Мама в ужасе:

– Ты что, оставила ее одну?

– Я только что была с ней, – оправдываюсь я, но мама уже выбегает из комнаты.

Папа качает головой, глядя на меня:

– Надеюсь, ты не устроила Оливии допрос?

Обиженная и разочарованная, что он мог так подумать обо мне, я невозмутимо отвечаю:

– Не сегодня. Оставила дома приспособления для пытки водой.

Оскар рядом со мной напрягается. Отец часто бывает холоден или язвителен со мной, я очень редко отвечаю тем же и теперь изо всех сил пытаюсь прикусить язык.

Папа начинает ругать меня, но я его не слышу. Мое внимание сосредоточено на другом, на домашнем, повседневном шуме, который обычно отходит на задний план. Однако прямо сейчас у меня бегут мурашки.

– Что такое? – спрашивает Оскар.

Я хмурюсь:

– Это… Слышишь шум воды в душе?

– Кажется, да…

Я бросаюсь из гостиной вверх по лестнице, перепрыгивая, как в детстве, через две ступеньки. За спиной чьи-то шаги – папины или Оскара. Мама выходит из ванной, закрывая за собой дверь, со свертком одежды в руках. Мой взгляд падает на клетчатую рубашку, и внутри всё переворачивается:

– Оливия принимает душ?

Мой вопрос сбивает маму с толку:

– Ну да.

– О боже, – я бросаюсь к двери, но мама преграждает путь.

– Что ты делаешь? – взвизгивает она.

Раздражение и гнев последних нескольких часов выплескиваются наружу.

– Ты совсем идиотка?

– Кейтлин! – рявкает папа за спиной.

– Оливия стирает улики.

– Улики? – Мама в панике смотрит на мужа. Он подходит и встает рядом.

– Да! – кричу я. – Да, улики. Полиции нужно осмотреть ее. Взять образцы. ДНК.

Но мама не понимает. Она не в состоянии трезво мыслить. Я выдерживаю взгляд отца, надеясь, что обида на меня не затмила его разум.

– Папа, пожалуйста, нужно позвонить в полицию, пока мы не загубили расследование.

Он знает, что я права, и сжимает губы в тонкую жесткую полоску, обдумывая варианты.

– Оливия просила подождать, – повторяет мама, словно цитирует Библию.

– Да плевать! Ради бога, Оливия – ходячее место преступления.

– Она твоя сестра! – рявкает папа. Если он и собирался выслушать меня, то теперь, после моей грубой прямоты, точно не станет.

– Но…

– Кейтлин, – предостерегающе шепчет Оскар мне на ухо. Я смотрю на него: он слегка качает головой, призывая перестать давить.

Ладно, хватит. Я больше не могу оставаться в этом дурдоме ни секунды.

– Думаю, мне лучше уйти. Попрощайтесь за меня с Оливией.

Я жду у машины, чувствуя себя как в дурном сне. Через секунду появляется Оскар. Я представляю, как он извиняется перед родителями за вспышку гнева и обещает вернуться позже. Едем в тишине. Только когда дома из известняка за окном сменяются зелеными полями, Оскар нарушает молчание.

– Твои родители в шоке. Они так долго мечтали, чтобы Оливия вернулась. И теперь, когда она дома, они боятся сделать что-нибудь такое, что заставит ее пожалеть о возвращении.

– Знаю.

Тишина.

– Потом станет легче, Кейт.

– Они должны сообщить в полицию. Ее похититель до сих пор на свободе. Она сбежала или он отпустил ее? А если отпустил, то почему именно сейчас?

Оскар пожимает плечами:

– Что она тебе сказала?

Я сглатываю комок в горле. Я не могу признаться, что так сильно расстроила Оливию, что она практически выгнала меня из своей прежней комнаты.

– Я спросила, где она была всё это время.

Оскар смотрит на меня:

– И что она ответила?

– Как-то странно.

– Странно?

– Ничего конкретного. Ей было интереснее болтать про крем-брюле, чем отвечать на вопросы. Она не рассказала, где была, кто ее похитил, как вернулась домой.

Оскар медленно кивает:

– Не будет же она молчать вечно. Она дома всего несколько часов.

