На вид Джасперу было около двенадцати лет, и он обладал настолько миловидными чертами лица, что его можно было принять за девчонку, зачем-то вырядившуюся в мальчишеский костюм. Подслушай сейчас докторский племянник мысли продавца шестеренок, он бы пришел в неописуемый ужас.

Но читать мысли парнишка не умел и поэтому доброжелательно улыбался, что сильно контрастировало с эмоционально никаким выражением лица его дядюшки.

– Да-да, добрый вечер, – наконец выдавил мистер Клокворк и с тревогой поглядел на доктора. – Что с ним? Что с Бикни, доктор?

– Прошу прощения, но при чем здесь Бикни? – удивился Натаниэль Доу.

– Вы ведь пришли ко мне, чтобы сообщить… – испуганно начал мистер Клокворк, но доктор его прервал:

– О нет! Что вы! Мы пришли вовсе не из-за Бикни – нас привело к вам дело, мистер Клокворк. Мы с племянником надеялись получить у вас кое-какие сведения.

У Артура слегка отлегло от сердца, но он тут же нахмурился: что еще за сведения он может предоставить доктору Доу, который явился в такое время, да еще и в Странные Окна?

Отметив недоумение продавца шестеренок, Натаниэль Доу спросил:

– Вы помните день туманного шквала? Мы с вами виделись незадолго перед его началом. Паб «В чемодане». Вы пришли туда вместе с Бикни…

– Если он что-то украл у вас…

– Нет-нет. Меня интересует то, о чем вы с ним говорили, когда зашли в паб. Я понимаю, что прошло довольно много времени, поэтому напомню вам. Вы убеждали Бикни, что видели в Тремпл-Толл гремлина. Говорящего.

Мистер Клокворк решил было, что его разыгрывают, и усмехнулся, но под пристальным, немигающим взглядом доктора продавцу шестеренок стало не по себе. Натаниэль Френсис Доу превратился в одно сплошное ожидание, Джаспер даже затаил дыхание.

– Вас и правда это интересует? – растерянно проговорил Артур. – На самом деле я прекрасно все помню. И разговор – Бикни мне так, к слову, и не поверил, – и того гремлина.

– Значит, мы пришли сюда не напрасно, – подытожил доктор Доу. – Прошу вас, мистер Клокворк, расскажите нам все о том гремлине – это очень важно.

Артур на мгновение задумался, собираясь с мыслями.

– Да, гремлин… что ж… Я видел его в тот же день, когда мы с вами встретились в пабе, – накануне туманного шквала. Часы только что отзвонили полдень. Я хорошо помню, потому что именно в это время обычно и собираю свои шестеренки. Туман уже сгустился, и вообще было довольно промозгло, но я все равно решил прошвырнуться по Шестереночной балке. Там, среди лома, можно отыскать что угодно. Однажды, к слову, я нашел в одной из куч восьмизубое колесико Богвина, а мой знакомый паромеханик, мистер Мунк, откопал там одну из самых первых моделей часового шумописца, и внутри оказалась… нипочем не отгадаете!.. двухголовая зубчатка Гирра! Редкость редкостная. В общем, я не упускаю ни одного случая порыться на железных свалках – есть у меня мечта как-нибудь отыскать легендарную шестеренку «Звезда Ззанрад», о которой грезят все неравнодушные к зубчатым колесам. Кто знает, может, она тоже там лежит, погребенная, в одной из куч…

– Гремлин, мистер Клокворк, – напомнил доктор Доу отклонившемуся от темы продавцу шестеренок.

– Да-да. В общем, я отправился в балку и только-только взобрался на кучу ржавого лома, углядев почти нетронутый корпус весьма многообещающего автоматона, когда мои планы были жестоко нарушены. Кое-кто бросил в меня латунной дредноутовой заклепкой, а вы знаете, доктор, какие они тяжеленные. Увернулся от заклепки я лишь чудом, но от оскорблений и незаслуженных насмешек увернуться уже не смог. У кучи стояли сыновья господина Когвилла, лавочника с Железного рынка и, так сказать, главного конкурента конторы «Клокворк и К°». Эти нисколько не уважаемые личности, видите ли, считают, что шестереночное дело в Саквояжне позволено вести только господину Когвиллу в его лавке «Когвилл и сыновья»! Господин Когвилл заявляет, что я краду у него покупателей. А я просто честно продаю шестеренки, никого я не краду, понимаете?!

