Алекса Гранд: Папа в подарок, или Шанс на новую жизнь

Глава 1

Ника

– Милый, я дома!

Кричу с порога, только слова почему-то застревают в горле и превращаются в свистящий шепот.

Женские сапожки на тоненькой шпильке, стоящие рядом с тумбочкой в коридоре, притягивают взгляд и заставляют сердце тревожно екнуть. Кожаные, не какой-нибудь дешевый заменитель. Изящные.

По-моему, именно в таких щеголяла вчера дочка начальницы. Дорогущие…

– Вадик, я сегодня раньше освободилась. Думала, пообедаем и поедем вместе к маме.

Пытаясь дозваться мужа, я стаскиваю растоптанные ботинки и убираю в шкаф пуховик. Натыкаюсь ладонью на чужую шубу, висящую на крючке, и впадаю ступор.

В голове звенящая пустота. Ничто. Вакуум.

И если затуманенный разум пока еще запаздывает с выводами, то организм сразу все понимает.

Кровь приливает к щекам. Желудок липнет к позвоночнику. Зубы начинают мелко стучать.

– Вадим…

Выталкиваю кое-как немеющим языком и иду на звуки, раздающиеся из гостиной. Пытаюсь убедить себя, что это странные стоны издает не выключенный телевизор, но предчувствие катастрофы захлестывает меня с макушкой.

Забивается в ноздри. Отравляет все существо. Опутывает незримой паутиной.

– Вадик…

Преодолев кажущееся бесконечным расстояние, я натыкаюсь на фантомный барьер и застываю прямо в дверном проеме. Словно отъявленный мазохист, изучаю открывающуюся взору картину и впечатываю детали в подкорку.

Жилистая спина моего дражайшего супруга. Огромный волк, вытатуированный на лопатке. Россыпь из родинок вдоль ребер. И женские щиколотки, покоящиеся у него на плечах.

Он двигается мощно, резко, уверенно. А я лечу в разверзающуюся подо мной бездну и захлебываюсь едким отвращением.

В один миг вся моя жизнь переворачивается вверх тормашками и катится в тартарары. Становятся прозрачными причины частых командировок Вадима и его постоянная «сверхурочная» работа. И я чувствую себя полнейшей дурой, не замечающей ничего дальше своего носа и не желающей распахнуть глаза и принять очевидное.

– Все, Ника. Хватит.

Ругаю себя хриплым шепотом и никак не могу отвернуться. Словно загипнотизированная, продолжаю смотреть на похотливый танец сплетенных тел, и срываюсь с места только тогда, когда муж с любовницей достигают пика и наполняют пространство протяжными громкими стонами.

Щелчок. Паралич. Гнев.

– Никакой ты не волк, Вадик! Шакал!

Вернув себе способность говорить, я выкрикиваю, надрывая связки, и несусь в ванную. Падаю на колени перед унитазом и откидываю вверх крышку, опустошая содержимое желудка.

Полощет меня дико. Буквально выворачивает наизнанку. Как будто организм таким образом старается избавиться от мерзкого зрелища, засевшего в мозгу.

Только вот бесполезно. Невероятно яркие картинки, которые раздирают тело на части, останутся со мной навсегда.

– Урод! Ненавижу!

Поднявшись, наконец, на ноги, я наклоняюсь над раковиной и включаю кран. Полощу рот. Умываю лицо. Держу запястья под ледяной водой. И цепенею, когда за спиной раздаются тихие вкрадчивые шаги, а горячие ладони ложатся на талию.

Дергаюсь, как от высоковольтного разряда. Поворачиваюсь на сто восемьдесят градусов. И что есть силы толкаю Вадима в грудь.

– Не смей ко мне прикасаться!

Он даже не удосужился застегнуть рубашку. Просто накинул ее на голый торс и толком не пригладил топорщащиеся в разные стороны волосы. Треш!

– Ну, чего ты, глупышка. Могла бы позвонить, и мы бы с тобой избежали этого недоразумения.

– Недоразумения?!

Вскипаю, как чайник на плите, и судорожно сжимаю и разжимаю пальцы. Ну а Вадим небрежно ведет плечами и беспечно ухмыляется, как будто ничего страшного не произошло, и это не он раскладывал на нашей постели какую-то телку всего пару минут назад.

– Недоразумения. Все мужчины полигамны. Абсолютно все. К тому же, Викин отец…

– Вика?

