Раньше, пока не пришёл Творец Страха, я не придавала этому значения. Что, если у бабушки случится ещё один сердечный приступ и мы ничего не сможем сделать? (Так сказали врачи, и именно поэтому бабушке пришлось переехать из своей комнаты в дом престарелых.) А вдруг больных сердцем становится всё больше и больше? И всё больше и больше пустых глаз? А вдруг? А вдруг?

Но нет, мне нельзя так думать. По крайней мере, нужно стараться держать мысли в узде, даже если мне кажется, что все эти «а вдруг» не выходят у меня из головы, что бы я ни делала. Мама, папа и бабушка приложили кучу усилий, чтобы помочь мне, с тех пор как мне стали сниться кошмары, и не только стихами. Все эти дыхательные упражнения и чашки тёплого молока среди ночи. Банка с монетками на моём комоде была их идеей, чтобы я могла собрать удачу. Толстые одеяла и яркие картины, которыми я могла любоваться по ночам. Новый ночник в виде розы и колыбельные песни. Как я могу сказать им, что ничего из этого не помогает? И мало того, как я могу сказать им, что кошмары становятся всё страшнее?

– Какой твой любимый цветок сегодня? – спрашиваю я папу.

Я уже сбилась со счёта, сколько раз я задавала ему этот вопрос. Это наш особый способ спросить «Как у тебя дела?».

Он ухмыляется.

– Что ж, мне нравится жёлтый цвет, так что, думаю, сегодня я выберу анютины глазки сорта «Тигровый глаз». В них идеально сочетаются красота и озорство, прямо как в тебе. А тебе что нравится?

– Наверное… может быть, окотилло, – говорю я.

– Ух ты! – с улыбкой отвечает папа. – Прекрасный выбор. Он такой стойкий и жизнерадостный!

Я беру телефон и забиваю в поисковике «Тигровый глаз». Папа действительно прав. Они такие яркие и выразительные, именно такое настроение мне бы не помешало после встречи с жуткими пустыми глазами в реальной жизни.

Красочное. Жёлтое. Яркое. Больше никаких пустых глаз. Хватит, хватит, хватит.

– Надо бы прикупить такую картину в магазин, – снова говорит папа, разглядывая мой блокнот с подсолнухами Ван Гога и в то же время глядя куда-то мимо.

Лучшие цветы во всём Кёр-д’Алене продаются в папином магазине. Я представляю, как там висит картина Ван Гога, как жёлтые цветы выглядывают из вазы, словно приветствуя каждого покупателя.

Папа ковыряет вилкой яичницу, не отрывая взгляда от тарелки. Может, он видит там ветви, стебли, лепестки? Или он видит лишь то, что нам не по карману, что бы это ни было?

Хайку

Сорняки, которые сеет Творец Страха, подобны цветам, пока не подойдёшь
поближеи не почувствуешь запах гнили.

Гость

Сегодня я иду навестить бабушку и с нетерпением жду этого момента. Пережив день в школе, я больше не вижу пустых глаз, и вот мама высаживает меня у главного входа в дом престарелых. (Но в этот раз без кексов – после того случая в пекарне. Мама странно посмотрела на меня, когда я взмолилась: «Пожалуйста, никаких кексов», но согласилась). Мама говорит: «Поболтай с бабушкой», «Сделай уроки», а сама собирается уехать по делам.

Она терпеливо ждёт и наблюдает из машины, пока я прохожу мимо высоких, причудливых колонн и вхожу через стеклянные двери в вестибюль. За стойкой регистратуры меня встречает женщина в очках с ярко-красной оправой. Узнав меня, она с улыбкой машет рукой. (Я смотрю в её глаза: обычные, изумрудно-зелёные).

В центре вестибюля стоит каменный фонтанчик, вокруг которого расположились богато украшенные кресла и диваны, а на фоне играет классическая музыка. Перекинув рюкзак через плечо, я иду по коридору мимо столовой со столами из тёмного дерева и хрустальной люстрой.

Я уже много раз проходила по этим коридорам и мысленно рисую перед глазами бабушкину комнату.

