Тьма

Коварство тьмы
в том,
что ты не видишь,
что тебя ждёт.

Что настигнет тебя —
невидимая хватка
за ногу,
за горло.

Знает ли солнце,
сколько тьмы
нужно преодолеть,
чтобы вновь
зажечь свет?

Тьма,
как неведомая тень,
ползёт по твоей
постели.

Проверь, закрыта ли дверь? Вдруг кто-то
наблюдает за тобой?

Так каков же ответ?

– Пенни, я задал тебе вопрос.

Мистер Райтман стоит перед классом, скрестив руки на груди. У него густые седые волосы, квадратные очки с выпуклыми стёклами и нахмуренные, кустистые, сросшиеся брови. Он пристально смотрит на меня.

Я не знаю, что ответить. Я понятия не имею, как умножить три числа на три. Столько цифр – это перебор.

– Я не знаю.

Я шепчу эти слова, опустив голову и разглядывая следы от карандаша на парте. Я не хотела её портить. Я знаю, что это всего лишь вредная привычка. Привычка, появляющаяся, когда я чувствую, как ледяная вода хлещет меня по спине, замораживает всё внутри, а затем распространяется по всему телу, до самых ушей и кончиков пальцев. Когда жизнь, школа и все вокруг становятся невыносимыми и у меня внутри всё кувыркается, как на американских горках. Когда я чувствую, что Творец Страха смеётся надо мной.

Почти вся парта изрисована карандашными метками.

Я опускаю взгляд, поэтому не вижу, усмехается ли мистер Райтман или недовольно закатывает глаза, прежде чем спросить кого-нибудь другого. Но я могу себе представить.

Со мной в классе учится много ребят. С переходом из начальной школы в среднюю среди нас остались знакомые лица, но появились и новые. Близнецы, с которыми я год назад сидела за соседней партой, обедала, ходила на переменки, летом переехали в Сан-Антонио. Я вижу мальчика, который в четвёртом классе выпустил свою ручную крысу во время игры в крокодила. Вот Грейси и Ын Так, которые уже не первый год заплетают друг другу косички. Но ещё в классе прибавилось учеников из других школ. Пока я не очень хорошо запомнила их, потому что мне до сих пор страшно смотреть им в глаза. Мне потребовалось немало времени, чтобы начать спокойно болтать с близнецами.

Мама говорит: «Нужно набраться терпения».

Мама говорит: «Веди себя хорошо и не торопи события».

Мама говорит: «Ты только три недели в школе, не волнуйся».

Но вокруг слишком много лиц.

Кто-то другой правильно решил пример, беззаботно, как будто это ему ничего не стоило, ответ прозвучал как фоновый шум, как жужжание пчёл или шелест ветра в потемневших сентябрьских листьях. Надеюсь, что мама права. Холодок у меня в затылке готов с этим поспорить.

Я стараюсь сосредоточиться на уроке. На деревянных партах. На карандашах, ластиках и картинке с изображением старика по имени Пифагор над доской. Но мои мысли постоянно рвутся наружу, в мир Творца Страха, как будто даже деревья смотрят на меня и манят к себе. Я думаю о дремучем лесе возле нашего дома и о высоких соснах за окном моей спальни. Я знаю, что он там. В месте, где он поселился теперь, когда у него есть точка опоры в нашем реальном мире. Где он строит свой дом.

Я уже видела его однажды. Среди бела дня, когда не спала.

Много лет назад, когда я наконец решила проверить, действительно ли существует то, что показывали мне мои кошмары.

Всё было по-настоящему. И от увиденного кошмары стали только страшнее. Даже сейчас, когда я сижу на уроке за партой, меня бросает в дрожь при одной лишь мысли об этом.

И с тех пор дом Творца Страха стал больше. Я видела его в своих снах, он всё время рос. В нём появлялись новые комнаты, новые стены, новые скрипучие половицы. Если мои кошмары не врут, то с тех пор, как я увидела ночное видение наяву, дом стал ещё больше, ветхое крыльцо покосилось ещё сильнее, из последних сил удерживая пустое кресло-качалку. Окна закрыты глухими ставнями, и из-за этого кажется, что дом в любой миг откроет свои стеклянные глаза и проснётся. Перед ним, возле крыльца, растёт огромное дерево с облетевшими листьями и ветвями, похожими на скрюченные пальцы. В своих кошмарах я видела высокую запертую дверь в зловещей комнате внутри этого дома, дверь, которую я неоднократно пыталась открыть, но всё было напрасно. После того случая я не хочу идти и проверять, существуют ли мои кошмары на самом деле.