– Да, но… – Я замолкаю, пытаясь разобраться в чувстве, от которого по коже бегут мурашки. – Она почти ничего не вспомнила о той ночи, о нашем последнем разговоре. А когда я сказала про дневник и Парня В Автобусе, она даже не поняла, о чем это я.

Он поворачивает голову в мою сторону:

– Ты спросила ее обо всем этом?

– Да.

– Зачем? – Оскар почему-то раздражается.

– Хочу знать, что случилось с моей сестрой.

Он качает головой:

– Не жди, что ты сразу получишь ответы на все вопросы. Оливии нужно время, чтобы довериться. Она жила без тебя, без семьи дольше, чем с вами.

У меня сбивается дыхание, хотя я пытаюсь держать себя в руках. Почему мне не приходило в голову, что сестра провела больше времени с похитителем, чем с нами – ее семьей? Шестнадцать лет. Теперь я понимаю, что нарастающая тревога вызвана тем, что Оливия не чувствует себя Оливией. Она чувствует себя чужой. Потому что так и есть. Я знала девочку, которой она была до похищения, но не знаю женщину, в которую она превратилась.

Я смотрю в окно. Мы провели в Блоссом-Хилл-хаузе всего час. Еще раннее утро, но уже очень жарко. Пот стекает по спине, собирается в складках коленей. Мы молчим. Я прокручиваю в голове слова Оскара, и мне становится больно, что он на стороне моих родителей. Время работает против нас. Конечно, Оскар это понимает. Понимает опасность, которой может подвергнуться вся моя семья, если не начать действовать немедленно. Но хотя я твердо уверена, что трава зеленая, они уверены, что она кроваво-красная. И, даже зная о своей правоте, я не могу заставить себя предать их, взяв всё в свои руки. В руки, которые так и рвутся залезть в сумку, достать телефон и позвонить в полицию.

Подъезжаем к нашему дому. Оскар пристально смотрит в лобовое стекло. Я почти наяву вижу, как он мысленно считает до десяти, прежде чем сказать, глядя куда-то в сторону:

– Не делай того, о чем потом пожалеешь, Кейтлин.

Зайдя домой, он заваривает нам чай и, пока закипает чайник, достает телефон, пальцы летают по экрану. У Оскара дедлайн работы над важным проектом, и он волнуется. Его лицо светится всякий раз, когда он заговаривает на эту тему. Я многого не знаю, но одно знаю точно: Оскар уже долго занят проектом. Я говорю, чтобы он возвращался к работе.

– Уверена? – спрашивает он.

Я киваю, потому что не хочу сидеть с еле теплым чаем, обсуждая это странное утро.

– Видимо, ежегодная встреча у родителей отменяется, но мы вернемся к ним вечером.

– Конечно, – соглашается Оскар более мягким тоном, чем в машине. – Твои родители сообщат в полицию, Кейт. Им просто нужно немного времени.

Он целует меня. Я жду, когда со щелчком закроется дверь его кабинета, хватаю ключи от машины и выхожу из дома.

9
Кейтлин Арден

Флоренс живет в просторном мезонете^[15] в георгианском стиле с тремя спальнями. Ее жених Дэниел очень расстраивается, если кто-то осмеливается называть их жилище квартирой. Я всегда думала, что в конце концов она найдет какую-нибудь творческую личность – себе под стать. Кого-то необычного, богемного, с татуировками и пирсингом. Я представляла, как они обитают вместе в лофте с кирпичными стенами – каком-нибудь отреставрированном бывшем складе. Но Флоренс вполне устроил Дэниел, чей гардероб состоит из темных костюмов и накрахмаленных белоснежных рубашек, а творческое начало ограничивается несколькими галстуками с рисунком. Зато Дэниел добрый и всегда изо всех сил старается, чтобы я чувствовала себя у них желанной гостьей. Он управляющий хедж-фондом^[16]. Хотя если кто-то приставит к моей голове пистолет и потребует объяснить, кто такой управляющий хедж-фондом, я посоветую избавить нас обоих от лишних страданий и пристрелить меня, потому что не имею понятия.