Когда она только переехала, её комната была совсем не похожа на ту, что была у нас дома, но я привыкла и к новой обстановке, и к тому, как бабушка обнимает меня при встрече. Я могу представить, где у неё стоит маленькая белая кровать, прикроватный столик, настольная лампа и, конечно же, книжная полка. Когда бабушка переехала сюда пару месяцев назад, папа привёз её маленькую книжную полку, и теперь все её стихи снова стоят на своём месте – по крайней мере, хотя бы что-то осталось таким, как прежде, когда она жила с нами. Как и должно быть. Когда она жила с нами, её комната была по соседству с моей. Её спальня была прямо по коридору, сколько я себя помню. Но иногда дела с сердцем бывают слишком плохи, чтобы о них могли позаботиться обычные люди, такие как я, мама и папа.

Иногда я просто в бешенстве от того, что бабушке и её сердцу нужно больше помощи, чем я могу оказать. Когда мы в первый раз навещали бабушку в её новом доме, я положила на прикроватный столик свежий экземпляр её книги «Подлесок». Предыдущий экземпляр, первый, который издательство прислало ей пятнадцать лет назад, с помятым корешком и титульным листом с бабушкиной подписью, лежит у меня дома на тумбочке. Бабуля подписала его специально для меня.

Не все стихи мне понятны, но мне нравится вкус слов на языке, когда я шепчу их, читая вслух. Одно из моих любимых стихотворений называется «Страх, или Опавшие сады». Его я выучила наизусть.

Во время сегодняшнего визита я крепко прижимаю к груди свой блокнот с подсолнухами, наполненный собственными стихами. Я уже очень очень давно никому не показывала их, потому что вдруг выяснится, что они ужасны?

Я и раньше брала блокнот с собой, отправляясь к бабушке (разумеется, он всегда со мной), но на этот раз всё было немного иначе, потому что, когда я подхожу к бабушкиной двери, я думаю, что могла бы прочитать ей хотя бы крохотный кусочек из своего стихотворения. Если не слишком испугаюсь. Но дверь открыта, и бабушка не одна. В её комнате мальчик. Он рассматривает книги на бабушкиной полке, а бабушка сидит в своём уютном кресле у окна и улыбается ему.

Через несколько секунд бабушка замечает, что я застыла в дверях.

– А вот и моя Пенни, – говорит она. – Заходи, заходи.

Я переступаю порог. Мальчик оборачивается и смотрит на меня. Глаза у него вполне обыкновенные, как и у бабушки, но от присутствия незнакомца в комнате мне всё равно становится неуютно.

На нём рубашка с пуговицами и галстук. У него круглое лицо, мягкие ладони и пухлый живот, прямо как у папы. Его густые тёмные волосы аккуратно зачёсаны на прямой пробор, и он широко улыбается мне. Во всё лицо. Я пытаюсь улыбнуться в ответ, но не понимаю, кто он и зачем здесь, и вся картина того, что я ожидала увидеть, когда пришла к бабушке, мгновенно стирается.

– Это Аруш Банерджи, – произносит бабушка. – Его мама работает здесь, и иногда он приходит и делает уроки. Он тоже учится в шестом классе, верно, Аруш?

Тот делает торопливый шаг вперёд и, едва не споткнувшись, быстро спохватывается и протягивает руку.

– Привет!

Я беру его ладонь, хотя чувствую себя очень неловко. Она тёплая, а его глаза сияют так, как будто он в самом деле рад нашей встрече. Но нет, теперь я точно не собираюсь читать свои стихи в присутствии незнакомого мальчишки.

– Привет, – отвечаю я.

Теперь я не знаю, куда деть руку. Меня пугает повисшая тишина, урчание моего живота. Когда я вспоминаю, что мне всегда было трудно подобрать нужные слова, у меня в голове звучит голос Творца Страха, подтверждающий все мои худшие мысли о себе, как будто он пытается заставить эти мысли затвердеть во мне, словно цемент. Его голос всегда твёрдый, хрустящий и гладкий, как кожура сочного яблока.

– Да уж, – говорит он, – каким-то образом ты умудряешься быть одновременно и невероятно странной, и чрезвычайно глупой. Кто захочет дружить с таким глупым, чудаковатым созданием, как ты?

Но эти мысли быстро обрываются, потому что Аруш тараторит без умолку, вываливая всё и сразу.