Но теперь я в классе, здесь и сейчас. В школе в Айдахо, и мне нужно сосредоточиться на цифрах, множестве лиц и бумаге передо мной.

На своём блокноте.

На чём-нибудь, что поможет мне избавиться от морозного холода в спине и животе, от ощущения, что мои лёгкие сжимаются, как сушёные виноградинки. Как убедить себя, что я всего лишь обычная девочка на уроке и что моё учащённое дыхание не говорит о том, что за мной крадётся Творец Страха, что целый лес не преследует меня, подбираясь всё ближе?

Я открываю блокнот. Набрасываю несколько строк.

«Бабуля, ты говорила мне писать о своих кошмарах и страхах. Ты просила меня превратить их в стихи».

Хватит ли мне чернил, чтобы описать их все?

Творец Страха

Пустые глаза, оглушительный страх, ночные кошмары —
у всего этого есть общий создатель.
Творец Страха.

Он живёт в чаще леса,
во мраке деревьев,
с глазами и костистыми пальцами.

Как-то, давным-давно, я увидела сон изнутри, и тогда Творец Страха проснулся.

Он живёт в кровожадном, голодном доме.
Он змеем ползёт в тени.
Он прячется в копне спутанных волос.

Он наблюдает за мной, поглощая меня изнутри.

От него пахнет жжёной резиной.
Помойным ведром.
Распахнутым холодильником.

Его голос похож на скрип старого кресла-качалки.
На полуночный стук в дверь.
На лязг ножниц прямо над ухом.

Весь мир – океан для него, и он притаился словно акула.
Ждёт, чтобы бесследно проглотить души,
оставив лишь пустые глазницы.

Однажды я угостила Творца Страха,
но он обманул меня и, обернувшись,
медленно
двинулся
в мою сторону.

Иди сюда, Пенни

Я бегу. Мамы и папы нет рядом, и я в бескрайнем городе с переулками и тускло освещёнными улицами, вдоль которых выстроились небоскрёбы и моргающие фонари. Я вошла в дом Творца Страха и вдруг внезапно оказалась здесь, в этом мрачном городе, полном опасностей. Я бегу со всех ног. За мной постоянно кто-то наблюдает, кто-то с белыми, пустыми глазами.

– Иди сюда, Пенни, – слышу я голос.

Посреди дороги стоит мужчина с пустыми глазами и манит меня к себе.

– Иди сюда, Пенни.

В дверях магазина с мигающей неоновой вывеской показалась женщина.

– Иди сюда, Пенни.

Я закрываю уши, чтобы не слышать их, но кажется, что голоса доносятся до меня. Звенят у меня в голове. Голоса тех, кто отдал свои души Творцу Страха.

Они идут медленно, очень медленно, всегда направляясь ко мне, но, как бы я ни старалась, я не могу от них убежать.

Я поворачиваюсь и бегу по переулку. Слишком поздно до меня доходит, что в конце переулка замурованная стена.

Тупик.

Моя грудь судорожно вздымается, в горле пересохло. Я оборачиваюсь.

Прижимаюсь спиной к дальней стене. До меня доносится хор голосов: «Иди сюда, Пенни», становясь всё громче и громче, как вдруг… Тишина.

В начале улицы вырастает тень. Тощая, неестественно высокая фигура вот-вот свернёт за угол в переулок и найдёт меня.

Я слышу зловещий хохот.

И просыпаюсь.

Лучшие цветы в Кёр-д’Алене

Наступает утро. Я лежу, а лучик солнечного света пробивается сквозь приоткрытые шторы и скользит по пальцам ног. Я беру с привычного места на тумбочке рядом со сборником бабушкиных стихов подаренный ею блокнот. Набрасываю несколько строчек, пытаясь описать кошмар в стихотворной форме, как она говорила, но мне трудно подобрать нужные слова.

