Кент ушел, а Джулия, сев на скамью, покачала головой, досадуя, что ее задели слова этого парня. Потом достала из сумочки помаду и, глядя в зеркало пудреницы, подкрасила губы. В дверях спортзала показалась группа долговязых нескладных ребят, среди которых был и ее красивый жених. Недавно Джулия встретила знакомую, с которой на первом курсе посещала занятия по биологии, и та сказала: «Говорят, ты обручилась с тем высоким парнем, у которого красивые глаза? Он ужасно милый». По дороге в кафе Джулия крепко держала Уильяма за руку.

Уильям двигался замедленно и толком не мог поддержать беседу, пока не забросит в себя тысячу калорий, которые вернут краску его лицу. Джулия, напротив, сама не своя от волнения, говорила без умолку, рассказывая обо всех событиях дня.

– Профессор Купер сказал, что я природный решатель проблем.

– Он прав. – Уильям разрезал печеную картофелину вдоль, затем поперек и отправил четвертинку в рот.

– Я хотела спросить, продолжаешь ли ты свои записи. – Джулия усвоила, что от слова «книга» лучше воздерживаться. – Ты бы мог представить их как дипломную работу.

– С этим неразбериха. Совсем нет времени, вдобавок я все никак не соображу, как скомпоновать материал.

– Я бы охотно прочла твои заметки.

Уильям помотал головой.

Джулия едва не спросила: «А Кент читал?» – но сдержалась, опасаясь услышать «да». Ей было бы любопытно ознакомиться с книгой, чтобы понять, насколько она хороша и сможет ли способствовать карьерному росту автора.

– Теперь я буду выходить в стартовом составе, – сказал Уильям. – Тренер говорит, что у меня качественный скачок.

– Что значит – в стартовом?

– Буду начинать игру в составе лучшей пятерки. Скауты НБА меня увидят сразу.

– Здорово! А я стану болеть за тебя.

– Спасибо, – улыбнулся Уильям.

– Ты уже сказал родителям о нашей помолвке?

– Еще нет. – Уильям покачал головой. – Я знаю, сказать надо, только… – Он помолчал. – Не уверен, что им это интересно.

Джулия изобразила улыбку, чувствуя, какой натянутой она вышла. Уильям все откладывал разговор с родителями. Наверное, стыдился сообщить им, что сделал предложение девушке из бедной итальянской семьи. С его слов Джулия знала, что отец занимает внушительную должность, а потому мать может не работать. Вероятно, от своего единственного ребенка они ожидали высокого полета, но Уильям в этом не признается, а Джулия не выскажет своих тревог напрямую.

– Не глупи, они твои родители, – проговорила она сдавленным голосом, под стать ее вымученной улыбке.

– Знаешь, я понимаю, было бы странно не позвать родителей на свадьбу, но, по-моему, не стоит их приглашать. – Он посмотрел на Джулию и добавил: – Я говорю честно. Хоть все это необычно.

– Позвони им прямо сегодня, – предложила Джулия. – Мы вместе поговорим с ними. Я обаятельная, они меня полюбят.

Прикрыв глаза, Уильям молчал, словно мыслями был где-то далеко. Потом взглянул на Джулию, как на проблему, требующую решения.

– Ты же меня любишь, – сказала она.

– Да, – ответил он, и слово это как будто перевесило чашу весов. – Ладно, будь по-твоему.

Часом позже они втиснулись в старомодную телефонную будку в вестибюле общежития и, усевшись вдвоем на жесткий деревянный табурет, позвонили в Бостон. Ответила мать Уильяма, он поздоровался. Похоже, на том конце провода звонку удивились, хотя говорили вежливо. Потом трубку взяла Джулия; она слышала собственное громкое эхо, словно вещала через мегафон, а вот собеседница ее звучала как с другого края земли. Мило, что вы женитесь, сказала мать Уильяма, только, знаете, мне надо бежать, у меня там кое-что в духовке.

Весь разговор не занял и десяти минут.

Джулия повесила трубку, однако не сразу отдышалась от попыток пробиться к далекому абоненту и, лишь придя в себя, сказала:

– Ты был прав. Ей неинтересно.

– Извини. Я знаю, как ты расстроена. Тебе виделась свадьба со всеми родственниками.

