Вот он и молчал. Любовался тем, как свет Лей-фонарей искрил в глубине ярких, зеленых глаз. Теплых и уютных. У Тесс был мягкий, нежный взгляд, которым та словно пыталась смыть со столицы весь тот нагар и копоть, коими пропиталась Метрополия.

И, даже будучи в белом, практически сливаясь со снежным настилом, девушка выглядела чуждой этому бескомпромиссному, жестокому и не терпящему доброты месту.

– Арди…

– Тесс…

Хором произнесли они и, помолчав, внезапно рассмеялись. Вместе. Весело и беззаботно. Будто не прошли молча едва ли не весь канал, попутно свернув на Ньювский проспект и направившись в сторону моста к Бальеро.

– Тебе очень идет этот костюм, – улыбнулась она так ярко и тепло, что Арди показалось, словно на мгновение наступило лето. Пусть и лишь в его трепещущем, как у испуганного детеныша, сердце.

– Спасибо, – кивнул он, распахивая полы пальто. – А то мне казалось, что я выгляжу, как начинающий бандит.

– Или как разорившийся модник, – снова засмеялась она.

Вдруг Арди стало так легко и свободно, так знакомо и уютно, что он разом позабыл о неловкости и страхе показаться каким-то не таким, нелепым и смешным.

– Ты тоже замечательно выглядишь, – все с той же глупой улыбкой, произнес он. – Как снежинка. Пушистая и мягкая. И очень красивая.

– Снежинка… – повторила Тесс и её улыбка стала чуть мельче и несколько иной, а щеки покусал злой мороз, заставив их слегка заалеть.

И они заболтали. Обо всем на свете. Наперебой рассказывали друг другу какие-то незначительные, дурацкие истории. О том как Тесс на работе случайно уколола палец, а над ней подшучивали, что она теперь, как в старых сказках, заснет вечным сном.

Ардан тут же пообещал, что расколдует несчастную, случись той пасть под чарами злой колдуньи.

Затем уже сам Арди, схватив полы пальто и, бегая вокруг Тесс словно полный болван, изображал взмахи крыльев надоедливого голубя, что не давал ему спать несколько ночей к ряду.

– Я тоже его слышала! – смеялась Тесс.

И они все говорили и говорили. Слова сами собой находили нужные тропы от сердца к губам, срываясь с них нескончаемыми историями, пусть и наперебой, но каким-то чудом звучавшие в унисон.

А мимо все так же плыли автомобили. Порой слишком близко подъезжая к поребрику, они колесами зачерпывали снежную жижу и пытались закидать ей Тесс с Арданом, но… снег, словно натолкнувшись на незримую преграду, рассеивался в воздухе вуалью призрачной метели.

Юноша с девушкой этого не замечали. Как не замечали они и сами автомобили. Прохожих, шарахающихся от них и смотрящих с явным неодобрением. Их не заботило, как звонко они смеялись, порой болтая так громко, что люди делали им замечания.

Не замечали они и светящих им в след огней главного проспекта города. И треск обледеневших Лей-кабелей, натянутых над головой паучьими сетками.

Просто шли и болтали. Будто дорвавшиеся до воды, изнывающие от жажды, бесцельно бредшие до селе путники, внезапно нашедшие финал своего путешествия. И теперь, укрывшись от зноя и ненастья, сидели вдвоем у камина, нежась в уюте, который уже и не ждали даже.

Они ненадолго остановились на мосту. Позади гремел трамвайчик, а внизу, на толстом льду, между выставленными деревянными ларьками, скользили на коньках горожане.

В Метрополии, каждую зиму, узкие каналы, примыкающие к Ньюве, становились чем-то вроде, в прямом смысле, торговых артерий.

– Не умею кататься на коньках, – с легкой, совсем неглубокой грустью, вздохнула Тесс. – У нас в Шамтуре лед зимой совсем тонкий, так что негде было научиться. А теперь уже и некогда.

– Я тоже, – закивал Ардан.

Тесс повернулась к нему и в её глазах заплясали огоньки удивления.

– Серьезно?

– Да, – Ардан развернулся спиной к каналу, облокотился на парапет и вновь, запрокинув голову, подставил лицо под падающий снег. – Когда я вернулся из Алькады, то сразу начал работать на ферме. И… не знаю. Ребята, конечно, ходили на озеро. Летом купались. Зимой катались. Играли в шайбу. А я… Я, в свободное время, либо сидел с учебниками, либо баловался со Звездной магией.

