– Нет, он всегда… нет, нет, нет! – воскликнула Мина, приходя в себя и глядя на Сандерса влажными от слез глазами. – Сердце у него было сильным, как у быка! Доктор Эдж так ему и сказал неделю назад. Такого хорошего сердца еще поискать! Но какое это теперь имеет значение? Я не знаю. Я не дала ему двух чистых носовых платков. Это последнее, о чем он меня попросил.

– Но, миссис Констебль, скажите, что произошло?

– Я не знаю, не знаю, не знаю!

– Хорошо, почему вы кричали?

– Пожалуйста, оставьте меня в покое.

Сандерс постарался взять себя в руки и не показывать своего сочувствия, которое в ту минуту переполняло его сердце.

– Миссис Констебль, я не хочу причинять вам беспокойство. Но поймите, мы с вами должны кое-что сделать. Нужно послать за врачом, за его врачом, и, возможно, обратиться в полицию. – Он почувствовал, как напряглись мускулы ее руки. – Я избавлю вас от всех этих затруднений, если вы просто расскажете мне, что случилось, и после этого я смогу все уладить.

– Да, вы правы, – сказала она, стараясь не расплакаться, но слезы уже текли по щекам. – Так я и поступлю. И спасибо за вашу доброту.

– Что же случилось?

– Сэм был там…

Они находились в спальне Мины Констебль, которая, несмотря на изящное убранство, отличалась простотой обстановки. Эта комната примыкала к спальне мужа, с которой у них была общая маленькая ванная. Теперь обе двери в ванную оказались открытыми. Мина Констебль провела ладонью по лбу, выпрямилась и махнула в сторону ванной комнаты:

– Он был там, заканчивал одеваться. Я сидела здесь, за туалетным столиком. Я еще не приготовилась, поскольку помогала ему одеться, а сама не успела. Все двери были открыты. Он кинул мне: «Я спускаюсь вниз». И это было последнее, что я от него услышала. Я ответила: «Хорошо, дорогой».

Эти воспоминания спровоцировали новый приступ рыданий, хотя ее глаза оставались неподвижными, а веки – словно приклеенными.

– А потом, миссис Констебль?

– Я услышала, как закрылась дверь его комнаты, та, что выходит в коридор. – Она снова замолчала.

– Так.

– Потом я поняла, что не помню, положила ли ему два чистых носовых платка. Он просил меня об этом. Один – для нагрудного кармана, а другой, ну, чтобы использовать по назначению.

– Да, и что же?

– Я решила спросить его. Встала, накинула халат, – она коснулась халата дрожащими пальцами, иллюстрируя свой рассказ, – пошла туда, открыла дверь и выглянула в коридор. Я думала, что он уже спустился вниз. Но нет. Он стоял ко мне спиной. Качался и как будто даже пританцовывал на месте.

И снова прошло несколько секунд, прежде чем Мина продолжила. Все это время она упрямо пыталась контролировать выражение лица, стискивая челюсти и прижимая язык к зубам, чтобы не расплакаться от горя.

– Качался и пританцовывал?

– Это так выглядело. Потом он упал. Завалился на перила. Я боялась, что он рухнет вниз. Начала звать его. Но я понимала, что он умирает.

– Почему?

– Я чувствовала это.

– Хорошо, а дальше?

– Вот, собственно, и все. Потом вышли вы. Я слышала, что вы сказали Ларри Чейзу.

– В таком случае этого вполне достаточно, миссис Констебль. Остальное я возьму на себя. А вы пока прилягте. Кстати, вы никого больше не видели в коридоре?

– Нет.

– Значит, вы в последний раз поговорили с мужем, а затем вышли в коридор. Сколько времени прошло между двумя этими событиями?

– Около минуты. Для чего вы хотите это знать?

– Мне просто интересно, как долго продолжался приступ.

Однако Сандерс заметил, что ее голос теперь стал звучать как-то иначе. А еще почувствовал в ней какое-то отвращение к самой себе, сильное сомнение, не позволяющее принять важное решение. И этот внутренний конфликт продолжал нарастать, пока она снова не выдержала и не воскликнула:

– Не могу лежать! И не буду. Я хочу пойти, посидеть с ним. Я хочу подумать. «Меж тем сиянье, маяк-звезда, мне Адонаис шлет из сокровенных сфер, где Вечное живет»^[44]. О Господи, помоги мне!

