Несмотря на пережитый стресс, все системы моего организма функционируют нормально и не думают ломаться. Лимфа все так же течет по венам, сердце тарабанит, может быть, чуть лихорадочнее, чем обычно, в остальном, никаких отклонений.

– Извините, что испортила праздник.

Выдохнув, я развожу руками и устремляюсь вслед за дочкой прежде, чем Тамара Николаевна выйдет из ступора и найдет что возразить.

На автомате я закидываю свои немногочисленные вещи в спортивную сумку, сверху кладу Сонины джинсики, платья и свитера, несколько ее любимых игрушек пакую в небольшой, но вместительный рюкзак.

Все это проделываю в полном молчании под тихое сопение дочери. И выпрямляюсь ровно в тот момент, когда Тамара Николаевна бесшумно проскальзывает в комнату.

Выдает испуганное «оу». Прикрывает рот ладонью. И предпринимает еще одну попытку воззвать к моему разуму.

– Ника, родная, не пори горячку. Подумай хорошенько. Ну куда вы на ночь глядя в мороз?

– Куда угодно, лишь бы не здесь. Сонюшка, милая, одевайся.

Отрезаю бескомпромиссно, в красках представив все прелести ужина с Вадимом, и осторожно протягиваю дочурке ярко-красный пуховик. Помогаю ей застегнуть изредка заедающую молнию и, подхватив сумку, выхожу в коридор.

Обуваюсь на автопилоте. Мягко, но настойчиво подталкиваю Соню вперед. Желаю свекрови счастливого Нового года.

Кубарем скатываюсь с лестницы и вываливаюсь из подъезда, замирая от тоскливого детского.

– Мамочка, а папа меня больше не любит?

В один миг внутренности перемалывает, словно в мясорубке, и снова становится нечем дышать.

– С чего ты взяла, солнышко? Папа тебя очень любит.

Я опускаюсь на корточки перед своей крошкой, поправляю ей шапку с большим пушистым помпоном и отчаянно стараюсь не разрыдаться.

Ох уж эти чертовы взрослые игры и моя уязвленная гордость, не позволяющая притвориться, что измена мужа – всего лишь нелепая случайность, и ничего страшного не произошло.

– Тогда почему мы не будем встречать с ним Новый год? И почему мы уезжаем от бабушки?

Слишком умная для своего возраста, продолжает допытываться Соня, а я не нахожу в себе достаточно мужества, чтобы во всем ей признаться. Поэтому до боли кусаю губы и отделываюсь полуправдой.

– Потому что мы с твоим папой повздорили и решили пока пожить отдельно. Так бывает.

– Папа тебя обидел?

– Н-н-нет.

Выдавливаю полузадушено после секундной заминки и как никогда радуюсь подъезжающему такси. Слишком спешу погрузить сумку с рюкзаком в багажник, втайне боясь, что Тамара Николаевна все-таки спустится вниз и попытается меня остановить. Помогаю Соне усесться в детское кресло и так же торопливо пристегиваю ремень безопасности, не замечая, как телефон выскальзывает из кармана.

Наступаю на него ботинком и слышу оглушающий хруст. Экран идет мелкой паутиной трещин и никак не желает загораться, но у меня уже попросту нет сил, чтобы впадать в истерику.

Одной потерей больше. Одной потерей меньше. Подумаешь.

Интересно, на этом вереница моих неудач на сегодня закончится или к ним добавится еще одна?

Гадаю, когда водитель высаживает нас у ворот элитной многоэтажки и брезгливо морщится, всем своим видом показывая, что мы с дочкой совсем не подходим этому месту.

Но меня вряд ли заботят его заморочки. Сейчас я готовлюсь совершить, возможно, самую большую глупость в своей жизни.

Все мало-мальски приличные гостиницы забиты в преддверии праздника, и мне больше некуда пойти.

– Мамочка, как тут красиво! Настоящий дворец.

Оценивая просторный холл первого этажа и экзотические растения в кадках, заключает Соня и с таким же восторгом изучает огромный лифт с зеркальными стенами, который везет нас на двадцать пятый этаж.

Двери кабины разъезжаются мягко и практически бесшумно, а вот мои ноги, напротив, каменеют и наливаются свинцом.