За какое-то мгновение мой мир снова переворачивается и демонстрирует неприглядную изнанку, где человек человеку – враг. Где нет ничего ценного, кроме денег и статуса. Где предают все, даже самые близкие, стоит тебе расслабиться и потерять бдительность.

Вичка. Викуля. Тори. Девчонка из соседнего двора, с которой мы играли в казаков-разбойников и лопали черешню, которую покупала ее мама. Девчонка, которая разбила нос однокласснику, потому что он меня дразнил. Девчонка, у которой я плакала на коленях на выпускном, потому что Валерка Игнатов ушел танцевать с другой. Та, кому я доверяла больше, чем себе.

Зря…

Дрожа, как осиновый лист, я резко втягиваю ноздрями воздух и принимаю единственное возможное решение.

– Я с тобой развожусь.

Выстрел себе в грудь. Кровотечение. Адская боль.

– Ника, котенок…

Супруг подается вперед, поднимая ладони, но я отшатываюсь назад и упираюсь поясницей в раковину, окончательно теряя контроль.

– Что? Ты врешь про командировки, задерживаешься на «совещаниях», а на самом деле спишь с моей лучшей подругой. Неужели ты думаешь, что я буду это терпеть?!

Распадаюсь на части и готовлюсь к чему угодно, только не к язвительной ремарке, продирающей до костей.

– А что тебе остается? Кому ты нужна с ребенком?

Бросает мне в спину муж, а я вылетаю в коридор, глотая соленые жгучие слезы. Оплакиваю разбившуюся на мелкие осколки жизнь.

Да, у меня шестилетняя дочь. Да, я набрала пару лишних килограмм и давно не обновляла гардероб. Но это не значит, что я смирюсь с изменой, прощу предательство и позволю вытирать о себя ноги.

Всхлипывая, я лихорадочно напяливаю куртку, обуваюсь и раненым зверем выскакиваю на лестничную клетку. Не дожидаясь лифта, скатываюсь по лестнице и спотыкаюсь на выходе из подъезда, едва не приземляясь в грязный сугроб.

Хлопья снега падают на лицо. Смешиваются с влагой на щеках. И окончательно портят поплывший макияж.

Канун Нового года встретил меня изменой, предательством и сокращением вместо того, чтобы подарить чудо. И мне некуда идти. Разве что…

Глава 2

Ника

Кап.

Слеза падает с ресницы и катится вниз по щеке.

Кап.

За ней падает вторая. Крупнее и горше. Сползает за шиворот.

Кап.

Это кровоточит бьющееся в агонии сердце.

Меня нет. Есть только оболочка, которая на автомате переставляет ноги. Врезается в случайного прохожего. И ревет так громко, что сердобольная бабуля с батоном хлеба в руках останавливается и сочувственно охает.

– Деточка, что за горе у тебя приключилось? Может, родным позвонить? Или скорую вызвать?

– Не надо ничего. Спасибо.

Сиплю я едва слышно и всхлипываю. Но встревоженная старушка не двигается с места и предпринимает еще одну попытку поделиться теплом.

– Пойдем ко мне, милая. Я чай заварю с липой. Пряники достану. Отогреешься. Расскажешь.

– Не могу. Дочку забрать надо. Спасибо вам. И с… наступающим.

Растерянно качаю головой и отклеиваюсь от земли, оставляя позади добрую женщину и свою прежнюю жизнь.

Никто не бежит за мной. Не кричит ничего в спину. И не бухается на колени, пытаясь загладить вину и вымолить прощение.

И это ранит примерно так же, как такое редкое и такое искреннее участие постороннего человека.

– Как же так?

Бормочу я под нос, останавливаясь на углу дома, и проклинаю то ли нелепое стечение обстоятельств, то ли заглючившее приложение такси. Пытаюсь озябшими пальцами вбить в строку нужный адрес, но телефон нещадно тупит на морозе.

И я продолжаю глупо стоять, покачиваясь с пятки на носок, и глотаю все еще текущие слезы.

– Девушка, у вас что-то случилось? Помощь нужна?

Теряю счет времени, умирая внутри, и не сразу реагирую на звучный голос, раздающийся из приоткрытого окна черного внедорожника. За рулем сидит мужчина, чьего лица я не могу разобрать из-за застлавшей все пелены, и нетерпеливо постукивает пальцами по оплетке руля, пока я пытаюсь сложить слоги в слова.