– Идите сюда, миссис Констебль. Здесь вам будет удобнее.

– Не будет.

– Вот так уже лучше, – сказал Сандерс и бережно накрыл ее одеялом, когда она улеглась в постель. – Подождите минуту.

Ее долгий глубокий вздох немного успокоил его. Сандерс подумал, что стоило бы поискать в доме снотворное или бром. Что-нибудь подобное здесь наверняка имелось, ведь чрезмерно яркое воображение Мины Констебль буквально превращало ее в комок нервов и пробуждало в ней потаенные страхи. А ему хотелось затуманить ей сознание, прежде чем она начнет думать о Германе Пеннике.

Сандерс вошел в ванную. Ее освещало только слабое сияние из спальни Сэма Констебля, поэтому он включил свет. Ванная комната оказалась крошечным закутком, в котором пахло сыростью. Здесь находилась только ванна, вешалка для полотенец, умывальник с горячей и холодной водой и медицинский шкафчик. Сандерс заглянул в него – там было множество пузырьков и разных приспособлений, поэтому пришлось все аккуратно отодвинуть в сторону, чтобы ничего не разбить; в конце концов он обнаружил картонную упаковку с таблетками морфия в четверть грана каждая. Выдана она была по назначению доктора Дж. Л. Эджа.

Он взял две таблетки. После чего закрыл дверь шкафчика и взглянул на свое отражение в зеркале.

– Нет! – сказал он вслух, затем убрал таблетки обратно в упаковку, вернул ее в шкафчик и снова вышел в спальню.

Мина тихо лежала на кровати, вокруг прищуренных глаз собрались мелкие морщинки.

– Я буду рядом, если что, зовите, – пообещал он ей. – Не подскажете, как зовут врача вашего мужа?

– Нет… Да. Который живет неподалеку? – Она изо всех сил старалась сохранять спокойствие и рассудительность. – Доктор Эдж. Можете позвонить ему. Гроувтоп, шестьдесят два.

– Гроувтоп, шестьдесят два. Мне погасить свет около вашей кровати?

– Нет!

Сандерс отдернул руку, но не из-за того, что Мина резко приподнялась. Он увидел нечто, усилившее его неосознанные опасения и укрепившее в уверенности, что в этом доме никому не стоит давать никаких лекарств. Возле кровати находился ночной столик с лампой. На выдвижной панели для письма в ряд лежали заточенные карандаши и несколько скомканных и порванных листов бумаги. Кончики всех карандашей были истерты или изгрызены острыми зубами. Прямо за столом на расстоянии вытянутой руки от кровати находилась пара маленьких книжных полок. Там стоял Оксфордский словарь, словарь синонимов, пухлые записные книжки и альбомы с газетными вырезками. И среди них Сандерс увидел высокий тонкий томик в обложке из искусственной кожи с ярлыком на корешке, на котором неровными печатными буквами виднелась надпись: «Новые методы совершения убийств».

Он тихо вышел в коридор. Хилари Кин и Лоуренс Чейз уже успокоились и стояли спиной к лежавшему у балюстрады телу, ожидая Сандерса.

– Ну что? – спросил Чейз. В руке он все еще сжимал смятый воротничок.

– Ты хорошо знаешь, что и где в доме находится. Иди к телефону, позвони – Гроувтоп, шестьдесят два, попроси доктора Эджа, осведомись, сможет ли он сейчас приехать. В полицию пока обращаться не будем.

– В полицию? Что ты удумал, старина?

– На всякий случай. А чтобы понять, о чем я сейчас думаю, не нужно быть телепатом, как… Кстати, а где Пенник?

Все трое переглянулись. В этот момент они особенно остро ощутили отсутствие Пенника. Во всем огромном доме не было слышно ни звука, кроме тиканья часов и тихих глухих рыданий, внезапно донесшихся из комнаты Мины Констебль.

– Я пойду к ней, – быстро сказала Хилари, но Сандерс остановил ее:

– Минуточку. Сначала придется устроить что-то вроде военного совета, ведь нам, скорее всего, придется отвечать на одни и те же вопросы. Вы ведь согласны, что крики, которые здесь раздавались, смогли бы и мертвого поднять из могилы? Так где же Пенник?