Каков шанс, что Северский Гордей Алексеевич спустя почти восемь лет, которые мы не виделись, все еще живет здесь? Не знаю.

Стягиваю с головы шапку, прочесывая спутавшиеся волосы пальцами, и решительно давлю на кнопку звонка, чтобы вскоре столкнуться нос к носу с роскошной брюнеткой.

На ней золотистое атласное платье в пол. На шее – изящное колье с россыпью из драгоценных камней, подозрительно напоминающих бриллианты. Ее губы тронуты нежным персиковым блеском. На веках – дымчатые тени. И вся она – идеальное воплощение шика и стиля.

На ее фоне я ощущаю себя до жути ущербной и с трудом борюсь с желанием поднести ладонь к лицу и по глупой детской привычке изгрызть ногти.

– Здравствуйте. А Гордей Алексеевич дома? – спрашиваю взволнованно и получаю вполне закономерное.

– Вы ошиблись.

Вперив взгляд мне в переносицу, эта богиня кривится и собирается захлопнуть перед нами с Соней дверь, когда из недр квартиры доносится.

– Диляра, кто там?

От знакомого голоса с бархатной хрипотцой мои натянутые нервы и вовсе спутываются в колючий тугой комок, а сердце с ревом таранит грудную клетку, стоит мне попасть под обстрел пронзительных почти черных глаз.

– Вероника?

– Здравствуй, Гордей.

Глава 3

Гордей

Новый год – своеобразный рубеж. Время подводить итоги и строить планы на будущее.

Что я имею в свои тридцать два? Немало.

Адвокатскую контору, которая берется за самые сложные дела. Процветающее агентство недвижимости. Роскошные апартаменты в престижном районе Москвы.

Конечно, все это досталось мне с помощью родителей. Без них я вряд ли бы что-то из себя представлял.

Сейчас, когда годы и обстоятельства отсеяли прилипал и паразитов, меня окружают уважаемые люди. Бизнесмены, депутаты и даже научные деятели. У нас много общих тем для разговоров, схожие взгляды и одинаковый статус. Никто из них не пытается разбогатеть за мой счет или урвать лакомый кусок с моего стола, и это расслабляет.

Как и то, что со мной рядом находится потрясающая женщина, при виде которой прохожие роняют челюсти и сворачивают шеи.

Диляре двадцать девять. У нее два высших образования, она в совершенстве владеет английским и испанским языками и неплохо играет на скрипке. Она знает все тонкости этикета и никогда меня не опозорит.

Идеальная.

– Диль, я готов. Ты скоро?

Поправляю запонки на манжете кипенно-белой рубашки и двигаюсь к трюмо, где Диляра заканчивает наносить макияж.

Справляется с этим лучше любого стилиста.

– Поможешь?

Улыбаясь краешком губ, Диляра указывает подбородком на колье, лежащее на темно-синем бархате, и я охотно надеваю украшение на ее длинную изящную шею.

Касаюсь пальцами бронзовой кожи и с удовольствием отмечаю, как она покрывается мурашками.

Мы с Дилей идеально друг другу подходим. Единственное, что пока не вписывается в идеальную картину моего мира – это то, что у нас нет детей.

Я бы хотел воспитывать озорного бойкого мальчугана. Или двух.

– Диль, результаты из клиники прислали?

– Нет еще. Наверное, после праздников.

Поморщившись, произносит Диляра и отвлекается на трель дверного звонка. Поднимается, разглаживая несуществующие складки на платье, и спешит в коридор.

– Я открою.

Не знаю, что заставляет меня идти следом за ней. То ли неясное предчувствие, то ли хваленая интуиция, но инстинкты меня не подводят.

Грубоватое Дилино «вы ошиблись» режет слух и настораживает. Так что я решительно шагаю к едва не захлопывающейся у меня перед носом двери и превращаюсь в каменного истукана, сталкиваясь с призраками прошлого.

На пороге квартиры стоит та, кого я меньше всего ожидал увидеть в канун праздника. В дешевом пуховике, который ей совершенно не идет, в сбитых растоптанных ботинках, она переминается с ноги на ногу и прижимает к себе девчонку примерно пяти-шести лет.

– Вероника? – удивлённо вытаскиваю из себя я, пока малышка изучает меня настороженным взглядом, и старательно прокашливаюсь.