– Те-те-телефон замерз. Не могу такси вызвать. А мне к дочке надо-о-о.

Заикаюсь, захлебываясь рыданиями, и боюсь, что незнакомец примет меня за умалишенную. Но он лишь плотнее сжимает губы и распахивает пассажирскую дверь.

– Садитесь. Подвезу.

– С-с-спасибо. Я заплачу.

– Не нужно ничего. Праздник все-таки. Время чудес.

Басит добрый волшебник, а я неуклюже вскарабкиваюсь в автомобиль и некрасиво размазываю влагу по щекам, почему-то не думая о том, что мужчина может оказаться маньяком или насильником.

– Далеко ехать?

– Не очень. Минут пятнадцать, наверное.

Диктую несмело адрес и обессиленно откидываюсь в кресле. Внутренности покрываются изморозью, хоть в салоне очень тепло, а я не произношу больше ни слова, пока мы медленно катимся по заснеженной дороге.

Оплакиваю несбывшиеся мечты и тлеющие надежды и так же неповоротливо выползаю из автомобиля, когда он притормаживает у нужного дома.

– Вот, возьмите, пожалуйста.

Протягиваю выручившему меня незнакомцу купюры, но он отрицательно машет головой и мягко улыбается.

– Не нужно, девушка. Не плачьте больше никогда. А если будете плакать, то только от радости. Счастливого Нового года.

Желает он искренне и стартует с места, наверняка направляясь к семье. А я бреду к подъезду и поднимаюсь пешком по лестнице, потому что лифт не работает. Жму на кнопку звонка и встречаюсь взглядом со свекровью.

– Ника, дочка, что произошло?

– Ничего.

Ее голос наполнен тревогой и беспокойством, но я не могу выцарапать из себя и толики ужасающих подробностей. Поэтому бочком протискиваюсь в коридор и медленно разуваюсь.

Не раздеваюсь, шмыгая в ванную комнату, и долго умываюсь, пытаясь привести в подобие порядка зареванное краснющее лицо. Кожу покалывает от ледяной воды, сердце царапает теми же острыми иголками, но я не позволяю истерике взять верх.

Покидаю свое убежище с фальшивой улыбкой, приклеенной к лицу, и направляюсь в зал, где моя ничего не подозревающая дочка клеит бумажную гирлянду.

– Мамочка приехала!

– Привет, солнышко.

Ловлю свое маленькое чудо в объятья и крепко прижимаю ее к себе. Глажу медные волосы, волнами рассыпавшиеся по маленьким плечикам, и ненавижу себя за то, что вскоре сломаю ее хрупкий детский мирок.

– Сонюшка, котик, иди к себе в комнату и собери игрушки, пожалуйста.

– Но зачем, мама?

– Я тебе все потом объясню, хорошо?

– Хорошо.

Сдавшись, Соня уступает и, бросив гирлянду на полу, уносится в спальню, пока я нервно сминаю край пуховика и до крови закусываю саднящие губы. Пытаюсь заглушить душевную боль болью физической и напоминаю себе о том, что я не имею права на слабость.

Теперь я единственная опора для дочери. Только я.

– Вероника, может, теперь ты, наконец, объяснишь, что случилось?

Вздрагиваю от врезающегося в барабанные перепонки вопроса и поворачиваюсь, сталкиваясь нос к носу со свекровью. Она шарит по мне испуганным взглядом и старательно ищет причину моего странного поведения.

– Ваш сын изменил мне. И я подаю на развод.

Тяжелые фразы с привкусом металла царапают нёбо и оседают горечью на языке. Пальцы снова терзают ни в чем не повинную ткань, а в горле першит едко и противно.

И если я уже приняла суровую действительность, то Тамара Николаевна, конечно, в нее не верит и пытается оправдать сына, как любая нормальная мать.

– Но… как?

– Так. В нашей квартире. На нашей с ним кровати.

Бросаю резче, чем мне бы того хотелось, и с шумом выпускаю воздух из легких.

– Вадик не мог…

– Еще как смог. И знаете с кем?

– С кем?

– С моей лучшей подругой.

Тишина ненадолго повисает между нами и давит, давит, давит так сильно, что кажется, в следующую секунду моя чугунная голова разорвется, и носом пойдет кровь. Но ничего подобного не происходит.