Оксана Евгеньева: Рассказы о любви

Рассказы о любви

Посвящается моей маме. Самой невероятной и прекрасной женщине на свете, которая научила меня всему.

А еще всем женщинам, которые справляются с сложными жизненными обстоятельствами и не опускают руки!

Я с вами. Как и моя вера в то, что у вас все получится!

Ее звали Надежда

Каждое утро она подходила к окну, чтобы удостовериться, что мир остался прежним: старый облупленный дом напротив был привычно унылый, сарай с разноцветными надписями все также будоражил общественный порядок, мусорка, до краев набитая разноцветными пакетами, ряды машин – уставших и не очень – в ожидании какого-то движения и несколько голых кустов сирени. Пока ещё голых, без единого листочка. Но Надя знала, что всего каких-то там три месяца, и куст зацветёт пышным цветом, преображая унылый и такой привычный двор. Надя верила, что как только распустятся пучки соцветий, дышать станет легче, потому что сердце, наконец, оживет, отогреется, вдохновится яркостью красок, тонкостью ароматов, лаской теплых солнечных лучей.

И Надежда ждала, прижавшись лбом к холодному оконному стеклу. Иногда молча, иногда тихонько нашептывала себе под нос: «Пожалуйста. Пожалуйста. Господи, дай мне сил дождаться, чтобы увидеть, как цветёт сирень».

Надя вместе с бабушкой высаживала эти кусты. Они вместе ездили за саженцами на рынок, а потом рылись в земле, шептались как заговорщики, смеялись. У бабушки был звонкий смех. Надя и сейчас отчетливо его помнила, хотя когда-то очень боялась, что после смерти бабушки все забудет – колючие руки ее, мягкий голос, тугую косичку в гульке на макушке, глаза: добрые, бездонные, родные. И смех.

На какое-то время так и случилось, она не могла вспомнить про бабушку ничего, все образы были залиты слезами и переживаниями. Но со временем горе пообтесалось, зато бабушкин смех стал периодически прорываться в Надину память. Как и воспоминания о том, как они сажали эту сирень, а потом наблюдали, как кусты приживаются, выпускают почки, листики.

Они тогда сильно боялись, что саженцы погибнут, но сирень, на удивление, выжила и укоренились.  И вот уже двадцать лет подряд Надя с нетерпением ждала, когда на кустах появятся почки, а потом и пышные ветки цветов.

Каждое утро Надя смотрела в окно, а потом пила чай, ела овсяную кашу и собиралась на работу.

Три остановки пешком. Маленький, уютный офис на четыре человека. Пачки исписанной бумаги, тысяча букв информации, которую надо было усвоить, переработать и выплюнуть в виде файла. У неё была скучная работа. Однообразная. Но стабильная, привычная. А все, в чем нуждалась сейчас Надежда – это в чем-то незыблемом. Знакомом. Она не хотела перемен. Она хотела спокойствия.

Вечером Надежда ждала мужа с работы, красиво накрыв стол кружевными салфетками. Толсто нарезала хлеб и овощи большими кусками. Муж не очень любил ее ломти изобилия, но терпел. Он знал, что жена хочет чувствовать вкус. Полноценно, не вполсилы, не вперемешку с другой едой, мелкими кусочками, сборной солянкой в собственном соку. Нет. Она наслаждалась ломтями хрустящих огурцов, мякотью сладких помидоров и свежего хлеба, она насыщала свою жизнь тем, чего ей так не хватало. Звуками, красками, запахами, вкусом. Ощущениями.

Муж любил Надю, поэтому был готов есть что угодно и как угодно, лишь бы Надежда ожила, наполнилась. Вернулась. Он тоже ждал весну, потому что вместе с природой оживала и Надежда. Хоть на время, на несколько месяцев, но она становилась по-настоящему счастливой, пока цвела сирень.

А она цвела. И когда умерла Надина бабушка, и когда болел кто-то из близких, в горе и в радости – каждую весну кусты были стабильны в своём цветении. Даже когда Надя потеряла ребёнка. Глупо так потеряла, без особой причины. Ещё вчера он сидел в животе крепко-крепко, заполняя ее до краев, озаряя их жизнь смыслом, а потом: раз – и все. Нет никого. Пустота. Густая такая, обволакивающая, сбивающая с ног и укладывающая навзничь. Присыпающая осколками надежды. Больно.

