– Как раз кое-что случилось. Выражаясь простым языком, вас кто-то преследует?

– Я не понимаю.

– Неужели?

– Нет, все не так, как вы думаете. Это нечто иное. – Хилари вздрогнула. – Наверное, я просто слишком разволновалась. Взглядом ведь невозможно сломать кости, правда? Дадите мне сигарету? – Она села в кресло, а Сандерс протянул ей сигарету и зажег ее. Какое-то время мисс Кин молчала, выпуская кольца дыма. – Так мне рассказать вам, что с нами со всеми происходит и почему это должно кончиться для нас не самым приятным образом?

– Я вас слушаю.

– В детстве у меня была книга со сказками, которые я очень любила, хотя какие-то из них казались мне странными. В этих сказках показывался мир, где ты можешь получить все, что захочешь, если только понравишься ведьме или колдуну. В одной из тех сказок рассказывалось о ковре-самолете – самом обычном волшебном ковре-самолете. Волшебник сказал мальчику, что ковер отнесет его куда угодно, но при одном условии. Во время путешествия на ковре мальчик не должен был думать о корове. Как только он подумает о корове, ковер снова опустится на землю. У мальчика не было никаких причин думать о корове. Но как только ему сказали, что нельзя этого делать, он уже не мог думать ни о чем, кроме нее. Эта мысль прочно засела у него в голове и не отпускала всякий раз, как только он смотрел на ковер. Нет, я не сошла с ума. Я тогда не понимала, какой психологический смысл заключался в той истории, она мне просто не понравилась. Но смысл действительно был. Если кто-то говорит: «Вот человек, который умеет читать мысли», ты невольно начинаешь думать о том, что тебе хочется скрыть от всех. Мы сосредоточиваемся на мыслях, которые не хотели бы сделать достоянием общественности. И как бы мы ни старались, эти мысли никуда не уходят.

– И что же?

– Ой, только не нужно изображать из себя праведника!

Сандерс невольно опешил от ее слов.

– Видит бог, праведника я из себя не строю, – сказал он. – Но все равно не понимаю. Возможно, вы придаете происходящему слишком большое значение? Я склонен согласиться с Ларри Чейзом: будет очень неприятно, если о наших мыслях станет известно, но ничего криминального в этом нет.

– Неужели? Прямо совсем ничего? Например, у меня есть мачеха. Я ее ненавижу. И желаю ей смерти. Что вы на это скажете?

– Только то, что не вижу в этом никакой ужасной тайны.

– Я хочу получить ее деньги, – с ожесточением сказала она. – Точнее, деньги моего отца, которые он оставил ей в пожизненное владение. Из-за них она и вышла за него – они поженились, когда отцу было столько же, сколько сейчас мистеру Констеблю. Она не намного старше меня, и сердце у нее из камня. И я учусь быть такой же жесткой, как она… Скажите, что вы думаете о нашем телепате, мистере Пеннике?

– Я считаю, что он мошенник, – ответил Сандерс.

Хилари, все это время смотревшая на сигарету, вдруг подняла глаза с удивлением и тревогой во взгляде, но было в них и чувство облегчения, а также другие эмоции, которые Сандерс не смог разгадать. Однако он видел, что затаившиеся в глубине ее души суеверия заставляли Хилари верить в способности Пенника.

– Почему вы так говорите? Он ведь прочитал ваши мысли.

– Очевидно, что да. Я думал об этом и пока не пришел к определенному выводу, но вполне возможно, что ответ на этот вопрос связан с Ларри Чейзом.

– С Ларри Чейзом?! – воскликнула Хилари. – Каким образом?

– Вы же знаете, какой он болтун. Обожает расспрашивать людей об их жизни. А потом разбалтывает все подробности, после чего совершенно искренне заявляет, что никому не сказал ни слова. Между прочим, я тут вспомнил, что он знает или, по крайней мере, подозревает о Марсии Блайстон и еще кое о чем, но мне не хотелось бы это обсуждать. Он упоминал это в своем письме. И если этот Пенник умеет выуживать из людей полезные ему сведения, а потом делает так, чтобы они об этом даже и не вспомнили…

– Но это все равно не объясняет, как Пенник узнает, о чем вы думаете в определенный момент.

