– Дивный парень, правда? – воскликнул Чарли. – Сумел обтесать острые края нашей Джулии, что я считал абсолютно невозможным. Посмотри, как она улыбается!

– Папа! – возмутилась Джулия.

– На какой позиции играешь? – спросил Чарли.

– Маленького форварда.

– Ха! Если ты маленький, не хотел бы я встретиться с большим!

– Интересно, как объяснить подобный рост с точки зрения эволюции? – вопросила Сильвия. – Разве нам нужны дозорные, которые через крепостные стены заметят приближение врага?

Все рассмеялись, включая Уильяма, но Джулии показалось, что он слегка задет этим обсуждением. Она подошла к нему и прошептала:

– Достали мы тебя?

Уильям нежно стиснул ей руку, что читалось знаком «и да и нет».

Обед был невкусный. Несмотря на свои огородные удачи, Роза терпеть не могла готовку и через силу стряпала по очереди с дочерьми. Кроме того, ее отменные овощи предназначались не для стола, а на продажу – каждые выходные близняшки торговали ими на рынке богатого пригорода. Нынче кухаркой была Эмелин, что означало блюда из замороженных полуфабрикатов. Право выбора предоставили гостю, Уильям высказался в пользу индейки, которую ему подали на лотке с отделениями для пюре, горошка и клюквенной подливки. Члены семейства беспечно последовали его примеру и приступили к трапезе. В меню еще значились рогалики, также разогретые в духовке. Их встретили с изрядным энтузиазмом и смели за десять минут.

– В детстве мама кормила меня такими же обедами, – сказал Уильям. – Спасибо вам за приятное воспоминание.

– Я рада, что ты не обескуражен нашим угощением, – ответила Роза. – Позволь узнать, ты воспитан католиком?

– Я окончил бостонскую католическую школу.

– В профессиональном плане пойдешь по стопам отца? – осведомился Чарли.

Вопрос этот удивил Джулию и насторожил ее сестер. Чарли никогда не говорил о работе и никого не спрашивал о сфере деятельности. Свою работу на бумажной фабрике он ненавидел. По словам Розы, мужа ее не увольняли только потому, что предприятием владел его друг детства. Чарли постоянно твердил дочерям, что не работа создает личность.

«А что создает твою личность, папа?» – однажды спросила Эмелин, в очередной раз услышав эту сентенцию. Вопрос был задан нежным тоном дочки, которую в семье считали самой искренней и ласковой.

«Твоя улыбка, – сказал Чарли. – Ночное небо. Цветущий кизил в палисаднике миссис Чеккони».

Джулия, свидетель того разговора, подумала: «Чепуха все это. И бесполезно для мамы, которая каждую неделю стирает чужое белье, чтобы оплатить счета».

Наверное, Чарли пытался поддержать беседу, какую, по его мнению, другие отцы вели бы с приятелями своих дочерей. Задав вопрос, он осушил стакан и вновь потянулся за бутылкой.

«Папа-то выглядел испуганным, – позже скажет Сильвия, когда они с Джулией улягутся и погасят свет. – Раньше ты слышала от мамы слово ”обескуражен”? Она так не разговаривает. Они оба выставлялись перед Уильямом».

– Нет, сэр, – ответил Уильям. – Отец занимается бухгалтерией, а я…

Он замешкался, и Джулия подумала: «Ему трудно, потому что он не знает ответа. У него вообще нет ответов». По спине ее пробежал холодок удовольствия, ибо она по части ответов была докой. Едва научившись говорить, Джулия уже командовала сестрами, указывала на возникшие проблемы и подсказывала пути их решения. Порой девочки злились, однако признавали ценность того, что в доме имеется свой «спец по устранению неполадок». То одна, то другая прибегала к ней и робко говорила: «Джулия, у меня проблема». Речь шла о мальчике, строгом учителе или потере монисто, взятого поносить. Джулия загоралась и, потирая руки, намечала план действий.

– Если ничего не выйдет с баскетболом, я, вероятно… – Уильям осекся, вид у него был такой же растерянный, как у Чарли минуту назад; он завис – будто в надежде, что концовка фразы чудодейственно возникнет сама.

