потом выдох. Слова застревают в горле как осколки стекла. – Я подумала, не лучше ли ей умереть.

Тишина окутывает нас как горящий пепел. Я не могу смотреть на Флоренс. Не могу поверить, что произнесла такое вслух. Я чувствую ее движение, ее тепло за спиной. Она совсем близко, но не прикасается ко мне. Я смотрю вниз, на людской поток. На процессию танцоров в ярких костюмах с перьями и блестками. Толпа по обе стороны дороги становится гуще. Гремит музыка, но даже она не в силах заглушить учащенное биение моего сердца.

– Я всегда надеялась, что если она умерла, то быстро. Безболезненно. Внезапно. – Я прислоняю голову к нагретому солнцем стеклу и представляю, как упираюсь в него лбом, пока оно не треснет. Как лечу по воздуху и падаю на раскаленный тротуар словно расколовшийся арбуз. – Как я могу смотреть ей в глаза, зная, что желала ей смерти?

Снова тишина.

Ярко-красная краска стыда после такого признания пропитывает одежду, окрашивает кожу, просачивается под ногти.

– Всё в порядке, – Флоренс берет меня за руку. Мы стоим плечом к плечу. Ее пальцы крепко сжимают мои. – Всё будет хорошо, – обнадеживает она, и в ее голосе такая уверенность, что я почти верю ей. – Годовщина – это всегда тяжело…

Мой язык словно из свинца. Если я расскажу Флоренс, что Оливия вернулась, придется сразу звонить в полицию. Я не могу поступить с подругой так, как родители поступили со мной. Не могу вывалить на Флоренс грандиозную новость и заставить пообещать молча нести эту тяжкую ношу.

Я открываю рот, еще не зная, что собираюсь сказать, когда сзади на журнальном столике вибрирует телефон Флоренс. Она отходит от меня и берет его в руки.

– Кто это? – взволнованно спрашиваю я: вдруг родители или Оскар пытаются меня разыскать.

– Никто, – слишком поспешно отвечает она.

– Кто? – Я подхожу ближе, стараясь разглядеть номер звонящего. – Это же твой агент.

Она нехотя кивает, телефон по-прежнему вибрирует в руке.

– Я жду звонка насчет обсуждения следующей книги Ноя Пайна, но…

– Ответь.

– Кейт…

Я беру у нее телефон, нажимаю кнопку ответа и возвращаю обратно. Флоренс одаривает меня легкой благодарной улыбкой, одними губами шепчет: «Я быстро» – и исчезает в коридоре.

Я возвращаюсь к окну и снова смотрю на улицу. Что я здесь делаю? Я должна быть с Оливией. Возможно, если я сейчас вернусь к родителям, то смогу убедить их позвонить в полицию. Как только пройдет шок от возвращения Оливии, родители поймут, в чем дело. Вызовут полицию, чтобы можно было начать расследование и найти похитителя. А если тем временем он вернется за ней?

Меня охватывает паника: я должна идти. Я должна…

В животе начинается спазм.

Внизу на улице толпа медленно движется по тротуару в хвосте процессии. Все смотрят на выступающих. Все, кроме фигуры в черном: черные джинсы, черная куртка с капюшоном. Слишком теплая одежда для летней жары. Слишком широкие плечи, чтобы этот человек был женщиной. Слишком высокий рост. Он смотрит прямо на мезонет. Прямо на меня. Вокруг него толпа. Он – черная дыра в разноцветном бушующем людском море. Солнечные блики пляшут на его венецианской маске. Я уже видела ее раньше. Этот длинный нос и яростно нахмуренные брови преследовали меня в ночных кошмарах. Маска не черная, как показалось мне в темноте на лестничной площадке, когда он похищал мою сестру. Она темно-синяя. Самый глубокий, самый темный оттенок синего.

Удавка страха захлестывает грудь, пока я не перестаю дышать. Мне снова десять, я в оцепенении наблюдаю, как он крадет мою сестру. Наблюдаю, как он разрушает мою жизнь.

Чья-то рука трогает меня сзади, я разворачиваюсь, стиснув кулаки, чтобы отбить нападение.

Флоренс отшатывается:

– Кейт!

Сердце колотится, я поворачиваюсь обратно к окнам. Но он исчез.

