– Что вы подразумеваете под этим?

Ирина задумалась, потом пояснила:

– Тревогу. Настороженность. Даже страх… Я не могла понять, почему, тогда я была сосредоточена на том, чтобы увлечь отца разговором. Но чем дольше я думаю об этом, тем больше убеждаюсь: это был не мой отец. Тот, с кем я говорила, кто сидел напротив меня… и кто взорвал торговый центр. Это был другой человек.

– Ирина, нужно ли мне говорить вам, что была проведена генетическая экспертиза, которая подтвердила: рядом с бомбой находилось тело Алексея Прокопова?

Слезы снова скользнули из ее глаз, однако на этот раз Ирина просто проигнорировала их, даже стереть не попыталась, будто и не заметила вовсе. Может, и правда не заметила? Ей было не до того: она находилась в двух днях одновременно, в настоящем и прошлом. Какое значение при таком раскладе имеют слезы?

– Я знаю, что мой папа погиб в тот день. Я это не отрицаю. Но бомбу взорвал не он.

– Вы хотите сказать, что человек, устроивший взрыв, не только притворился вашим отцом, но и подложил на место теракта его тело?

– Да. Именно это я и хочу сказать.

– Вы ведь понимаете, что это невозможно?

– Разве?

Хотелось ответить быстро и уверенно – а он не мог, не имел права. Николай не любил пустые слова, он должен был обязательно сохранять уверенность во всем, о чем говорил, а тут как раз уверенности не было.

Он еще раз прокрутил в памяти видеозаписи, связанные со взрывом. Сам момент теракта не видно: людей многовато, а украшения ограничивают обзор. Потом большая часть камер и вовсе отключилась, ну а те, что еще работали, мало что сумели снять из-за черного дыма, который порождал при горении пластик все тех же декораций.

Какие удачные декорации, если задуматься… удачные исключительно для того, о чем говорила Ирина: для подмены одного человека на другого.

Нет, все-таки домысел. Если там произошло нечто подобное, разве полиция не заметила бы это? А с другой стороны… Зачем полиции замечать? Зачем параноидально искать следы заговора, если основная версия безукоризненна? Форсов вынужден был признать: стражи правопорядка могли и упустить нечто важное. Не из-за глупости или коррупции, просто на тот момент у них не было причин для сомнений.

Вопрос в том, были ли они сейчас.

– Я понимаю, что любая дочь на моем месте говорила бы такое, но я его знаю, – продолжила Ирина. – Он реагировал не так, как обычно, не интересовался тем, что раньше было для него важно.

– Это можно объяснить нарастающим психозом.

– Можно. Но только ли этим? Думаю, вы видели фотографии моего отца… Скажите, таким человеком сложно притвориться?

И снова она была права: Алексей Прокопов, неопрятный, заросший, долгие годы скрывал половину лица под усами и бородой. Если бы кто-то решил его заменить, сделать это было бы не так сложно. Особенно при том, что, если верить словам Ирины, самозванец даже не озадачивался актерской игрой, он скопировал внешность Прокопова, не потрудившись выяснить все особенности его отношений с дочерью. Зачем, если он изначально собирался убить свой прототип?

– Есть и еще кое-что, – сказала Ирина. – Дело ведь не только в этом дне, есть другие странности! В полиции сказали, что папа сам собрал эту бомбу – нашел инструкции в даркнете, смешал ингредиенты… Он, который был эталонным гуманитарием!

– Даже эталонный гуманитарий может смешать компоненты бомбы.

– Может, – с готовностью согласилась Ирина. – Он их найти не может! Папины навыки обращения с компьютером сводились к базовому использованию социальных сетей. Он, даже много лет выгружая ролики на свой канал, не научился монтажу! Паролем от его почты было «один-два-три». Он почти не пользовался карточкой, предпочитал наличные, потому что боялся банкоматов. И этот человек разобрался, как влезть в даркнет и найти инструкции по созданию бомбы? Да я этого сделать при всем желании не смогу!

– Возможно, он действовал не один.