– Даже не знаю. Но он определенно опытный психолог. Все успешные предсказатели обладают этим качеством.

– А что насчет статуи Листера, или как его там? И… – Хилари замялась и отвела взгляд. – Простите, что заговорила об этом, но как насчет еще кое-чего? Я о его последнем высказывании в ваш адрес.

– С Листером, честно говоря, получилось непонятно. Что касается, как вы сказали, последнего высказывания, то, вероятно, я не умею сохранять невозмутимый вид и скрывать свои чувства.

Хилари молчала на протяжении нескольких минут. Она выбросила сигарету в пустой камин, встала и начала ходить по ковру.

– А как же его пророчество о мистере Констебле?

– Насколько вам известно, – вежливо заметил Сандерс, – мистер Констебль пока что жив. И даже если Пенник умеет читать мысли, то провалиться мне на этом месте, но я все равно не верю, что он может предсказывать будущее.

– Но если все это одна большая афера…

– Я этого не утверждаю. И в определенной степени вполне допускаю существование телепатии. Возможно, Пенник просто подкрепляет свои навыки легким сознательным подлогом и выдающимися дедуктивными способностями. В общем-то, немало вполне честных людей поступают подобным образом.

– Значит, вы не верите, что мысль может стать физическим оружием?

– Я и на смертном одре готов буду в этом поклясться.

Едва стрелка на часах Сандерса отмерила восемь вечера, как из комнаты неподалеку донеслись крики Мины Констебль.

И было в этих криках нечто животное, как будто их причиной послужила боль, а не страх. Судя по всему, Мина Констебль пыталась одновременно кричать и говорить, поэтому до них доносилось только имя ее мужа, которое она постоянно повторяла. Хилари оперлась о каминную полку и повернулась с выражением чистого суеверного ужаса на лице. Сандерс испугался, что она сейчас не выдержит и тоже начнет кричать.

Он подбежал к двери и распахнул ее, а крики все не утихали. Перед его глазами возникла сцена, которую ему приходилось много раз описывать впоследствии.

Сэм Констебль, полностью одетый к обеду, стоял на верхней ступени лестницы, прислонившись к перилам. Он сильно наклонился вперед и держался одной рукой за опорную стойку перил. Вторую руку он поднял, словно в конвульсии, пальцы были скрючены; он распрямил спину, и Сандерсу показалось, что еще мгновение, и Констебль, перелетев через перила, рухнет вниз, но тело уже не слушалось его. Констебль сполз на пол, весь изогнулся и замер около балюстрады, рука с глухим стуком упала на ковер. Он лежал к ним спиной, и Сандерс смог бы увидеть его лицо, только перевернув Констебля на спину. Крики смолкли.

Мина Констебль стояла около приоткрытой двери одной из двух спален, выходивших на лестницу, и кусала платок. Она даже не двинулась с места. Пронзительный шум стих, и можно было осмыслить произошедшее. Сандерс подбежал к Констеблю и присел на корточки. Когда он нащупал пульс, сердце как будто еще билось, но совсем слабо и через мгновение остановилось. Констебль умер.

Сандерс, не вставая, огляделся по сторонам. Три двери в холл оказались открытыми: в комнату Мины Констебль, в его спальню, а также в комнату Хилари. Слегка наклонив голову, он мог заглянуть в спальню Хилари и рассмотреть, что находилось за креслами, под кроватью, а также под туалетным столиком у дальней стены. Его взгляд тут же привлекли очертания одного предмета, который, вероятно, закатился под туалетный столик и остался там незамеченным и никому не нужным. Предмета, о котором он еще вспомнит впоследствии.

Это был высокий белый поварской колпак с оборкой наверху.

Раздался мелодичный звон, затем он благопристойно смолк, сменившись размеренным официальным уведомлением – напольные часы на лестничной площадке пробили восемь раз.

Глава пятая

Теперь краем глаза Сандерс заметил, что, помимо него, за происходящим в коридоре следят еще три человека. Мина Констебль была около приоткрытой двери, ее подбородок дрожал. Хилари сделала пару шагов к Сандерсу и Констеблю и замерла на месте. В этот момент дверь напротив нее открылась и на пороге своей комнаты появился Лоуренс Чейз. Все стояли неподвижно.

