И что тут мог сказать ей генерал? Он собирался уйти отсюда через неделю. Волков молчит и делает глоток отличного вина и ставит бокал на стол. Генерал выпил немало за ужином, и теперь ему лучше быть умеренным. А Оливия продолжает:

– Когда был жив муж, всё было иначе, а теперь… Теперь они делают, что хотят, я знаю… – тут она снова взглянула на дверь и стала говорить ещё тише, – что слуги за мною подслушивают и всё доносят им. Это… Это так неприятно…

Волков не всё понимал, но голос понизил тоже:

– Они? И кто же эти «они»?

И опять женщина смотрит на большую дверь и лишь после этого произносит:

– Канцлер Брудервальд, казначей Амциллер, майордом Вергель, – она помолчала и добавила: – Это Амциллер и Вергель настояли, чтобы вы не были допущены на совет. И я не смогла убедить других советников, – она вздыхает. – Они… Никто не слушает меня. Только Кримль, но он один ничего не может сделать.

– А кто этот Кримль? – интересуется Волков.

– Наш бургомистр, он хороший человек. Он мой родственник, – говорит принцесса и добавляет невесело: – Как, впрочем, и Брудервальд, – тут она поднимает на него глаза. – На совете решено наградить вас и ваших людей, барон. Людям вашим будет подарена тысяча талеров, и вы тоже будете вознаграждены.

– Уверен, что это ваша заслуга, – говорит генерал и добавляет негромко, но многозначительно: – Но я больше надеюсь на награду лично от вас, Ваше Высочество.

После выпитого за ужином невозможно просто сидеть и смотреть на эту красивую женщину и не говорить ей комплименты. Кто, интересно, смог бы?

Но женщине не до того, она пропускает мимо ушей его намёки и остаётся серьёзной, видно, ей сейчас не до игривых настроений генерала. Маркграфиня опять бросает взгляд на дверь, словно та не даёт ей покоя, а потом говорит уже тихо, едва не переходя на шёпот:

– Кримль сказал мне, а ему сказал наш маршал фон Хойслинг, что до совета – до того, как я пришла на совет, – господа советники обсуждали созыв ландтага.

«Созыв ландтага?».

Тут и у генерала испарились игривые настроения. Сразу серьёзные мысли появились в голове. И он так же тихо, как и она, спросил:

– И для чего же господа советники хотят созвать местных сеньоров?

– Канцлер хочет собрать сеньоров, святых отцов и представителей горожан по поводу… – она обдумывает следующие слова, глубоко вздыхает всей грудью, кажется, пытается не заплакать и наконец отвечает: – По поводу моего будущего замужества.

– А что же… – генерал немного растерялся; он наваливается на стол, чтобы быть к Её Высочеству поближе. – Я не понимаю. Чего же хочет канцлер? Зачем им ландтаг? Ведь вопрос с вашим вторичным замужеством уже решился и отражён в каком-то там договоре между домом императора и домом Маленов.

– Местные господа считают, что им нужно тоже участвовать в выборе моего супруга. – говорит она.

– Они недовольны кандидатом от дома Ребенрее? – теперь у него и хмель начал пропадать. – Ваш жених молод, это образованный и богобоязненный человек из знатного дома. Он будет отличным сеньором и прекрасным мужем… Что же им нужно, вашим советникам?

Тут она смотрит на него сердито. Да, именно сердито! То первый раз за всё их знакомство. То ли ей не понравилось, что он расхваливал ей будущего супруга, то ли то, что он ничего не понимает во внутренних делах Винцлау, в общем, принцесса решила всё ему разъяснить и сказала:

– Кажется, у наших сеньоров есть свой претендент на мою руку.

Волков тут ухмыльнулся: «Ах, как это мило, ну да, конечно, конечно, свой претендент, видите ли, у них есть. Да уж, у многих важных людей есть хорошие родственники, которым очень бы пошёл титул маркграфа, со всеми причитающимися богатствами». А после он спросил у неё всё так же легкомысленно:

– И что же? Кандидат от местных сеньоров осмелится перечить курфюрсту Ребенрее и императору?

И тогда она, посмотрев на него загадочно и переходя на шёпот, произнесла:

– А может, он и не будет перечить императору, может, император ещё и руки потирать будет, глядя, как ваш прекрасный богобоязненный юноша вздумает тягаться за меня со всеми сеньорами и горожанами Винцлау.