– Он действительно действовал не один! Но полиция считает, что один. Они изучили его круг общения, его компьютеры, никакого сообщника не нашли.

– А вы, надо полагать, нашли?

Ирина заметно смутилась:

– Ну… да и нет. Я говорила с теми, кто его знал – соседями, людьми из издательства… По большей части они не могли выделить кого-то близкого в его окружении. Но некоторые соседи предполагали, что к нему ходит женщина.

– «Предполагали»?

– Никто ведь не следит за своими соседями в дверной глазок – так только в книгах и фильмах бывает! Да и происходило это ночью… Но ночью тоже не все спят! Собачники, те, кто возвращался с работы или из клуба, видели папу с какой-то женщиной, в том числе и входящими в дом. Разве это не странно? Эта женщина как будто намеренно сделала все, чтобы ее потом никто не опознал!

– Если она была.

– Я думаю, что была… Все ведь потом подстроили очень ловко! Ингредиенты этой бомбы у папы в квартире, поисковые запросы в его компьютере… Даркнет этот проклятый! Кто-то помогал папе… Или просто изучал папу, чтобы его заменить!

Ирина действительно верила своим словам – настолько, что даже не замечала пробелов в собственной истории. Судя по отчету экспертов, Алексей Прокопов погиб в день взрыва, независимо от того, он устроил теракт или нет. А до этого он много месяцев не замечал подозрительную женщину в своей квартире? Не видел странных ингредиентов? Впрочем, и отмахнуться от слов Ирины у Форсова не получалось. То, о чем она говорила, не тянуло на фантазии горюющей дочери. Все элементы могли сойтись в единую картину. Сумела бы женщина, далекая от криминала, просто взять и выдумать их?

– Это все? – уточнил Николай.

– Есть кое-что еще, последнее… Папа создал этот свой ругательный канал лет пять назад, точно не помню… Но популярны эти ролики никогда не были. Ну да, в них есть что-то смешное. Но при этом в интернете полно роликов смешнее, полезнее и с нормальным видеорядом! Так что количество просмотров под каждым роликом хорошо если до сотни дотягивало… Изначально.

– А несколько месяцев назад это изменилось?

– Вот именно! Я не могу сказать, что папин канал вдруг стал популярным, но в этот период начался заметный рост подписчиков, да и ролики стали выходить чаще.

И это тоже имело смысл… Если кто-то действительно готовился выдать Алексея Прокопова за террориста, основания должны были стать чуть более публичными, чтобы всякий, кто просмотрит его ролики, примкнул к числу невольных свидетелей обвинения.

Снова странность… Каждая из странностей, названных Ириной, была ничтожна сама по себе, однако набралось их столько, что игнорировать ее историю не получалось.

– Почему вы пришли именно ко мне? – спросил Форсов.

– Я попыталась обратиться в полицию, но там мне сразу сказали: то, о чем я говорю, – не доказательства и не основания для возобновления расследования. У меня и нет настоящих доказательств! Все сводится к личности папы, к поступкам, поведению… Я стала искать, кто мог бы разобраться с таким. Я бы вас, если честно, не нашла, но моему мужу подсказали… Так вы мне поможете?

Николай прекрасно понимал, почему полиция отмахнулась от Ирины – и дальше будет отмахиваться. Теракт – это всегда скандал. Это не просто смерть, это угроза, внимание со стороны общественности и руководства. Исполнителей и организаторов нужно поймать как можно скорее, и если окажется, что обвинили не тех или поймали не всех, кое-кто может лишиться погон. Если бы Ирина принесла полноценные доказательства, проверку бы все равно провели, но из-за «догадок и ощущений» громкое дело трогать не станут.

Да и Николай не был уверен, что права сейчас Ирина, а не полиция. Но его чужие карьеры не интересовали, его интересовала только правда.

И эту правду он хотел найти.

⁂

Гарик Дембровский всегда считал, что на печальных и мрачных событиях не стоит сосредотачиваться. Ну, было и было. Нужно действовать: исправлять, делать выводы, а если это невозможно – отскочить, как мяч от стены, и жить дальше.