– Вероятно, станешь преподавателем, – пришла на помощь Джулия.

– Здорово! – одобрила Эмелин. – Тут неподалеку живет один симпатичный преподаватель, за ним женщины ходят табуном. У него такие классные пиджаки.

– И что он преподает? – спросила Сильвия.

– Не знаю. Какая разница?

– Большая.

– Преподаватель! – произнес Чарли таким тоном, словно речь шла об астронавте или президенте Соединенных Штатов. Жена его всегда мечтала об учебе, но образование ее закончилось на средней школе, а сам он бросил колледж после рождения Джулии. – Это что-то с чем-то.

Уильям кинул на Джулию взгляд, в котором сквозили благодарность и что-то еще, застольная беседа потекла дальше.

Вечером, когда вдвоем они вышли прогуляться, Уильям спросил:

– С чего ты взяла, что я буду преподавать?

У Джулии запылали щеки.

– Я хотела помочь, а Кент сказал, ты пишешь книгу по истории баскетбола.

– Вон оно что. – Уильям даже не заметил, как выпустил ее руку из своей ладони. – Это всего лишь наброски. Я даже не уверен, станут ли они книгой. Еще неизвестно, во что это выльется.

– Все равно это круто. Я не знаю другого такого студента, который в свободное время пишет книгу. Это очень серьезно, вполне в духе будущего профессора.

Уильям пожал плечами, но идея в него явно проникла.

Джулия шагала в тени высоченного Уильяма. Мужчина, только еще юный. Пльзень притих под темно-синим небом. Уильям и Джулия вошли в проулок. Правее виднелся шпиль церкви Святого Прокопия, в которую семья Падавано ходила на воскресные службы. Джулия представила младшую сестру, которая, укрывшись за стеллажом с научной фантастикой, целуется, не обращая внимания на резкий свет потолочных ламп. Она взяла Уильяма за лацканы пиджака и потянула к себе: пригнись.

Он понял и нагнулся. Его губы встретились с ее губами, нежными, теплыми, и они прижались друг к другу в центре улицы, в центре своей любви, в центре Пльзеня. Джулии понравилось целоваться с Уильямом. До него она целовалась лишь с парой мальчиков, которые подходили к поцелую так, будто раздался стартовый выстрел перед спринтом. Финишной чертой предполагался, видимо, секс, но ни один из мальчишек и не надеялся зайти столь далеко и лишь старался одолеть максимум дистанции, прежде чем Джулия отменит гонку. Поцелуй в щеку, поцелуй в губы, быстро переходящий во французский поцелуй, а затем мальчик ощупывал ее грудь, словно пытался определить размер. Джулия никому не позволяла продвинуться дальше, но вся эта процедура была такой напряженной, что оставляла впечатление чего-то мокрого и ненужного. С Уильямом было иначе. Его поцелуй был медленный и совсем не напоминал гонку, что помогло Джулии расслабиться. Она чувствовала себя в полной безопасности, все ее тело отозвалось на поцелуй, и она нежно прижалась к Уильяму. Впервые она сама хотела большего. Она желала его. Но вот их губы разъединились, и Джулия, уткнувшись в грудь Уильяму, прошептала:

– Я хочу выбраться отсюда.

– В смысле? Из родительского дома?

– И вообще из этого района. После колледжа, когда… – Джулия помешкала, – начнется моя настоящая жизнь. Здесь этого не будет, ты же видел мою семью. Тут завязнешь. – Она представила землю в их огороде, богатую перегноем, на ощупь жирную, и, будто испачкавшись, отерла ладонь о рукав Уильяма. – В Чикаго есть районы гораздо лучше. Там совершенно другой мир. А ты, наверное, вернешься в Бостон?

– Мне нравится здесь, – сказал Уильям. – И семья твоя понравилась.

Джулия поймала себя на том, что затаила дыхание, ожидая его ответа. Она решила связать с ним свою жизнь, но не была вполне уверена, что у него такие же планы, хоть на это и надеялась.

– Я тоже их люблю, однако не хочу в них превратиться.

Когда поздно вечером Джулия прокралась в их с Сильвией маленькую спальню, там ее поджидали все сестры, облаченные в ночные рубашки. Они встретили ее торжествующими улыбками.