Потому что голос отчего-то меня подводит и начинает хрипеть.

– Здравствуй, Гордей.

Тряхнув копной густых каштановых волос, откликается Ника и по старой привычке полосует зубами нижнюю губу.

И я так глубоко окунаюсь в водоворот памяти, что не сразу соображаю, как сильно не нравится Диле наши с Вероникой молчаливые переглядки и мой ступор.

Только вот дверь перед Солнцевой закрыть не могу. И у меня на это масса причин…

Ненадолго между нами повисает тяжелая пауза, которую первой нарушает Ника.

– Я бы никогда к тебе не обратилась…

– Но ты обратилась.

– Хотела попроситься к тебе на пару дней, пока буду искать жилье. Но теперь вижу – зря.

Опуская подбородок, твердо чеканит она и почти успевает развернуться, но ее дочь оказывается быстрее и смышленей.

Отклеившись от Солнцевой, кроха подбегает ко мне и храбро цепляется за рукав, выпаливая.

– Дяденька Гордей, пустите нас с мамой переночевать, пожалуйста.

– Переночевать? – повторяю за мелкой болванчиком и, поддавшись порыву, сажусь на корточки, изучая ее густые волосы цвета спелой пшеницы и огромные, на пол лица, голубые глаза.

– Ага.

– Неужели вам больше некуда пойти?

– Некуда.

– Совсем?

– Совсем-совсем. Я знаю, вы добрый. Вы не выгоните нас на улицу в канун Нового года, правда? Там холодно и темно.

Жалобно частит малышка, бессознательно прибегая к женским уловкам, и окончательно растапливает мое сердце, покрытое коркой льда. Да, у меня немало вопросов к самой Веронике, но я совершенно точно не выпровожу ее дочь в лютый мороз.

– Тебя как зовут?

– Соня.

– Приятно познакомиться, Соня. И добро пожаловать в мой дом.

Потрепав девчушку по щеке, я поднимаюсь на ноги и протягиваю ей руку. Она робко вкладывает пальчики в мою огромную ладонь, делает несколько шагов вглубь квартиры и торопливо разувается.

Нике же не остается ничего другого кроме, как протиснуться мимо Диляры следом за нами и молчаливо наблюдать, как я помогаю ее дочери снять пуховик и смешную шапку с непропорционально большим помпоном.

– Гостевая справа по коридору.

Озвучиваю зачем-то, хоть Вероника наверняка помнит расположение комнат, и готовлюсь к неминуемому скандалу, ведь оправившаяся от первого шока Диляра, наконец, отмирает и приближается ко мне, как айсберг к «Титанику».

– Гордей, ты в своем уме?!

Она не любит выяснять отношения при посторонних, поэтому сейчас вместо крика переходит на свистящий шепот. Тычет длинным тонким пальцем мне в грудь и разве что не крутит им у виска.

– Диль, прости. Я не мог поступить иначе.

– Не мог? Северский, да ты издеваешься?!

Распаляется Диляра, все больше сомневаясь в моей адекватности. Да я и сам начинаю в ней сомневаться.

– Когда-то мы были очень дружны с братом Вероники. У нее, действительно, больше никого нет. Родители погибли, когда ей было двенадцать.

– А брат?

– Пропал. Восемь лет назад.

Прихватив приличную сумму бабла и повесив на меня долги, да.

– Но есть же еще подружки, муж, в конце-то концов.

– Ника никогда бы не пришла сюда, не будь у нее на то веской причины.

– Ты мог отправить ее на такси в любую гостиницу.

– Новый год – семейный праздник. К тому же, ты сама должна понимать, все мало-мальски приличные номера забронированы заранее.

– И что ты собираешься делать?

– Завтра отвезу Нику с дочкой на дачу. Она все равно пустует.

– А сейчас?

– Пойду ставить чайник.

– Нас Лебедевы ждут.

– И ты к ним поедешь и прекрасно проведешь время.

– Без тебя?

– Без меня.

Отрезаю безапелляционно, потому что чувство ответственности во мне намного сильнее чувства привязанности, и удаляюсь на кухню, не оборачиваясь на врезающийся между лопаток укоризненный бубнеж.