Священник говорил о Чарли, стараясь представить его работу важной, а его самого – главой семьи, хотя прекрасно знал, что в их доме все решения принимает Роза. Сильвию коробило, когда настоятель и все присутствующие на панихиде пытались окантовать отца биографическими вехами, хотя он был гораздо шире этих рамок. Человек большой и прекрасной души, он проявлялся не в тягомотном труде на бумажной фабрике, а в том, что дарил детскую смесь молодой мамаше. Он состоял из добрых дел, любви к дочерям и тех двадцати минут на задней веранде бакалеи.

Тот разговор помог Сильвии взглянуть на себя по-новому. Она искала третий путь, потому что была похожа на отца. Джулия собирала ярлыки типа «лучшая студентка», «девушка постоянного парня», «жена», но Сильвии они претили. Она стремилась быть верной себе в каждом своем слове, поступке и убеждении. Для полутораминутных поцелуев в библиотеке ярлыка не имелось, что отчасти было причиной радости Сильвии и смущения Джулии. Она, Сильвия Падавано, не променяет чтение в парке на унылую зубрежку. И не удовольствуется меньшим, чем истинная любовь, хотя сестры хором вздохнули от известия, что Эрни пригласил ее на всамделишное свидание, но она ему отказала. Она будет ждать, ждать хоть вечность мужчину, который разглядит в ней широкую натуру – ту, какой ее видел отец. Сильвия, обуреваемая мыслями, заерзала на скамье. В похоронных хлопотах она, взмокшая, на грани слез, подступавших к воспаленным глазам, еще толком не излила свое горе и лишь сейчас каждой клеточкой тела почувствовала, что отца больше нет. Он ушел, и теперь никто не знает ее настоящую. С каждой из сестер она была разной – мягкой с ласковой Эмелин и озорной с Джулией, с которой они охотно друг друга подначивали. Рядом с творческой Цецилией, которая изъяснялась и мыслила иначе, чем все вокруг, она была любознательной.

Сильвия посмотрела на склоненные головы рыдающих сестер, на каменное лицо матери и поняла, что все они горюют. Чарли любил их такими, какие есть. Завидев кого-нибудь из своих девочек, включая Розу, он неизменно восклицал: «Привет, красавица!» Это было так приятно, что хотелось выскочить из комнаты и войти еще разок. Отец восхищался устремлениями Джулии, прозвав ее «ракетой». По субботам он водил Цецилию в картинную галерею. Вместе с Эмелин пересчитывал по головам подопечных соседских малышей и охотно слушал ее оживленные рассказы об их интересах и о том, какие все они разные. Под отцовским взглядом Сильвия и ее сестры познали себя. Но теперь этот взгляд угас, и нити, связующие семью, провисли. Все, что раньше получалось само собой, отныне потребует усилий. Прежний родительский дом стал просто домом Розы. Эмелин уже перебралась к миссис Чеккони, чтобы помогать сестре с малышкой. Джулия была замужем. Сильвия подумала, что и ей, видимо, придется съехать.

После похорон они с матерью пошли домой – Сильвия не собиралась уезжать в тот же день, но хотела об этом поговорить. Наверное, стоит определить какой-то срок, скажем, через месяц, чтобы ее уход из дома был плавным и безболезненным для них обеих. Однако Роза всю дорогу молчала, на Сильвию не смотрела. Дома она сразу прошла в свою комнату и переоделась в огородный наряд. Направляясь к выходу, глядела в сторону.

– Тебе что-нибудь нужно, мама? – спросила Сильвия. – Что ты хочешь на ужин?

Роза остановилась.

– Все меня бросили, – проговорила она тонким голосом. – Все покинули.

– Я-то здесь, – сказала Сильвия.

Отклика не последовало, отчего возникла мысль, что, может, и впрямь ее тут нет. Уверенность, что она, Сильвия, вообще существует, пошатнулась. Возникло ощущение, что она растворяется вместе с черным платьем и колготками. Под взглядом отца она была чем-то цельным, а рядом с матерью стала рыхлой и рассыпалась.

– Ступай к кому-нибудь из сестер, – сказала Роза. – Я хочу быть одна.

Она открыла дверь черного хода и вышла во двор. Сильвия стояла в пустом доме и хватала ртом воздух, борясь со спазмом в груди. Для Розы ее вторая дочь недостаточно хороша, и это никогда не изменится. Продышавшись, Сильвия пошла к себе собирать пожитки.