– Чего вы? – шепотом спросила Джулия и, не сдержавшись, улыбнулась сама.

– Ты влюбилась! – прошептала Эмелин.

Девчонки праздновали грандиозное событие: старшая сестра первой отдала свое сердце мужчине. Вся троица сгрудилась на ее кровати. Они это делали бессчетно и, даже повзрослев, исхитрялись так уложить руки-ноги, чтоб поместиться всем.

Рассмеявшись, Джулия зажала рот, дабы не услыхали родители. В объятьях сестер она вдруг почувствовала, как подступают слезы.

– Похоже, так, – призналась Джулия.

– Мы одобряем, – сказала Сильвия. – Он смотрит на тебя благоговейно, но ты и впрямь богиня.

– А мне нравится цвет его глаз, – поделилась Цецилия. – Необычный оттенок голубого. Я напишу его портрет.

– Но это не та любовь, о какой мечтаешь ты, Сильвия. – Джулия решила внести ясность. – У нас разумная любовь.

– Конечно, ты же у нас умница-разумница. – Сестра поцеловала ее в щеку. – И мы очень рады за тебя.

Уильям сделал ей предложение, когда они были на третьем курсе. Таков был план – план Джулии. Они поженятся после завершения учебы. Прослушав увлекательный курс организационной психологии, Джулия поменяла специализацию с гуманитарной на экономическую. Она узнала о сложной механике бизнеса, о том, что он сводится к комплексу из мотиваций и действий. Что если одна из этих частей выйдет из строя, то сломается вся компания. Профессор Купер, ее наставник, консультировал компании, помогал организовывать рабочий процесс «экономично» и «эффективно». На каникулах перед последним курсом Джулия работала с ним – вела документацию, чертила деловые графики градостроительного проекта. Родные посмеивались над ее темно-синими жакетом с юбкой и туфлями в тон, но ей нравилось входить в кондиционированную прохладу офиса, где все одевались так, что было сразу ясно – тут относятся серьезно и к себе, и к работе, ей нравились даже облака сигаретного дыма в женском туалете. Мужчины полностью соответствовали ее представлению о том, как должны выглядеть мужчины, и потому в подарок Уильяму на день рожденья она купила элегантную белую рубашку с воротничком на пуговках. На Рождество она собиралась надеть вельветовый пиджак. Уильям решил последовать ее совету и стать преподавателем истории. Джулия любовалась изящностью своего плана: помолвка этим летом, а следующим – свадьба и поступление Уильяма в аспирантуру. Вот и настала жизнь здесь и сейчас, а не где-то вдалеке. Все детство она ждала этого момента, о котором возвестят колокола взрослости.

Свое последнее студенческое лето Уильям проводил на тренировочных сборах, и в конце дня Джулия часто его навещала, чтобы вместе поужинать. Иногда во дворе она сталкивалась с Кентом, который, закончив тренировку раньше, спешил на работу в университетском медпункте. Он нравился Джулии, и все же с ним было как-то неуютно. Похоже, их жизненные ритмы были настолько не согласованы, что оба говорили одновременно – например, стоило Уильяму что-нибудь сказать, как Джулия и Кент тотчас, перебивая друг друга, ему отвечали. Однако Джулия уважала стремление Кента получить медицинское образование и считала, что он хорошо влияет на Уильяма. Ощущение дискомфорта возникало у нее еще и потому, что она старалась понравиться Кенту, но не знала, удается ли. В его обществе Джулия перебирала в голове возможные темы беседы, которые позволят ей чувствовать твердую почву под ногами.

– Привет, генерал, – поздоровался Кент, встретив ее однажды вечером. – Я слышал, ты горишь в корпоративном мире.

– Не называй меня так, – сказала Джулия, но тут же улыбнулась. Обижаться на Кента было невозможно, тон его и добродушная улыбка просто не позволяли этого. – Как там баскетбол?

– Прекрасно, – произнес Кент в той же манере, в какой Цецилия говорила о насыщенном пурпуре. – Сегодня наш парень в ударе. Приятно видеть, как он радуется лету.

Джулия уловила упрек, но не поняла, в чем виновата. Разве она не хочет, чтоб Уильям радовался?