– Почему ты смотришь на меня? – спросил Чейз. – Откуда мне, черт побери, знать, где он?

– Когда мы уходили наверх, чтобы переодеться, ты остался вместе с ним в оранжерее.

– И что с того? Я задержался всего на пару минут, а с тех пор прошло уже больше получаса. Я только проводил его на кухню и сказал: «Действуйте!» Затем поднялся к себе в комнату, где и находился до недавнего времени. Какой, ты говоришь, там номер? Гроувтоп? А дальше? Шестьдесят два? Ладно. Позвоню доктору Эджу.

Он развернулся и едва не споткнулся о тело Сэма Констебля, затем собрался и быстро сбежал с лестницы. Все это время лицо Хилари Кин оставалось совершенно непроницаемым. Она снова сделала шаг вперед, но Сандерс опять преградил ей дорогу.

– Может, вы все же пропустите меня? – спросила она. – Сердце бедняжки сейчас разорвется от рыданий.

– Послушайте, – сказал Сандерс. – Я не пытаюсь указывать, как поступать. Но поверьте, мне уже приходилось прежде иметь дело с преступлениями. – «На самом деле, всего с одним», – признался он про себя, но ему до сих пор не удавалось забыть случившегося. – И если с самого начала не сказать всю правду, это может привести к очень неприятным последствиям. Вы можете ответить всего на один простой вопрос?

– Нет.

– Но…

– Нет, не могу! Я пойду к ней. – Затем Хилари замолчала, а ее голубые глаза лукаво заблестели, когда она увидела выражение лица собеседника. – Ну так и быть. Говорите. Что там у вас?

– Сегодня вечером кто-то или что-то напугало вас до полусмерти. Это был Пенник? Он пробрался в вашу комнату?

– Боже правый, нет!

– А, – с облегчением вздохнул Сандерс. – Тогда все в порядке.

– Почему вы решили, что Пенник оказался у меня в комнате?

– Не важно. Это всего лишь предположение.

На щеках Хилари заиграл румянец.

– Очень даже важно. Что бы вы там ни говорили, но это очень важно. Почему вы подумали, что Пенник был у меня? Почему именно я вызываю у всех самые ужасные подозрения? Сначала у Ларри Чейза, потом у мистера Констебля, а теперь еще и у вас!

– Мы ни в чем вас не подозреваем. Если мы кого-то и подозреваем, то только самих себя.

– Объясните, я не понимаю.

– Простите, что завел этот разговор. В данных обстоятельствах…

– Ой, ну покойный-то все равно вас не услышит.

– Я только могу сказать…

– Вы меня тоже простите. – Тон Хилари резко изменился.

Она поднесла ко рту сжатый кулак и стала нервно покусывать костяшку указательного пальца, а затем едва не расплакалась – так взволновало ее произошедшее.

Сандерс тут же смягчился:

– Если бы я только знал, что вас так напугало. Возможно, это как-то связано с этим, – он кивнул в сторону лестницы, – с этим покойным. Но он действительно не услышит ваших слов.

– Вы считаете меня строптивой штучкой, не так ли? – тихо спросила Хилари, поднимая глаза. – Не забывайте, где я работаю. И не забывайте, что мне, возможно, не меньше вашего известно о насильственных смертях. А впрочем, что вы обо мне можете знать, ведь я для вас всего лишь одна из множества ассистенток, которые помогают настоящим юристам работать над делом. Но, честно говоря, я ничего не хочу об этом знать. Просто не хочу. – Она коснулась его руки. – Почему вы спросили о мистере Пеннике?

– Подойдите сюда, – предложил Сандерс. Он подвел Хилари к открытой двери в ее комнату. – Наклонитесь и загляните под туалетный столик. Видите тот предмет на полу? Белый поварской колпак?

– И что?

– Сегодня в начале вечера миссис Констебль предлагала Пеннику надеть его, сказала, что в доме есть такой колпак. Вот я и предположил… – Увидев сосредоточенное, но растерянное выражение лица Хилари, он сделал паузу. – Возможно, это ничего ровным счетом не значит. Всего лишь мои домыслы. Если вы скажете, что это был не Пенник, то и не будем больше об этом вспоминать.

– Тот скромный и даже милый человечек?

– Благо он вам таким кажется. Но где же теперь этот скромный человечек?