Вдох. Выдох. Пытаюсь выдохнуть кошмар, как меня учили родители. Я смотрю на банку с монетками на комоде, которую мама с папой помогали мне наполнять все эти годы. Я рада, что они стараются помочь мне и готовы сделать всё что угодно, лишь бы избавить меня от ледяных тисков, сжимающих все внутренности, но теперь это практически бесполезно. У меня мурашки по коже, словно пустые глаза всё ещё следят за мной. Я чувствую себя в ловушке. Как будто недостаточно того, что я теперь вижу эти глаза в реальной жизни, – похоже, кошмары становятся всё страшнее. Я отправляюсь в ванную. В зеркале вижу свои глаза. Чищу зубы. Расчёсываю тонкие каштановые волосы. Натягиваю джинсы и бледно-жёлтую футболку.

Открыв дверь, я чувствую запах бекона.

Снизу доносятся голоса. Приглушённые, взволнованные, потрескивающие, как ветки на ветру. Я улавливаю только обрывки, когда хватаю свой блокнот и неслышно крадусь мимо бывшей бабушкиной комнаты вниз по лестнице. До меня долетают слова «Нам не по карману», «Недостаточно зарабатываем», «Пока она в школе». В последнее время я слышу их всё чаще.

Когда я вхожу на кухню, мама и папа смотрят на меня и торопливо улыбаются, как будто пытаются сделать вид, что всё в порядке. Но я по-прежнему вижу морщины у них на лбу, глубокие круги под глазами (к слову, не пустыми).

– Доброе утро, Пенни, – говорит папа. – Тебе положить бекон?

У него весьма неплохо получается улыбаться и говорить так, словно ничего не случилось, но по его лицу видно, что его что-то тревожит.

– Привет, моя девочка, – говорит мама. Она тяжело вздыхает. – Как спалось?

Мне снился кошмар: люди с пустыми глазами, зовущие меня к себе. Если я расскажу об этом, то на лицах родителей появится ещё больше тревоги. С моей помощью Творец Страха получил власть над реальностью, и именно мне суждено понять, как остановить его растущее могущество. А что, если именно этот бесконечный океан страха в моём сознании питает его силу? В моём животе растёт семя, порождающее страх? Как будто я – электрический ток, медленно, но верно заряжающий его, и его зарядка приближается к ста процентам. Во всяком случае, мне нужно придумать, как взять часть маминой и папиной тревоги, часть нашей общей тревоги и уменьшить её, потому что, возможно, в результате и Творец Страха ослабнет.

– Неплохо, – отвечаю я.

Папа накладывает мне яичницу с беконом, и я сажусь за стол вместе с блокнотом. (Родители уже привыкли, что я что-то пишу даже во время завтрака.) Всегда здорово, когда готовит папа. Мама каким-то образом умудряется сжечь всё, что бы она ни пыталась приготовить. Кроме апельсиновых булочек. Её апельсиновые булочки просто фантастически вкусные. Думаю, что именно из-за тревоги, написанной на лицах мамы и папы, мы уже давно не пекли апельсиновые булочки.

Папины румяные щёки и мягкий живот немного успокаивают меня этим утром. Так хорошо их видеть, сразу чувствуешь себя лучше. То же самое можно сказать и про мамины очки в заострённой оправе, и про волосы, собранные в небрежный пучок, из-за чего она выглядит так, будто может завоевать весь мир одним движением руки. Она часто подрабатывает волонтёром в библиотеке, пока я в школе. Интересно, это как-то связано с тем, о чём они шептались?

– Мы можем как-нибудь испечь апельсиновые булочки? – спрашиваю я. – И пойти купить краску для наволочек на Хеллоуин?

– Хм, – произносит мама. – Пожалуй, это отличная идея!

Тревожные морщинки никуда не делись. Я всегда знала, что у нас не было кучи денег, но главное, что мы были друг у друга, к тому же нас выручал папин цветочный магазин, и казалось, что этого вполне достаточно. Но сейчас, наверное, уже нет. В последнее время, особенно с тех пор, как у бабушки стало прихватывать сердце и мама, и папа ходят так, словно им в обувь налили цемент, а на плечах они носят половину земного шара.