Тесс встала рядом и приняла точно такую же позу. Девушка, еще четверть часа назад, вдруг сказала, что ей стало теплее и, развязав шарф, сняв варежки, расстегнула воротник пальто, чем вызывала осуждение и легкую зависть закутанных женщин.

– Это очень на тебя похоже, – протянула она с улыбкой и прислонилась плечом к его руке. Тесс была не выше метра семидесяти, так что разница в росте, даже несмотря на каблук, сказывалась весьма заметно. Но Арди, внезапно для себя, понял, что ему это нравится. – А я в детстве либо возилась с младшими, либо, изредка, проводила время с подругами. У нас, неподалеку, через пару улиц, жил фокусник. Не маг, а старенький фокусник. У него в доме всегда что-то жужжало, скрипело, порой даже взрывалось. Он любил мастерить механизмы. И один из таких механизмов делал из сахара съедобную вату.

– Вату? Из сахара? Съедобную?

Тесс кивнула со все тем же мечтательным выражением лица.

– Знаю, звучит глупо, но так оно и было. Разноцветная, жутко сладкая, он, как сейчас помню, лепил из неё самые разные вещи. Как из пластилина. Цветы. Фигурки зверей. Один раз сделал даже миниатюрный паровозик и запустил его по рельсам из тонких, воздушных шариков. Смеха тогда было… – Тесс, погружаясь в воспоминания, прикрыла глаза и расслабилась. – Вся детвора Шамтура любила старика. Прибегали к нему в перерывах между школой и подработками. А он и рад был. Никогда не отказывал в представлениях и экскурсиях по мастерской. Денег не брал, представляешь? Ни единого ксо…

– Детей любил?

– Безумно, – кивнула она. – У них с женой не получилось своих, а потом, когда та умерла от оспы, старичок остался совсем один. Заботливый, добрый и чуть чудной… знаешь, мне тогда казалось, что волшебники именно такими и должны быть, а потом…

Лицо Тесс чуть омрачилось и улыбка слезла с лица.

– Шамтур же приграничный город, Арди, – голос её стал тяжелее и печальней. – Мы постоянно сталкивались с группами Фатийцев, пробиравшихся к нам. Они взрывали производства, портили железнодорожные пути и… много чего еще. А в один вечер несколько Фатийских магов подожгли дом фокусника. Тот погиб под завалами. Не успели вытащить. Отец с братьями их, конечно, поймали, но было уже поздно.

– Фатийские маги убили простого фокусника?

– Его любил весь город, – ответила Тесс. – Он ведь дарил детям радость и кусочек сказки. И Фатийцы решили у нас все это отобрать.

Они замолчали. Ардан что-то слышал о том, что Шамтур, несмотря на статус города, являлся, скорее, чем-то вроде прифронтового форта-крепости. В нем, в основном, жили военные и рабочие оборонно промышленного комплекса.

– Когда ты жил в Алькаде, – перевела тему Тесс. – Тебе сложно было потом в Эвергейле?

– Очень, – не стал скрывать Ардан. – Почти целый год я каждый день боролся с желанием убежать обратно. К друзьям. В леса и горы.

– А сейчас?

Ардан промолчал.

– Реже, – ответил, наконец он, не желая врать, лукавить, или пользоваться наукой Скасти, чтобы обмануть Тесс. – Но порой, бывает, накатывает. Семья в Дельпасе. У них все хорошо. И, иногда, мне кажется, что мое место не здесь и не рядом с ними, а там. Среди лесных разливов и горных троп.

Они вновь замолчали ненадолго, а затем Тесс, чихнув, потянула его за руку в сторону Бальеро.

– Хватит нам грустить, Арди-волшебник! – нарочито весело чуть ли не крикнула Тесс. – Пойдем скорее дальше!

Он бережно и мягко обвил пальцами её ладонь, покорно отправляясь следом. Ардан чувствовал, как в его руке мерно бился огонек. Не беззащитный и хрупкий, а нежный и ласковый. Как тот, что согревал в самые постылые ночи внутри домашнего очага.

Они снова смеялись, опять болтали обо всем и ни о чем, а Ардан забыл о том маршруте, что выбрал. О каких-то формулах и расчетах. Он не думал ни об Алькаде, ни о второй канцелярии, демонологах, головоломках да, и если честно, и о магии тоже не вспоминал.