Они сидели на узком табурете, прижавшись друг к другу. В будке было душно и жарко. Пережитое огорчение только усилило сочувствие Джулии к этому парню, который заслуживал таких же родителей, как у нее – всегда готовых поцеловать своего ребенка. Они с Уильямом условились, что до свадьбы у них не будет секса, хотя раз или два чуть не нарушили эту договоренность. Но вот далекая женщина в телефоне так легко отдала своего сына, будто они уже принесли супружеские клятвы. Теперь она, Джулия, будет заботиться о нем, любить его каждой клеточкой тела. И сделать это нужно прямо сейчас. Джулию кинуло в жар, она поправила юбку, перекрутившуюся вокруг талии из-за неудобного табурета, – она должна стать как можно ближе к нему, и тогда все будет в порядке.

– Ты ведь сейчас один в комнате? – спросила Джулия.

Уильям недоуменно кивнул – сосед его уехал на каникулы.

Джулия взяла его за руку, отвела к нему в комнату и заперла дверь.

Сильвия

Август 1981 – июнь 1982

Библиотека имени Лозано стояла на Т-образном перекрестке в центре Пльзеня. Сильвия любила каждый уголок этого просторного здания с окнами от пола до потолка, из которых открывался вид на город, солнечный или пасмурный. Ей нравилась приветливость персонала, вдумчиво отвечавшего на всякий вопрос читателя, даже мудреный или глупый. В библиотеке она работала с тринадцати лет, начав с книгохранилища, и к двадцати годам доросла до младшего библиотекаря.

Сильвия расставляла на полке экземпляры «Какого цвета ваш парашют?», когда в проходе меж стеллажами возник улыбающийся Эрни, ее одногодок с ямочкой на подбородке. Они вместе учились в школе, и порой Эрни заглядывал в библиотеку после своих утренних занятий в электротехникуме. Удостоверившись, что поблизости никого, Сильвия позволила себя обнять. Поцелуй длился около полутора минут, в течение которых пара исполнила два медленных пируэта, а рука Эрни съехала на ягодицы партнерши. Затем Сильвия похлопала его по плечу, и он сгинул.

Сильвия не лукавила, говоря сестре, что целуется с парнями для практики в ожидании большой любви. И потом, это было так здорово. Все школьные годы она выискивала среди одноклассников своего Гилберта Блайта, персонажа «Энн из Зеленых Крыш». Пока что он так и не появился, но ей нравилось волнение, охватывавшее ее в мужских объятьях. По природе застенчивая книгочейка, Сильвия вспыхивала под прямым взглядом того же Эрни. «От поцелуев я делаюсь лучше, – сказала она как-то раз Джулии перед сном. – Это, безусловно, приобретаемый навык». Сестра покачала головой: «О тебе уже идут разговоры. Если мама узнает…» Договаривать было не нужно, обе знали, что мать взбеленится. Попытайся Сильвия объяснить ей, мол, она просто готовится к любви всей своей жизни, ошарашенная мама навеки заточит ее в комнате. Роза никогда не произносила слово «любовь», но выражала это чувство неистовой заботой о дочерях, знавших, что она точно так же, не тратя слов, любит мужа. Потому-то мать, разочарованная своим супружеством, страстно желала, чтобы девочки ее, сильные и образованные, прочно стояли на ногах и были неуязвимы для чего-то столь каверзного и ненадежного, как любовь.

Джулия тоже отвергала это чувство, но вот влюбилась же в Уильяма Уотерса. Сильвии было забавно видеть, как сестра, которую она знала лучше, чем кто-либо другой, отдается нежной страсти. Теперь всегда улыбчивая Джулия больше не раздражалась из-за того, что отец прикладывается уже ко второму или третьему стакану, Цецилия вечно опаздывает к столу, а Эмелин, забыв о своем возрасте, играет с соседской малышней. Сестра стала веселее и мягче, хотя, в отличие от Сильвии, считала любовь не смыслом существования, но составляющей хорошо налаженной жизни.