В теории звучало очень легко, проблемы возникали на этапе воплощения. Оказалось, что не от всего можно просто отскочить и сделать вид, будто ничего не было. Некоторые проблемы тянутся следом, как стая голодных дворняг, даже когда главная угроза миновала.

Лучше всего против такого обычно помогало действие, но тут Гарик действовать не мог. До передозировки не дошло – однако отравился он знатно. Он даже не мог сказать, чем именно, и это усложняло процедуру очистки. Богатый опыт прошлого подсказывал ему, что какими-то галлюциногенными грибами. Но какими именно? Сейчас этой дряни развелось куда больше, чем следовало бы – потому что она вообще не нужна.

В его случае это привело к тому, что он оставался прикованным к кровати, неспособный действовать, вынужденный думать. А о чем тут думать? Как легко рискнули его жизнью? Кто именно это сделал? То, что все могли поверить в его смерть от передозировки, если бы до такого дошло? Нет, не дошло бы, никто бы не осмелился, но – вдруг? А если бы «вдруг», то поверили бы. Не все, но многие из тех, кто имеет значение.

Это было большой проблемой номер один. Большой проблемой номер два стало то, что уже показало свою уродливую морду на горизонте. Желание… зависимость. Прямо сейчас, скованный слабостью и мучающийся от тошноты и головных болей, он точно не хотел продолжения. Но он понятия не имел, что будет дальше. Ему было плохо и больно, пока он сопротивлялся действию дурмана. Однако потом пришло именно то, ради чего эту отраву употребляют добровольно: обострение чувств, которого естественным путем не достигают. Потому что это не нужно – слишком опасно, уничтожает мозг… Но когда знаешь, что такое возможно, так ли просто отвернуться?

Ему хотелось верить, что он сможет. Однако сказать наверняка Гарик не брался, это остальных он убедил, что в прошлый раз легко соскочил, сам-то он знал правду. Да и потом, мрачные мысли о случившемся подтачивали его изнутри, склоняли к тому, что нужно снова попробовать – совсем чуть-чуть, просто чтобы не разбираться с проблемами прямо сейчас, дать себе паузу, спрятаться от мира.

Форсов пытался ему помочь, но, чтобы это получилось, Гарик должен был говорить с ним, довериться, а у него почему-то пока не получалось… Может, потому, что он не решался открыть наставнику всю правду? Даже при том, что Форсов, кажется, и сам догадался, кто за всем стоит. Есть ведь еще Матвей и Таиса… Таиса, которой он точно предпочел бы такое не показывать – и которая уже увидела слишком много! Гарик был рад, что прямо сейчас их нет поблизости. Но рано или поздно они вернутся, ему придется с ними общаться, смотреть им в глаза… Он понятия не имел, получится ли у него.

Единственным человеком, с которым ему относительно легко было разговаривать, оставалась Вера. Она вроде как знала о нем то же, что и остальные, и имела такое же право осуждать его. Но у Веры не профессионально, а совершенно естественно получалось располагать к себе людей, и легко было поверить, что она никогда от него не отвернется.

Она в очередной раз принесла ему обед, и запах еды, наполнивший комнату, сегодня даже не спровоцировал тошноту. Определенно прогресс! Гарик выдал вполне убедительную улыбку, и это тоже можно было считать признаком выздоровления.

– Что у нас за блюдо дня? – поинтересовался Гарик, помогая Вере поставить поднос на столик возле кровати. – Это что, попугай?

– Это перепел.

– Тот же попугай, только до стильного преображения. Николай наш Сергеич такое ест?

– Не ест, – рассмеялась Вера. – Потому и велел скормить тебе.

– О, я же говорил, что полезен в хозяйстве!

– А это никто под сомнение и не ставил. Как ты, солнышко?

– Как и положено солнышку: тёпл, бодр и сияю, – отозвался Гарик, прикидывая, чего в перепеле больше: костей или мяса.