– Твоя бабушка просто потрясающая, – говорит он, и его слова заглушают голос в моей голове. – Она прочитала мне несколько стихотворений. Я не всё понимаю, но мне нравится, как они звучат. Моя мама работает в офисе. Занимается бухгалтерией. Когда-нибудь я стану врачом. Ты придёшь во вторник и четверг после обеда? Я – да. Может быть, мы сможем помогать друг другу с уроками? А какой твой любимый фильм? Мне нравится «Бэйб», про фермера и говорящего поросёнка. У тебя классный блокнот. Ты тоже сочиняешь стихи?

Он говорит, и его речь напоминает карусель, которая крутится всё быстрее и быстрее, и я боюсь упасть, но стремительный, захватывающий дух энтузиазм, подобный ветру, заставляет меня невольно улыбнуться. На секунду мне становится немного обидно из-за того, что бабушка рассказала наш секрет этому чужому мальчику, но он так обрадовался и так восхитился тому, какая у меня классная бабуля (он абсолютно прав), и его журчащий, жизнерадостный голос помогает мне отвлечься от голоса Творца Страха в голове, поэтому моё огорчение вскоре улетучивается. Я не знаю, что сказать, но его болтовня и щенячий восторг помогают мне не тревожиться так сильно, как раньше. Я крепче прижимаю к себе блокнот.

– Э-эм…

– Не переживай, – говорит Аруш, как будто прочитав мои мысли. – Ты не обязана читать мне свои стихи или что-то вроде того. Мы можем вместе сделать домашку по математике или посмотреть фильм вместе с твоей бабушкой, ну или ещё что-нибудь придумаем. Что скажешь?

Бабушкина кровать стоит в дальнем углу комнаты, а стол, книжная полка и большое уютное кресло – в другом углу, у большого окна. Я бросаю взгляд в сторону стола.

– Да, наверное, действительно не помешало бы сделать уроки, – говорю я. – Кстати, я Пенни.

Аруш улыбается, открывает рюкзак и достаёт учебник по математике.

– Рад познакомиться, Пенни!

Я приношу свой рюкзак, кладу тетрадь на стол и сажусь напротив него, лицом к двери. Бабушка украдкой смотрит на меня с улыбкой, прежде чем открыть книгу, которая лежит у неё на коленях.

– Тебе нравится математика? – спрашивает Аруш. – Пожалуй, это мой самый любимый предмет. И ещё рисование.

– Хм, – отвечаю я. – Не очень. Если честно, я не сильна в математике.

– А ну-ка, покажи, что у тебя не получается, – говорит Аруш, обходя стол и заглядывая в тетрадный листок, который я только что вынула из папки.

Я чувствую жар в лице и ладонях, когда незнакомец оказывается рядом со мной, но он смотрит на лист бумаги так просто и непринуждённо, что моя скованность уходит, и в считаные минуты он показывает мне способ вычисления длины окружности, о котором я бы никогда не догадалась. Когда я училась в пятом классе, прошла не одна неделя, прежде чем я подружилась с близнецами и стала болтать с ними за обедом, но каким-то образом заговорить с Арушем оказалось ещё проще.

Справившись с заданием по математике, Аруш возвращается к другой части стола и достаёт книгу.

– Формы и ритм имеют большое значение. Понимаете, мне довольно трудно писать сочинения и анализировать книги. Особенно, если вся книга написана в стихах. Моя учительница говорит, что у стихов есть ритм и темп, но мне кажется, что я пока не до конца всё понимаю.

Бабушка приподнимается в кресле.

– А что за книга в стихах?

Аруш показывает нам роман, который ему задали в качестве домашнего чтения, – «Красный карандаш» писательницы Андреа Дэвис Пинкни.

– Романы в стихах пришли к нам от древних греков, – объясняет бабушка. – Сперва попробуй отключить аналитический ум. Прочитай их с помощью своих чувств. Какие эмоции вызывают у тебя стихи? Как ты сам понимаешь ту или иную историю? Анализировать будешь потом.

Мы оба внимательно слушаем, глядя на бабушку. Она лукаво посмеивается.

– В своё время я была профессором английской филологии, – обращается она к Арушу. – Похоже, во мне до сих пор жив дух преподавателя.

Аруш слегка подпрыгивает на стуле.

– Круто! – восклицает он. – Мне ещё никто не советовал так читать книги.

Он на мгновение замирает, уставившись на переплёт, затем снова на бабушку.