– Да, это крайне возмутительно, мистер Клокворк, – безэмоционально сказал доктор. – Что было после того, как эти невоспитанные господа швырнули в вас дредноутовой заклепкой?

– Не прекращая осыпать меня унизительными фразочками, они полезли на кучу, собираясь как следует проучить «оборванца Клокворка», – продолжил продавец шестеренок. – Но я же не дурак, чтобы стоять и ждать их, – столкнул им навстречу экипажное колесо, сбежал с противоположной стороны кучи и бросился прочь, а потом спрятался в трубных рядах. Притаился. Братья Когвиллы, не заметив меня, пробежали мимо. Немного выждав, я уже хотел было выбраться, когда неожиданно услышал рядом голоса. Те, кому они принадлежали, стояли за рядом печных труб, спорили. Один – носатый джентльмен в цилиндре и полосатом черно-сером пальто, его звали… м-м-м… – Мистер Клокворк сморщил лоб, припоминая. – Фиш, кажется… Да! Точно Фиш! Ну а второй… совсем крошечный, чуть выше колена самого Фиша. Я понял, кто это такой, сразу же, как его увидел. Это был гремлин.

– Как вы поняли, что это именно гремлин? Вы их видели прежде?

– Я видел их на картинках в старом справочнике «Вредители шестереночного дела».

– А у вас еще есть этот справочник? – спросил Джаспер.

– К сожалению, нет, – потупился мистер Клокворк, – было очень голодное время, никто не покупал шестеренки, и я обменял его на пару луковиц у мистера Бо, старьевщика с канала. Но я долго разглядывал иллюстрации и приложенные фотографии в этом справочнике – коротышка, вне всяких сомнений, был гремлином. И он совершенно не показался мне каким-то неразумным, грызущим все подряд существом! Говорил гремлин превосходно, лишь немного картавил. Его голос чем-то напоминал птичье карканье, и имя у него было подходящее – то ли Каркин, то ли Кларкин… точно не помню. Но это и не важно! У гремлина было имя! Имя, представляете?! Я еще тогда подумал: «Есть имя – значит, разумное существо».

Доктор Доу с этим бы поспорил: он знал многих обладателей имен и даже фамилий, которые не заслуживали права считаться разумными существами.

– А еще он был одет в костюм, словно какой-то маленький джентльмен, – добавил Артур. – Брючки, сюртук, туфельки и небольшой сигарный цилиндр, не хватало только перчаток.

– Занимательно, – сказал доктор Доу. – О чем же говорил наш картавый друг?

– Он злился. Говорил Фишу, что тот сглупил. Я так и не понял, о чем он толкует. Гремлин утверждал, что все пошло не по плану с самого начала, что все дело под угрозой. Фиш с этим соглашался и как мог пытался успокоить маленького собеседника – говорил, что «когда все идет не по плану – это всего лишь издержки их профессии». На что маленький джентльмен сначала разозлился, но почти сразу взял себя в руки и нехотя признал, что Фиш прав. В итоге они сошлись на том, что нельзя бросать дело на полпути, ведь не зря же они сюда приехали. Гремлин сказал, что он сам позаботится о том, чтобы по следу, который оставил Фиш, на них не вышли, и потребовал какой-то адрес. Фиш пообещал ему, что все выяснит.

Джаспер даже сжал в карманах кулаки от волнения. Племянник доктора Доу не верил своим ушам – неужели он был прав с самого начала? Неужели их мертвый гремлин как-то связан с этим гремлином-джентльменом и человеком по имени Фиш, которые задумали какое-то таинственное и рискованное дело?!

– Что было дальше? – спросил тем временем более хладнокровный доктор. – Еще что-то они обсуждали?

Мистер Клокворк задумался.

– Кажется, нет… Ах да! – он вспомнил. – Они собирались идти в лавку «Жидкие металлы Фердинга», она тоже находится на Железном рынке. Фиш еще предупредил гремлина, чтобы тот держал себя в руках, когда они там окажутся. Больше я ничего не слышал. Они ушли, а я выбрался из своего укрытия. Вот, собственно, и все. То же самое я рассказал и Бикни, но он мне не поверил! Какой мне смысл такое выдумывать? Обидно, что он не верит.