Ночь она провела на кушетке в квартире Уильяма и Джулии. Сильвия сама удивилась, как мало у нее вещей, которые она принесла в магазинных пакетах. Всю жизнь они с Джулией делили маленькую комнату, где помещались только две односпальные кровати и комод. Книги она не покупала, пользуясь своей работой в библиотеке. Надев ночную рубашку, Сильвия забралась под шершавое одеяло. Два пакета с пожитками скромно стояли в углу. Возникло ощущение, что она намертво запуталась в сетях горя. Отец умер, мать прогнала прочь. «Моя родственная душа выручит меня, – подумала Сильвия. – С ним я почувствую себя целой». Но от этой мысли стало еще тоскливей, потому что возлюбленный, если он вообще появится, уже никогда не увидит ее отца. Полночи она таращилась в потолок, чувствуя, как к глазам подступают слезы, которые, похоже, не могли отыскать выхода. До сих пор она так и не заплакала.

Утром Сильвия прикрепила записку к библиотечной доске объявлений: «Ищете, кто присмотрит за вашим домом, питомцем и польет цветы, пока вы в отпуске? Я возьму это на себя в обмен на кров. Спросить младшего библиотекаря Сильвию на выдаче книг».

Никто к ней не обратился. Даже ее парни не объявились, хотя она охотно позволила бы им объятья и поцелуи, пусть и наспех. Эрни и Майлз были на панихиде, но старались не встречаться с ней взглядом. Сильвия не сказала им про отца, но кто-то повесил извещение о заупокойной мессе на доске объявлений. Теперь все ее сторонились, как будто она несла отпечаток смерти. Сильвия даже раз-другой себя обнюхала, удостоверяясь, что от нее не исходит трупный запах. В рабочие часы она катала тележку с книгами, затем там же, в библиотеке, готовилась к занятиям в колледже, а ночью спала на кушетке в квартире сестры.

– Ты сказала маме, что поживешь у нас? – спросила Джулия.

Сильвия помотала головой.

– Она рада, что я съехала.

– Ей очень одиноко. Она никогда не жила одна.

– Ты же днем ее навестила.

Джулия провела рукой по волосам, проверяя, не растрепались ли.

– По-моему, она с утра до ночи в своем огороде. Со мной почти не разговаривала. Я понимаю, она скорбит, но…

– Мама не хочет, чтобы я была с ней, – твердо сказала Сильвия.

На другой день она увидела мать, проходившую мимо больших окон библиотеки. Роза по-прежнему была во всем черном, но уже без вуалетки. Шла она медленно, держа спину прямо. В окна библиотеки не смотрела, хотя пересечься взглядом с дочерью было вполне реально. И Сильвия не выбежала на улицу, чтобы поговорить с матерью. Застыв у конторки, она смотрела, как Роза минует последнее окно и скрывается из виду.

Джулия завела манеру посреди ночи забираться на кушетку к Сильвии. Ее новые формы (живот был не особенно заметен, но лифчики она уже покупала большего размера) вынуждали Сильвию сдвинуться на самый край и обнять сестру, чтобы не свалиться на пол. В тикающей ночи она была рада прижаться к родному человеку. Заканчивался ноябрь, после смерти отца дни текли будто в тумане.

– Ну и как нам быть? – прошептала Джулия.

Закрыв глаза, Сильвия представила, что они лежат в своих односпальных кроватях в родительском доме. Сколько себя помнили, сестры всегда болтали в темноте.

– Ты родишь ребенка, я сдам экзамен для повышения в должности и найду себе жилье.

В колледже Сильвия переключилась с английской литературы на библиотечное дело, поскольку в библиотеке требовался новый специалист, и заведующая Элейн обещала ей это место, если она подтвердит свою квалификацию. Сильвия ежедневно просматривала объявления о сдаче квартир, рассчитывая, что новая должность позволит снять маленькую студию.

– Я себя чувствую Бет, – сказала Джулия.

Сильвия крепче обняла сестру. В их детской игре только она сама, Эмелин и Цецилия объявляли себя Бет, но Джулия – никогда. Подхватив грипп или простуду, она пила апельсиновый сок, сосала цинковые леденцы и поглощала салаты, чтобы набраться сил для выздоровления. Болезнь и огорчение были всего лишь тем, что требовалось одолеть. О том, чтоб им покориться, не говорилось даже в шутку.