Как рукой сняли с него всю его игривость эти слова. Волкова как водой ледяной окатили. Он и есть не хотел, но тут взял с тарелки крылышко куриное и начал его обгладывать. Делал он это машинально, думая о том, что…

«Принцесса-то, может быть, и права».

А ещё ему вдруг показалось, что ищет она в нём, в бароне Рабенбурге, как и в герцоге Ребенрее… неужели защиту? Что скорее принцесса пойдёт замуж за мальчишку из фамилии Маленов, чем… «Неужто она догадывается, кого ей прочат в мужья местные сеньоры? – и тут он понимает, что так и есть. – Она знает, кто из местных соискателем её руки будет. И, видно, тот человек ей не мил». И он решает уточнить:

– И вы знаете, кого вам прочат в мужья местные сеньоры?

– Наверное не знаю, – отвечает она, и из этого её ответа Волков делает вывод, что женщина говорить о том не желает. А окончание фразы его убеждает в правоте этой мысли – она продолжает: – А гадать не хочу.

Генерал смотрит на неё пристально, а принцесса глаз не отводит.

Во взгляде твёрдость и… решимость. Истинная принцесса. Истинная.

«Всё она знает, говорить не хочет почему-то».

И тут одна мысль, простая по природе своей догадка, приходит ему в голову, и он вдруг радуется и спрашивает у неё – кстати, теперь и сам шепчет, без усмешек:

– И что же, вы полагаете, что ваше пленение… – Волков не договаривает, этого делать и не нужно. Женщина всё поняла и отвечает ему:

– Да откуда же мне про то знать.

Он бросает курицу в тарелку, вытирает салфеткой пальцы, потом и губы.

– Хорошая курица.

– Это горная куропатка, – отвечает она ему. И берёт в руки бокал.

Да… Он и раньше думал, что она неглупа. Волков тоже берёт свой бокал и спрашивает:

– А кто может собрать ландтаг? Кто имеет на созыв право?

– Не знаю… – отвечает принцесса и качает головой. – Батюшка мой собирал, помню… По каким-то торговым и таможенным делам собирал. А вот мужу того не надобно было. Ему и так всё нравилось, лишь бы охота была хорошей. С соколами в горах или с собаками в долинах. Зверь есть для добычи, и то хорошо, – и она заканчивает: – А про созыв ландтага я не знаю, тут законы наши читать нужно.

«Вряд ли канцлеру такое право дано. Это право сеньоров, – думает генерал. – Тем не менее…».

Он снова наваливается на стол и почти шепчет ей:

– И кто же главный проводник этой идеи созыва ландтага? Ваш канцлер?

– Кажется, он, – говорит маркграфиня, – Кримль сказывал, что уже слыхал эту мысль от канцлера. Он сказал, что ещё до моего паломничества Брудервальд уже говорил о том, что моё замужество для всех в Винцлау важно и на всех отразится, и что сеньоры имеют право на участие в собственной судьбе.

– Брудервальд… Он и канцлер, и ваш родственник?

– Он мой двоюродный дядюшка, двоюродный брат моего покойного батюшки, – рассказывает принцесса Оливия. – Но он всегда был своевольный, батюшка его бранил за строптивость, и мой муж им доволен был не всегда.

– Если так, то вам надо вашего канцлера отставить, – предлагает генерал, и так, как будто это простое дело.

– Отставить его? – она перестала есть, держит кусочек куропатки в пальчиках и смотрит на генерала с удивлением. – Он на месте канцлера сидит уже со времён моего батюшки. У него все нити в руках. Он его двоюродный брат. Как его отставить?

– Да так и отставить, как нерадивого слугу, – объясняет Волков. – И ничего, что он вам дядей приходится. Вот принц Ребенрее взял и отставил своего канцлера, когда решил.

– Боюсь, это невозможно, – отвечает маркграфиня. – Он ещё во дворянском собрании заседатель, и судья там же. За него все сеньоры будут. Мой муж не стал его отставлять, хотя и злился на него не раз, – и тут она вдруг опускает голову и говорит едва ли не с отчаянием: – Я здесь никого отставить не могу, даже прислугу.