Джулия верила в череду правильных шагов: образование – это ступень к удачному замужеству, которое обеспечит разумным числом детей, финансовым благополучием и собственным домом. Поведение Сильвии ее огорчало, ибо поцелуи с разными парнями и позволенье лапать себя за грудь, невзирая на то что в двух шагах восседает заведующая библиотекой Элейн (не признававшая иного обращения), выглядели нечистоплотной распущенностью. «Встречайся с кем-нибудь одним, как нормальная девушка», – увещевала Джулия, пытаясь направить сестру на путь благоразумия. «Меня это не интересует, – отвечала Сильвия. – Для свиданий надо расфуфыриться, а потом притворяться милой и мечтающей лишь о замужестве и детях. Но я об этом не думаю, мне противно из себя что-то изображать. – Она приподнималась на локте, стараясь разглядеть Джулию в полумраке. – Знаешь, сегодня, расставляя книги на полке, я придумала такой образ: пока что я просто дом, но после встречи с большой любовью стану целым миром. Любовь откроет мне столько всего, чего сама я не увижу». – «Глупости», – говорила Джулия, однако в темноте улыбалась, ибо, разнеженная собственной влюбленностью, желала счастья этой взбалмошной мечтательнице.

Не сказать что Сильвия была совершенно непрактична. Она собиралась защитить диплом по английской литературе, чтобы лучше понять тайну, прелесть и гармонию своих любимых романов и получить должную квалификацию для преподавания или работы в издательстве. Сэкономленные деньги она будет отдавать матери, чтобы облегчить ей жизнь. Правда, они не особо ладили, между ними то и дело вспыхивали мелкие свары. Сильвию бесило, что мать повсюду оставляет грязные тарелки и стаканы, и близняшки делали то же самое, но им это прощалось ввиду их малолетства. Роза, в свою очередь, жаловалась, что дочь не помогает ей в огороде. Так оно и было, поскольку Сильвия заявила, что ее хозяйственные обязанности ограничиваются домом, и на заднем дворе появлялась лишь затем, чтобы развесить выстиранное белье на многоярусных веревках. Застав ее за чтением, мать корчила гримасу и шумно вздыхала. Этого Сильвия не понимала – чего же кривиться, если сама хотела, чтобы все ее дочери получили образование? Вдвоем с Джулией мать сидела в мирном молчании, но стоило ей оказаться наедине с Сильвией, как воздух в кухне будто потрескивал от электрических разрядов.

Роза причесывала близняшек и пестовала их, как маленьких, что девочки охотно принимали. Они занимались прополкой огорода, помогали складывать высушенное белье. Похоже, двойняшки нуждались только в обществе друг друга и часто выглядели приятно удивленными проявлением любви со стороны родителей и старших сестер. Особенно Эмелин казалась опешившей, если кто-нибудь из семейства вторгался в ее разговор с Цецилией, – она будто забывала, что в доме есть еще какие-то люди. Девочки изобрели свой собственный язык, на котором общались до конца начальной школы, да и сейчас прибегали к его вокабулам, оставшись вдвоем.

Замерев с книгой в руке, Сильвия прикрыла глаза, вспоминая поцелуй Эрни. Недоумки те, кто считает ее доступной потаскухой. Никому – ни Эрни, ни Майлзу, ни бровастому парню в костюме-тройке – не дозволялось больше, чем поцелуй и тисканье. Кавалеры, похоже, были этим довольны, а временной лимит в полторы минуты гарантировал, что ничего серьезнее не произойдет, и Сильвию это вполне устраивало. Если принять, что существует лишь два пути – постоянный партнер либо неразборчивость в связях, то она отыскала третий путь. И мысль о том, что в будущем найдутся и другие пути, воодушевляла. Родственная душа, соответствующая всем высоким требованиям, станет ей не просто другом и мужем, но будет взирать на нее как бы сквозь прозрачное стекло, не желая ничего в ней менять. Сильвия видела ежедневные попытки матери переделать отца, а теперь еще наблюдала, как Джулия нежно заталкивает Уильяма в ипостась идеального мужа. Нет уж, ее любовь будет иной. Она воспримет любимого таким, какой он есть, станет познавать его непохожесть и с головой погрузится в беспримесно чистую любовь.

«Сердце мое открыто», – сказала себе Сильвия и задумалась, откуда эта фраза. Может, стихотворная строка, произнесенная отцом? Она разделяла его любовь к Уитмену. Когда отец декламировал стихи, Сильвия представляла себе бородатого поэта на площадке последнего вагона, и к глазам ее подступали слезы от слов о красоте мира.