– Первая порция пригодной эритроцитной взвеси будет готова через двадцать часов.

– Ты будешь ему делать операцию?

– Нет.

Я даже ругаться не могу. Долдон искусственный. Звоню опять Степанову. Через минуту снимает трубку, рассказываю, сдерживаясь, чтобы не плакать. Он говорит:

– Зинаида, вы не нервничайте. Встречайте МЧС, займитесь Нефедовым… Я стараюсь решить проблему с Володей. Это не просто.

Я ему ору, что, поднимая этого пьяного дурака, дядя Володя надорвался! Степанов молчит. Я ему в лоб:

– Скажите, если я найду деньги ему на операцию, есть шанс спасти?

– Думаю, что есть. Тут время работает против него. Чем дольше тянем, тем сильнее изменения в организме. А он не молод.

А то я не знаю!? Но говорить не стала. Достала смартфон, смотрю в свой счет… есть отложения, и наверное у каждого в поселке есть… Вспомнила, что в администрации поселка есть терминал Госуслуг и там приложение МЧС для оповещения всех жителей по телефонной сети.

Выскочила я из амбулатории, вижу, в степи мигают огоньки синие и красные – едут!

МЧС-ники Кольку забирают, ГАИшники оформляют его аварию. Я говорю ихнему старшему:

– Он пьяный. Вы заключение из клиники возьмите.

– Возьмем, – говорит, – учтем и к делу подошьем.

Я поняла, полиции смысла нет объяснять про Устименко, хватаю за рукав МЧСника – медика, прошу:

– Помогите мне. – Он не понимает, а я говорю ему, – в операционной лежит дядька – старый врач, который этого Кольку поднял и надорвался, ему операцию будут делать только за деньги, я хочу объявить общий сбор по поселку, помогите дать сообщение по вашей сети. Терминал тут есть.

Он обалдел. Стоит, думает. Я его тяну в Администрацию, он чего-то возражает, мол, ситуация не бедствие, не пожар… как дать такое сообщение в систему? Это не положено. Накажут!

Я ору ему, что человек умирает, разве это не бедствие?! В поселке его все знают! Он всех нас лечил с детства… Но сейчас ночь, не бежать же по домам, а вы можете всех разом оповестить! Раньше в набат били… у нас его нет.

Уговорила, пошел. В прихожей здания Администрации терминал. Слава Богу, работает. МЧСник вводит свои данные, открывается окошко, он меня пускает:

– Пишите сообщение.

Я набираю: «Врач Устименко умирает. Нужна срочная операция. Бесплатно не делают. Времени нет. Кто сколько может, срочно переведите!». Подписалась, чтобы не думали, что это мошенники. И даю тот счет, что мне Артур на экране высветил. А я со своего телефона отправила, все, что было, что на автокормушку и доилку для коз откладывала.

– А вы его детям сообщили? – спрашивает МЧСник, – у них деньги есть?

Я и забыла про детей его. А как с ними связаться? Я не знаю.

МЧС-ник пошел к своим, те уже машут – ехать пора! Смотрю, а от него тоже деньги пришли.

Бегу за ним, кричу:

– Спасибо!

А он обернулся и говорит:

– Я его помню, он у нас хирургию преподавал, сейчас однокашникам сообщение разошлю. Соберем.

Вернулась я в кабинетик с пу́льтами. Вижу, на том экране, где состояние дяди Володи отражено, сумма на операцию набирается. Но это еще не все. Смотрю на площадку перед амбулаторией, а там люди подходят. По одному и па́рами… Я Артуру говорю:

– Давай, начинай операцию! Деньги приходят.

– Деньги это еще не все, – отвечает долдон, – Нужно разрешение из облздравуправления на получение со склада дорогого расходного материала – протеза.

Бюрократ электронный! Опять набираю Степанову. Тот не спит, кажется, едет куда-то.

Я ему все доложила, про хрипы, про кровь, про то, что всем миром деньги собираем на операцию. Он слушает. Я ему:

– Дайте разрешение на дорогой расходник.

Он замер, и говорит:

– А там на складе точно есть протез графт-стент? Я не помню, чтобы мы комплектовали ими хранилище. Операция редкая, там может не быть. Я еду, чтобы отправить дрон из облцентра с расходником и хирурга подключить к роботу.

У меня дыхания не хватает. Собралась, кричу:

– Артур, есть в хранилище протез?

Молчит. Ждем. Это не кино… Хорошо поставленный мужской баритон объявил:

–

Газовые котлы от компании «Наоми Банкс» это отопление под ключ, для заказа звоните по номеру… и мастер к вам приедет на следующий же день – составим проект и поставим отопление под ключ!