– То есть это как…? Почему же вы слуг выгнать не можете? – удивляется генерал.

– Одна горничная у меня воровала одежду, – начала принцесса. – Это было ещё до того, как я уехала в паломничество. Я её уличила, поймала в моей нижней рубашке. При том она была ещё и дерзкой. Отпиралась, хотя я видела, я знала, что это моя одежда. Тогда я потребовала у кастеляна, чтобы её выгнали, так он сказал мне, что других сейчас на то жалование, что я им плачу… других не найти. Но я настояла. И он её убрал из моих покоев, но я… я потом встретила её во дворце, она теперь прибирается в залах. Никуда воровка не делась, – да, женщину тот случай задел, это было видно, так как она продолжила свои рассказы, более походившие на жалобы: – Сегодня я просила мне платье принести, что мне нравится, и горничная говорит мне: нет такого. Я говорю: да как же нет, оно нарядное, я не стала брать его на богомолье. А она твердит своё: нет, и всё тут. Я говорю: сама буду смотреть, пошла, все платья перебрала – и вправду нет его, а ещё нет двух нижних рубах батистовых, шитых шёлком, мне купцы их дарили, и всяких других мелочей… Чулок алых атласных… Ещё чего-то… Я прекрасно помню эти рубахи, и муж мой сказал тогда, что они изысканны. А теперь их попросту нет.

И тут генералу стало ясно, отчего посуда на столе вся разная, словно собирали её из непохожих сервизов.

«Хозяина не стало, а хозяйку челядь ни во что не ставит. А отчего так? Да потому, что высшие сановники земли свою сеньору сами не уважают, не считаются с ней. А дворня всё видит, дворня всё чувствует. У дворни на это нюх особый, каждый раб знает, когда хозяин бессилен, когда у него можно красть безнаказанно. И кастелян её ворует впереди всех слуг. Опять же, почему? Потому что майордом – вор. И никак иначе. Разве при хорошем смотрителе дома важному, дорогому гостю и хозяину поставили бы разные тарелки и бокалы? Вот и на совет она меня позвала… Она, она, конечно, так её её же вассалы и осадили. Дескать, ни к чему нам здесь какой-то чужак. И ничего с тем принцесса поделать не смогла, – теперь картина становилась для него всё яснее. – Хозяин помер – слуги распустились. И что же то был ещё за хозяин, раз набрал подобных слуг. Хотя теперь Бог ему судья. Ну что же, будет о чём рассказать герцогу. Пусть он о том голову ломает».

Глава 7

Генерал даже не стал спрашивать женщину про казну, с этим всё было ясно: если дела с её гардеробом обстояли именно так, то к казне, к докладам о состоянии финансов принцессу и близко не подпускали. Волков дождался, пока она сделает паузу в своих стенаниях, и спросил у неё:

– А что же с вашими драгоценностями? Дорогими подарками? Вы их посмотрели?

И тут она замерла, уставилась на него и прижала руку к груди.

– Господи, да я и не подумала о том. Я ведь в монастырь на моления ничего ценного не брала, а сейчас так взяла, что первое приглянулось. Теперь ещё и драгоценности нужно посмотреть. Тем и займусь. Хотя я всего и не упомню… – она смотрит отстранённо, как будто уже вспоминает и мысленно перебирает свои украшения.

– Так этого и не нужно, – говорит ей генерал. – Пусть ваш кастелян подаст вам опись ваших сокровищ. И вы с ним, согласно описи, проверите, всё ли в наличии.

– Опись? – теперь она удивилась, а потом и вспомнила. – Конечно же! Должна быть опись! Должна! Первые драгоценности дарены мне были на свадьбу, как в приданое, с ними были описи. И потом они, кажется, велись. Нужно на них будет взглянуть.

А Волков ещё подливает масла в огонь и, обводя рукой стол перед собой, и вспоминает:

– Кстати, у серебряной и золотой утвари также должна быть опись; например, в доме Ребенрее она есть, да и в доме де Приньи, при котором я служил, ничего нельзя было украсть незаметно. Там драгоценная посуда перед пирами выдавалась по описи и принималась по описи. И слуги это знали, и если кто и крал столовое серебро, так то исключительно гости, – говорит он и добавляет: – Неплохо бы, чтобы ваш кастелян проверил и описи посуды.