Но со дня смерти Чарли в глазах ее плескалась паника. Зная сестру как облупленную, Сильвия понимала, что та не просто опечалена, но ошеломлена. Она не планировала эту смерть, и вызванное ею потрясение грозило изменить всю картину мира. Как ни крути, уход отца был неразрешимой проблемой.

– Ничего, что-нибудь придумаем, – сказала Сильвия. – Ты составишь новый план. Как всегда. Наверное, из-за беременности тебе трудно собраться с мыслями. Дай себе передышку.

– Разве я не права в том, что пытаюсь все наладить? – Джулия положила руку сестры себе на живот. Пару дней назад ребенок начал шевелиться.

Сильвия замерла, стараясь уловить толчки. На ум пришел образ барабанщика, который сидит внутри своего инструмента. Во, что-то есть! В сестрином животе то ли бурлило, то ли молотил крохотный кулачок.

– Конечно, ты права, – сказала Сильвия.

Наконец кто-нибудь из них задремывал, наступала тишина. Лишь однажды Уильям застал сестер крепко спящими в обнимку. Обычно сон их был прерывистым и беспокойным. Для Сильвии, ощущавшей себя кораблем без руля и ветрил, теплое тело сестры было спасительной гаванью, где можно укрыться от бездонного неба, забыв о шершавом одеяле и раззявивших рты пакетах с вещами. Стоило ей закрыть глаза, как отец растворялся во мраке, а мать испепеляла злобным взглядом, заставлявшим себя чувствовать без вины виноватой. Она думала о Цецилии, которая горько плакала, ибо ей, лишившейся отца, матери и родного дома, некому рассказать о достижениях маленькой Иззи. Обитая по соседству от дочери и внучки, Роза хранила мертвое молчание, все глубже погружаясь в свою упрямую скорбь. Накануне она прогнала Джулию, пришедшую ее навестить.

Сильвия уже уплывала в сон, но услышала голос сестры:

– Уильям попросил освободить его от должности ассистента, хоть семестр еще не окончен. Сказал, он должен уделять больше внимания жене, у которой умер отец.

– Какой же он молодец…

– Но деньги-то нам нужны. Я на них рассчитывала, а он, не спросив меня, уже поговорил с завкафедрой. Лучше бы он преподавал и не портил впечатление о себе. Теперь его сочтут лентяем или размазней. – Последнее слово прозвучало как самое тяжкое обвинение.

Сильвия задумалась. Уильям, хромая по квартире, улыбался ей – мол, он не против свояченицы в своем доме, хотя, конечно, этому был не рад. Нет, она не вправе его критиковать.

– Ты ему об этом сказала?

– Уже поздно что-нибудь менять. Окажешь мне услугу?

Ответа не требовалось, Сильвия молча ждала продолжения.

– Прочти его книгу, ладно? Он говорит, труд еще не завершен. Я приставала, пока он не сдался, прочла и ничего не поняла. Вообще. – Джулия округлила глаза. – Я уклоняюсь от разговора, поскольку не знаю, что сказать. Ты опытный читатель, ты поймешь, про что там. Поможет ли ему это? Добудет ли работу после аспирантуры?

Два вопроса подряд, для Джулии весьма необычно. «Все мы в раздрае, – подумала Сильвия. – Сколько еще это будет тянуться?»

– Конечно. Прочту завтра на работе. Хотя, наверное, уже сегодня.

Джулия чмокнула сестру в щеку.

– Спасибо тебе огромное. Только ему ничего не говори.

В темноте Сильвия попыталась разглядеть циферблат, чувствуя, как в груди поднимаются пузырьки паники. Который час? Наверное, скоро рассвет? Опять не выспишься, и ночные переживания вкупе с оглушающими потерями перекочуют в наступающий день.

К чтению она приступила до начала работы, продолжив в свой обед, состоявший из сэндвича, и потом в автобусе по дороге в колледж. Джулия нагрузила ее пакетом, в котором лежали сотни две машинописных страниц, перехваченных резинкой. На первый взгляд это и впрямь был незаконченный труд. Некоторые главы, едва начавшись, обрывались посреди абзаца. Предложения пестрели скобками с вопросительными знаками, означавшими необходимость что-то уточнить позже. На полях была масса примечаний с размышлениями и вариантами, в каком направлении двигаться дальше.