В углу лестничной площадки около напольных часов, которые скорее шелестели, чем тикали, горело несколько тусклых электрических лампочек. Их свет отбрасывал тень от перил на лицо и тело Сэма Констебля. Сандерс тщательно осмотрел его, стараясь ни о чем другом не думать. То, что он обнаружил, внушило ему не тревогу, а, напротив, большое чувство облегчения. Тем временем – он скорее почувствовал это, чем увидел, – Чейз на цыпочках подкрался поближе и предпринял несколько безнадежных попыток заглянуть ему через плечо. Но Сандерс не стал оборачиваться до тех пор, пока Чейз внезапно не схватил его за руку. Он был без жилета и воротничка, плотная ткань сорочки вздувалась между подтяжками, а длинная шея казалась еще длиннее. В руке он сжимал свой воротничок.

– Послушай, – проговорил Чейз осипшим голосом. – Он ведь не умер? Скажи, он не умер?

– Он мертв.

– Сэм умер?

– Сам посмотри.

– Но этого не может быть! – сказал Чейз. Одной рукой он держался за Сандерса, а второй размахивал воротничком у Сандерса перед лицом. Чейз наклонился еще ближе. – Это неправда. Он не это имел в виду. Он так не мог.

– Кто не мог?

– Не обращай внимания. Как он умер? Просто ответь. От чего?

– Успокойся. Ты меня сейчас с лестницы столкнешь. Отойди, черт тебя побери! Скорее всего, от разрыва сердца.

– Разрыв сердца?

– Да. Или от сердечной недостаточности. Когда сердце слабое, оно может просто остановиться. Так ты отойдешь или нет? – сказал Сандерс, отталкивая воротничок от своего лица с таким чувством, словно Чейз тряс перед ним не меньше чем сотней таких воротничков. – Ты же слышал, что он говорил о приступе. Не знаешь, как у него было с сердцем?

– С сердцем? – повторил Чейз, и его глаза заблестели надеждой или облегчением. – Я не знаю. Возможно, плохо. Скорее всего. Бедный старина Сэм. Спроси у Мины. Точно, Мина должна знать!

Хилари тихо подошла к ним. Сандерс взял их обоих за руки.

– Послушайте меня, – сказал он, – и прошу вас, делайте так, как я говорю. Останьтесь с ним, но не трогайте его сами и не позволяйте кому-либо к нему прикасаться. Я вернусь через минуту.

Сандерс подошел к приоткрытой двери, за которой ожидала Мина. Он осторожно отодвинул ее в сторону, вошел и закрыл за собой дверь.

Она не пыталась его остановить, но колени у нее начали подгибаться, и не потому, что она собралась упасть в обморок, просто они вдруг перестали держать ее и стали хлипкими, как бумажный фонарик. Сандерс подхватил ее под руки и осторожно усадил в кресло. Мина еще не закончила одеваться к обеду – на ней был большой розовый стеганый халат, обволакивающий все тело, кроме тонких рук и растерянного лица. Ее черные волосы были зачесаны назад. На рукаве халата Сандерс заметил пятна, похожие на застывший воск. От прежней живости Мины Констебль не осталось и следа. Губы побелели, сердце билось очень часто. Похоже, она лишь теперь поняла, что Сандерс не хотел подпускать ее к мужу, удерживая в кресле, и начала сопротивляться.

– Миссис Констебль, успокойтесь. Мы уже ничего не можем сделать.

– Но он ведь не умер! Он не умер, я видела…

– Боюсь, что он действительно скончался.

– Вы так считаете? Ну да, вы ведь врач. Вы должны в этом разбираться, верно?

Сандерс кивнул.

Она замолчала, ее тело била дрожь. Наконец она позволила себе расслабиться и откинуться на спинку кресла, как будто все это время вела какую-то внутреннюю борьбу, однако теперь на смену этой борьбе пришло нечто новое. Она, кажется, попыталась взять себя в руки, и ее большие лучистые глаза наполнились слезами.

– Миссис Констебль, все дело в его сердце, не так ли?

– Что вы сказали?

– У него было слабое сердце?