Они гуляли среди огней Бальеро, разрывавших ночную мглу неумолимыми блеском и сиянием. Как если бы кто-то сжалился над горожанами и позволил им в сезон, когда солнце видишь лишь в редкие часы, да и то – за окном, погрузиться в ясный, солнечный полдень молодой осени. И снег, скрипящий под ногами, казался им опавшими, шуршащими листьями.

Ардан даже забыл адрес, который ему назвал Милар. Они просто гуляли, смеялись и болтали.

– Посмотри! – внезапно воскликнула Тесс, указывая на небольшой пятачок на своеобразном выступе набережной, похожим на апсиду здания.

Там, спрятавшись под снегом, укрытый дощатым подиумом, полукруг сверкал гирляндами простых лампочек, обвитых вокруг стальных прутьев купола и колонн.

Видимо летом здесь выступали музыканты, а люди танцевали.

– Обожаю танцевать под открытым небом, – чуть расстроено вздохнула Тесс.

Ардан едва заметно улыбнулся. Милар был прав…

– Прислушайся.

– К чему?

– Т-с-с, – Арди приложил палец к губам и развернул девушку лицом к зданию, находившемуся через сквер, разделявший апсид набережной и улицу.

Там, около входа, скучала вывеска «пятничные танцы». И, кажется, именно туда их и отправлял капитан второй канцелярии.

Из приоткрытых дверей звучала мягкая мелодия.

Куда-то подевался страх, который Ардан испытывал всякий раз, когда ему приходилось танцевать.

Он протянул руку.

– Разрешите вас пригласить, – игриво-официально предложил Арди.

– Извольте, – столь же напыщенно, пародируя придворную госпожу, ответила Тесс.

Они засмеялись и поднялись на подиум. Он положил правую руку ей на талию; она вложила левую ему в ладонь, свободной дотрагиваясь до спины.

И они закружили на тот же манер, что и во Дворце Царей Прошлого.

Раз-два-три.

Раз-два-три.

Снег под их ногами, словно по-волшебству, разлетался ворохом блестящей пыли, обнажая доски подиума. А может и действительно – по-волшебству. Но ни Тесс, ни Ардан, не обращали на это внимания.

Они слушали музыку и кружили, в одиночестве, на набережной. Над их головами отчего-то зажглись лампочки, отсоединенные от линии Лей-кабелей. Слегка мерцая во мгле, их свет чем-то напоминал мигание летних звезд.

И легкая музыка парила рядом.

– А как ты поняла, что хочешь петь? – спросил Арди, вглядываясь в зеленые глаза и совсем не опасаясь своего Взгляда Ведьмы.

Отчего-то он знал, непреложно и точно, что ничего не произойдет и он не нырнет в душу Тесс.

– На праздниках, когда собиралась вся семья, я подпевала матушке, а та музицировала на рояле, – Тесс, в свою очередь, не сводила взгляда с его лица. – И когда я пела, то люди вокруг… у них будто зажигались огоньки в глазах. Пусть на пару минут, Арди, но они исчезали из того мира, в котором все мы живем. И отправлялись куда-то туда, где им хорошо, свободно, легко. А вместе с ними – и мне тоже. Так я и полюбила петь. Может из-за того, как чувствую себя на сцене, а может потому, как чувствуют себя другие люди. Не знаю, если честно…

Она отвернулась и отстранилась, отнимая ладонь с его спины и отводя его руку от своей талии. Лампочки над ними потухли, снег вновь укрыл дощатый пол, а музыка, лившаяся из далекого здания, откуда они никак не могли её услышать, смолкла.

– Тесс, я…

– Не надо, Арди, – она отвернулась. – Я выросла в семье военных и всегда узнаю глаза военного.

– Я не военный, – возразил Ардан.

– Поживешь в Метрополии еще немного и тоже сможешь сходу определять автомобили второй канцелярии, – чуть грустно парировала она. – Я видела, как страдает матушка каждый раз, когда отец или братья уходили на службу. Да и сама… тоже. Я не хочу больше испытывать такого, Арди.

Ардан встал, как вкопанный. Сердце снова бешено стучало, пытаясь пробить грудь, а липкие, холодные пальцы, как в детстве, сжимали его горло.