– Нет, – выдыхаю я. – Нет.

Он был там. Я видела его. Я бегу через гостиную в коридор, Флоренс за мной. Не останавливаясь, чтобы обуться, рывком открываю дверь и босиком сбегаю по лестнице. Флоренс что-то кричит вслед, но я мчусь дальше, полная решимости добраться до человека в маске. Распахиваю входную дверь и вываливаюсь под слепящее солнце. Здесь шумно. Кругом пьяные, загорелые, неповоротливые люди. Спотыкаясь, я спускаюсь по каменным ступеням и протискиваюсь сквозь толпу. Карнавальная процессия уже ушла дальше по улице. Я перебегаю дорогу, встаю на то самое место, где он был всего несколько секунд назад, поворачиваюсь влево и вправо, но его нигде нет. Видимо, он снял черную куртку с капюшоном и вместе с маской засунул в сумку. Он может оказаться кем угодно.

Флоренс хватает меня за руку и разворачивает лицом к себе. Я поднимаюсь на цыпочки и напрягаюсь, чтобы заглянуть поверх ее головы.

– Черт возьми, Кейт, что происходит?

– Человек, который похитил Оливию, наблюдал за вашим домом, – отвечаю я, всё еще высматривая ту черную дыру.

– Что?

Я освобождаюсь из ее хватки и марширую по улице, не желая сдаваться.

– Я так и знала, что он вернется за ней.

Флоренс преграждает мне путь:

– За кем вернется?

– За Оливией!

Смятение. Шок. Я вижу это на ее лице. Но объяснять некогда, поэтому я поворачиваюсь направо и взбегаю по ступенькам чьего-то крыльца, чтобы лучше рассмотреть толпу. Но мне не хватает роста, и я карабкаюсь на чугунные перила. Флоренс стискивает мне запястье и рывком притягивает к себе:

– Что ты делаешь? Пожалуйста, просто скажи, что происходит. Ты меня пугаешь.

Я смотрю в ее большие карие глаза и понимаю, что больше ни секунды не могу хранить тайну:

– Оливия вернулась.

Подруга бледнеет:

– Что?

– Она появилась в доме родителей рано утром.

Флоренс качает головой:

– Ты уверена?

– Мама и папа отказываются звонить в полицию, потому что Оливия не разрешает. Она не хочет рассказывать, где была, или что с ней случилось, или как ей удалось сбежать. Притворяется, что ничего не помнит о той ночи, и болтает о крем-брюле.

– Кейт…

У меня кружится голова. Холодная липкая паника туманом расползается в груди, когда я вижу, как человек в маске проскальзывает через французские двери в дом моего детства, сжимая нож рукой в перчатке. Я представляю, как он крадется по коридору в спальню родителей. Слышу их крики. Вижу, как лезвие рассекает кожу и мышцы, впивается в кости. На этот раз он позаботится, чтобы Оливии больше не к кому было вернуться. Моя решимость укрепляется. Я выхватываю у Флоренс телефон и делаю то, что должна была сделать еще несколько часов назад: звоню в полицию.

10
Элинор Ледбери

Ледбери-холл полон незнакомых людей. Доставщики и декораторы, бармены и официанты расползлись по всему дому, как муравьи на пикнике, и всё портят. Элинор стоит на площадке парадной лестницы и наблюдает, как они снуют туда-сюда с ящиками с вином и роскошными цветочными композициями. Они готовятся к вечеринке, которую организовывает дядя Роберт. Его фармацевтическая компания недавно объединилась с другой, и это их первое публичное мероприятие.

– Он не имеет права вот так захватывать наш дом. – Рядом появляется Хит. Она не оборачивается. Почти не смотрит на него с тех пор, как застукала его с той брюнеткой, Софией, в музыкальном магазинчике, а он и не заметил. На этой неделе он бросал Элинор каждый день и постоянно врал о том, куда едет. Элинор знает, что брат с ней, но не может заставить себя разобраться с ним. Она очень боится, что этим оттолкнет его еще больше. Что он уйдет и никогда не вернется.

– Ледбери-холл наш.

– Не раньше, чем через год, – холодно отвечает она, просто чтобы уязвить его. – Или ты кого-нибудь пригласил?

– Нет, – отвечает он как само собой разумеющееся. – А ты?

– Возможно.