На улице жарко и шумно. Собирается толпа: сегодня начинается летний карнавал. Артисты, гимнасты и танцоры, глотатели огня и акробаты проходят парадом по этой улице до самого парка Виктория, где их ждет ярмарка с развлечениями. Я в нерешительности топчусь на тротуаре возле мезонета, не зная, как сказать Флоренс о возвращении Оливии. Она, как и я, не поверит, но у нее появится надежда. И вопросы – очень много вопросов, на которые я не смогу ответить. И хотя я знаю, что родители придут в ярость, я должна рассказать Флоренс – иначе она возмутится, почему ей не сообщили о возвращении Оливии. И, возможно, это побудит меня позвонить в полицию.

Нажимаю на кнопку домофона. Отвечает Дэниел. Хотя он и удивлен, но слишком вежлив, чтобы спросить, почему я заявилась без предупреждения. Я молча захожу внутрь и снимаю кроссовки. У двери лежат клюшки для гольфа. Странно: когда происходит что-то глобальное, мир продолжает вращаться как ни в чем не бывало. В то самое утро, когда в мою жизнь возвращается пропавшая сестра, которую мы считали погибшей, Дэниел собирается провести несколько приятных часов, колотя по мячам металлическими палочками, стоимость которых превышает мою ежемесячную ипотеку.

Пока я иду за ним в гостиную, сердце колотится так сильно, что я чувствую его биение на губах. Тайна возвращения сестры разливается по венам. Дэниел что-то говорит, но я не понимаю ни слова и только киваю. Пытаюсь успокоиться, сосредоточиваясь на разных цветах вокруг. Теплые терракотовые стены. Оливково-зеленый диван. Бежевые подушки, пухлые и уютные. Золотистая фурнитура: подсвечники и ручки выдвижных ящиков, настенные бра и всякие домашние финтифлюшки. Золото того же оттенка, как и ее волосы. У меня сжимается в груди. Я вдавливаю пальцы ног в мягкий ковер цвета взбитых сливок.

В комнату врывается Флоренс со стопкой страниц, переложенных яркими разноцветными стикерами, – видимо, очередной сценарий.

Ее темные брови сходятся на переносице:

– Разве мы договаривались, что ты придешь?

Я качаю головой, слова застревают в горле. Внутри моего тела такие вихри и корчи, что хочется изгнать их, издав вопль банши^[17].

Флоренс и Дэниел переглядываются.

– Иди, – говорит Флоренс жениху. – А то опоздаешь.

Он целует ее в щеку, не сводя с меня обеспокоенного взгляда:

– Рад тебя видеть, Кейт.

– Всё… с тобой всё хорошо? – интересуется подруга после его ухода.

Правда так и вертится на кончике языка, но я вижу сердито искривленные губы отца, водянисто-серые глаза матери и проглатываю ее.

Флоренс садится рядышком, и я вдыхаю успокаивающий, знакомый аромат ее духов «Джо Малон»^[18]. Она купила мне такой же флакон в подарок на выпускной. Она была со мной в разные моменты жизни – важные и незначительные. Моменты, в которых Оливия не смогла участвовать. За последние несколько лет Флоренс стала мне как сестра. Я знаю, что могу ей доверять, но слова застревают в горле.

– Что случилось? – мягко спрашивает она.

Усидеть на месте вдруг становится невозможно. Чувствуя себя сжатой пружиной, я вскакиваю и начинаю расхаживать по комнате:

– Ты когда-нибудь задумывалась, что было бы, если бы она вернулась?

– Оливия? – после секундного молчания спрашивает подруга.

Я киваю.

– Конечно. Постоянно. – Флоренс встает и в тревожном ожидании швыряет сценарий на журнальный столик. – Кейт, что случилось?

– Я представляла себе это. Каждый день. Иногда я предлагала сделку Богу, в которого не верю. Верни мою сестру и можешь забрать двадцать лет моей жизни. Верни ее, и я отдам всё, что у меня есть. Я пройду босиком через весь город, если смогу провести с ней еще один день.

Я перестаю расхаживать туда-сюда и подхожу к окну, подставляя лицо солнцу, хотя из-за озноба не чувствую его тепла.