– Зато мы вам верим, – сказал доктор. – Ваши сведения оказались весьма полезными. Благодарю, мистер Клокворк. – Он достал из кармана два фунта и протянул их продавцу шестеренок.

Тот отстранился так резко, словно ему предъявили оплаченную квитанцию на бесплатный плевок в него: Артур Клокворк никогда не брал денег, которых не заработал.

Доктор вздохнул и сказал:

– Мы хотели бы купить у вас несколько шестеренок.

Лицо мистера Клокворка озарилось. Он выхватил из подмышки свой чемоданчик и с широкой улыбкой распахнул его.

Доктор кивнул Джасперу, и мальчик принялся с интересом выбирать шестеренки по принципу красивеньких и блестящих. Натаниэль Доу погрузился в свои мысли.

Карандашик, поскрипывая, полз по желтоватой страничке блокнота. Над блокнотом раздавалось хмурое, недовольное сопение.

Констебль Бэнкс записывал какие-то совершеннейшие глупости. Он тратил время зря, и оттого его настроение было отвратительнее некуда.

– Их у меня было ровно тридцать пять! – сообщили ему. – А теперь только тридцать четыре! Тридцать четыре, вы представляете?!

Констебль записал в блокнот: «34 (было 35)».

В какой-то момент он словно выключился и, уставившись на страничку блокнота, ушел в глубокие раздумья.

Последние дни выдались крайне гадостными, даже в сравнении с обычной, не сильно-то веселой, рутиной. И хуже всего было то, что он должен был обращаться с этой несносной старушонкой почтительно и вежливо, иначе она, чего доброго, пожалуется господину сержанту, и тот накажет бедного Бэнкса еще сильнее. Хотя, казалось бы, куда уж сильнее?

Прошлое дело для них с напарником закончилось катастрофой. Нет, убийцу и заговорщика они привели в Дом-с-синей-крышей в кандалах, имелись в наличии даже доказательства его вины, включая чистосердечное признание, но все обернулось весьма непредсказуемым образом. Наивные констебли уже даже отметили в пабе свое долгожданное повышение и новехонькие самокаты на паровом ходу, вот только они не учли злокозненности старшего сержанта Гоббина.

Прямому начальнику Бэнкса и Хоппера, господину крайне неприятному и отталкивающему, не понравились как само завершение дела, так и работа его подчиненных, ведь это не они вычислили преступника, а постороннее гражданское лицо, возомнившее себя вправе совать нос в дела полиции. И когда Бэнкс с Хоппером заикнулись было о справедливом вознаграждении и поощрении от начальства за раскрытие сложного дела, сержант так побагровел, что Бэнкс даже испугался, как бы он не лопнул от ярости.

Гоббин так на них орал, что все служащие Дома-с-синей-крышей, включая механического констебля Шарки, предпочли благоразумно забиться по углам. Какими только обидными словами не называл он Бэнкса и Хоппера – казалось, в тот момент старший сержант даже изобрел парочку новых ругательств. Закончилось все угрозами: Гоббин обещал, что Бэнкс и Хоппер никогда не получат повышения до старших констеблей и что не видать им паровых самокатов как своих коленок (он этим намекал, что они с Хоппером якобы толстые, но это было совсем уж несправедливо: Хоппер не был толстым, а Бэнкса колени совершенно не интересовали). Сержант кричал, что они до скончания века будут торчать у своей тумбы на вокзале, отлавливая станционных воришек и гоняясь за крысами в зале ожидания. Мол, отныне их ждут задания лишь плохие и унизительные.

И вот он воплотил свою последнюю угрозу в жизнь. Прошлым вечером сержант Гоббин велел констеблю Бэнксу с утра пораньше явиться на улицу Слепых Сирот и выслушать жалобу, поступившую от живущей там старухи. Она была какой-то подругой дальней родственницы сержанта, но констебль склонялся к мысли, что Гоббин нарочно все это выдумал, чтобы ухудшить бедному Бэнксу жизнь еще больше. В любом случае ради старухиной жалобы ему пришлось вставать ни свет ни заря, взбираться на свой скрипучий старенький самокат на ножном ходу и волочиться по указанному адресу.