Сволочь ты, Артур. Другого времени нет для рекламы? Так нужно дяде Володе слушать про котлы? Наконец, Артур отвечает:

– Есть! – я, как передатчик, Степанову кричу:

– Есть в хранилище то, что нужно. Дайте разрешение взять!

Он отвечает:

– Мне в кабинет служебный надо приехать, чтобы распоряжение с моего терминала оформить. С телефона не могу.

Я хотела узнать, сколько ему ехать, но он сам сообщил:

– Подождите еще минут пятнадцать. Скажи, пусть робот его готовит к операции. Деньги уже собрали?

– Еще нет, но осталось тысяч восемьде…шестьдесят… ну вы поняли. Я в блоге своем напишу об этом!

Он аж побелел.

– Погоди, – говорит, – не надо никуда ничего сообщать. Я сейчас тоже денег переведу… Дай его спасти. Потом сделаешь ролик, – вижу он разозлился. Не любит блогеров!

Смотрю, на экране тележка с Устименко поехала в операционную.

– Что ты делаешь? – спрашиваю Артура.

– Я собираюсь войти в забрюшинное пространство селлсевером^[14], чтобы собрать его кровь и вернуть в русло. Так уменьшим нарастание анемии. – Я не поняла, что он сказал, но догадалась – теперь ничего плохого. А он продолжает: – использование клеткосберегающей технологии входит в список паллиативной помощи. Это позволит отодвинуть время смерти минимум на сутки. По расчетам сейчас в забрюшинном пространстве набралось около литра крови.

Какое время смерти?!

Я разревелась. А меня в чувство привел звонок. Степанов!

– Что ваб? – спрашиваю, нос не дышит, опух.

– Как его состояние? – спрашивает, и сразу, – Там на пульте есть меню, выбирайте внешнее управление системой, сейчас хирург подключится.

– Будет опедидовать?

– Будет контролировать ход операции, – объясняет гладколицый, не помню его имя, – а стент поставит робот Да Винчи. Хотите наблюдать? – он сидит в кабинете, важный такой…

– Адтуд сказал, что сложность опедации четведтая, это бдого?

– Это высшая. Володька – старый, риск максимальный. Денег набрали? Что у вас с носом?

–

Ничего… Опух. Плакала… Совсем он не стадый…

Смотрю, в окошке «Счет больного» вся сумма набрана. «Да, – отвечаю, – всё собрали». Степанов говорит:

– Я оформил запрос на стопроцентную компенсацию, если министр области подпишет – вам все вернут.

Да плевать я хотела… Открыла дверь и камеру на экране повернула к проходу, а там человек триста на площади, стоят пританцовывают, ждут информации на морозе. Нос мой немного отпустило, гнусавость прошла.

– Я не помню, как вас зовут, простите, но вы видите… он не может быть… как вы сказали? Инкурабельным, понимаете? Он не только своим детям и друзьям дорог… Неважно, что его год исключен из категории бесплатного лечения.

Лицо у Степанова, как помидор, он говорит:

– Закройте дверь. Это не от меня зависит. Так решило правительство, так посчитали экономисты.

Я закрыла. И говорю ему прямо в бесстыжие, рыбьи глаза:

– Вы понимаете, что если бы не коты, не мое сообщение по линии МЧС – он сегодня умер бы там, на дороге. Потому что созданная вами – чиновниками, система считает таких вот людей инкурабельными. Вот она считает, а мы все – нет. Я думаю, что и вы сейчас побегали среди ночи, потому что через несколько лет, и вы можете оказаться на его месте.

– Не знаю, при чем тут коты, но элемент провидения всегда есть в жизни, – Степанов успокоился. Вы будете ждать окончания операции?

– Буду.

– Тогда людей предупредите, что это минимум на час, а потом ждать сутки… иногда… – он замолчал. А я напряглась вся.

– Что иногда?

– Статистика в таком возрасте дает до семи процентов летальных исходов. В общем, будем надеяться, что он окажется в девяноста трех… – объяснил Степанов.

Я сказала Артуру:

– Выведи информацию об Устименко на внешнюю информационную панель, пусть люди видят.

Он не спорил.

Я открыла дверь и вышла к людям. Никто не спрашивал меня ни о чем. Они молча смотрели на огромную панель, где транслировался ход операции, и на горящие окна второго этажа, где ставил протез в аорту врачу Устименко робот Да Винчи по имени Артур.