Он напрягается и открывает рот, чтобы заставить ее объяснить, но тут в холле появляется дядя Роберт и зовет их. Элинор сразу идет к нему. Хит, как всегда, не торопится.

На коже дяди Роберта проступают капельки пота, но Элинор не знает, почему: то ли волнует предстоящая вечеринка, то ли она сама.

– Я распорядился, чтобы к вам в комнаты доставили одежду для сегодняшнего вечера.

Элинор вздрагивает от возбуждения: у нее почти никогда не бывает обновок. В основном она донашивает вещи за братом и матерью. Хит только ухмыляется в ответ.

– Это очень важная вечеринка, – настаивает дядя Роберт. – Я хочу, чтобы вы оба показали себя с лучшей стороны. Моим коллегам чрезвычайно важно увидеть, что мы счастливая семья.

– Хочешь, чтобы мы соврали ради тебя, дорогой дядя? – спрашивает Хит скучающе-насмешливым тоном.

Дядя Роберт придвигается к ним и поднимает указательный палец:

– Я серьезно, мальчик. С лучшей. Стороны.

Губы Хита изгибаются в презрительной усмешке.

– Но я уже пообещал Элинор показать себя с худшей стороны.

Рука дяди Роберта сжимается в кулак. Глаза Хита горят вызовом – он рвется в драку. Но на пути всех ножей, которые мечут друг в друга Хит и дядя, оказывается Элинор. Дядина вспыльчивость всегда пугала ее, а вот брату всё равно. В детстве дядя несколько раз поколачивал его, но сейчас Хит вырос. Он сильнее. И дядя Роберт это знает. С усилием он разжимает кулак, медленно поворачивается и уходит в свой кабинет.

Элинор, разозленная на брата за его провокации, поднимается прямо к себе в спальню и собирается закрыть дверь, но Хит с легкостью придерживает ее. Брат встречается с ней взглядом и проскальзывает внутрь:

– Что случилось?

Она садится на кровать и прижимается спиной к изголовью.

– Я тоже не хочу, чтобы в нашем доме были посторонние, – тихо произносит он.

Она решает не принимать его поддержку. Она хочет, чтобы он почувствовал такое же одиночество, как она каждый раз, когда он бросает ее здесь ради Софии. Не обращая на Хита внимания, Элинор тянется за книгой. Но она так зла на брата – и за его тайную интрижку, и за то, что он всегда нарочно задирает дядю, – что слова расплываются на странице. Хит забирает у нее книгу в мягкой обложке и присаживается на краешек кровати.

– Сколько раз я говорил не читать эти романчики?

– Потому что не веришь в любовь?

Он меряет ее таким пристальным взглядом, что у нее перехватывает дыхание.

– Потому что на самом деле я в нее верю. А эти книжонки научат тебя только одному: будто жить вместе долго и счастливо так же легко и просто, как найти в грязи пенс.

Элинор пытается встать, но Хит удерживает ее:

– Это всё сладенькое вранье. Ничего стоящее не дается легко, Элли. Ничего.

У Элинор на кончике языка вертится вопрос, относится ли это к ней самой. Но она прикусывает губу, чтобы остановиться. Потому что Хит хочет не ее, а брюнетку из музыкального магазина. Эту Софию.

– Оставь меня в покое.

Брат выгибает бровь и насмешливо кривит губы, словно от укуса котенка:

– Что случилось?

– Ты, – огрызается она. – Постоянно дразнишь дядю Роберта. Всего одна вечеринка, Хит. Для него это важно.

– А ты задумывалась, почему это важно? Он считает, что если у него наши деньги, то у него есть власть над нами. Но мы явно нужны ему. Сегодня вечером, сестренка, он в нашей власти.

– Я не хочу власти. Я хочу… Я хочу…

Я хочу, чтобы ты хотел меня – она не может заставить себя произнести это вслух.

Выражение лица Хита смягчается.

– И чего же ты хочешь, Элинор?

Она с трудом переводит дыхание:

– Я хочу, чтобы ты выполнил просьбу дяди Роберта. Чтобы показал себя с лучшей стороны, и мы смогли пережить этот поганый вечер в целости и сохранности.

Его глаза изучающе блуждают по ее лицу. Она боится, что брат будет настаивать на большем, и она уступит.