Да. Все болело у Надежды, и мир сузился до рамок оконной рамы и привычного вида из окна.

Они с мужем не обсуждали потерю. Больше молчали. Смотрели друг на друга и иногда крепко сжимали ладони. Молча. О горе не надо говорить. Оно было повсюду, не каждый выдержит такого напора. Но они держались. Вроде бы вместе, а иногда один на один с тоской.

Сирень зацвела ожидаемо. Стабильно вовремя. Надя заметила цветы, когда отпечатывала рисунок лба на поверхности оконного стекла. Увидела и улыбнулась. Она взяла телефон и позвонила на работу предупредить, что задержится. А может, и вовсе не придёт. Схватила небольшую стремянку, натянула спортивный костюм и выскочила во двор.

Она искала свой счастливый цветок. Привет от бабушки, волшебный нектар счастья – «пятилистник». Она просматривала каждый цветочек, высчитывала, копошилась. Она искала и нашла. Засунула в рот, загадала желание и проглотила. Потом вернулась домой и засобиралась на работу. Теперь ей осталось только ждать. И продолжать жить.

Вечером муж принёс ещё горсть пятилистников. Она смеялась, но ела их все. И муж проглотил парочку. А что ему ещё оставалось делать, когда жена совсем довела себя до ручки? Есть и не отсвечивать своим несчастным взглядом, улыбаться. Лишь бы она была счастлива, его девочка.

Когда он думал о том, что ждёт их дальше, его сердце больно сжималось, замирало. Никакой надежды у него не было: исследования, комиссии, вереница врачей и километры заключений металлом – «невозможно». Никогда. Ни при каких условиях. У них не будет детей. Своих. И он уже даже с этим смирился или ему так только казалось? Но ведь проще было смириться, принять неизбежное, чем каждый год вот уже пять лет ждать, когда зацветёт сирень. Он смог.

А она верила и ждала. Его Надежда.

– В этот раз точно, я чувствую, – привычно говорила она. А он улыбался и гладил ее по рукам, плечам, целовал. Он не знал, что ей сказать, поэтому просто молчал и гладил. Он уже прошёл все этапы – и отрицание, и торг, и гнев. Когда она ела сирень, он бил покрышку своего автомобиля ногой до тех пор, пока у любимого кожаного ботинка не отошла подошва. Он кричал, он выл, он напивался до потери человеческого облика. А теперь просто гладил ее и молчал, подыгрывая жене в ее сумасшествии.

– Мне бабушка снилась, – прошептала она, – Так что в этот раз точно, я знаю. Я чувствую.

Она улыбнулась, а у него что-то лопнуло внутри с треском, больно ударив под рёбра.

Утром, когда она подошла к окну, чтобы уравновесить свой мир, когда прижалась лбом к стеклу, она увидела, что кто-то оборвал кусты сирени, по-варварски выломав все ветки. Они лежали рядом, безнадежно мёртвые. Она тихо опустилась на пол. Сил бежать и спасать кусты не было. Завод у Надежды закончился.

Чуть позже пришла смс от мужа:

«Уехал срочно в командировку. Вызвали. На сколько дней – пока неизвестно. Но надолго». 

Она не стала ему перезванивать. Знала, что если срочно, то он уже в пути, что в небе нет связи. А его полеты могут затянуться на бесконечное время. Ее самое счастливое время. И без него.

Тогда Надя заплакала. Молча, без слез. Одними губами, которые тряслись от вкуса горечи и разочарования.

«Командировка. Надолго» – прошептала она и погладила свой живот, наполненный до отказа цветами пятилистной сирени.

***

Он знал, что виноват. И что нет ему прощения, – тоже прекрасно понимал, и это мучило его, тянуло из него жилы. Он. Это он погубил сирень. От усталости. От невыносимого чувства бессилия. Выломал все ветки и испугался. Сбежал от неё. Оставил Надежду одну.

Предатель. Он ненавидел себя и не представлял, как будет смотреть ей в глаза. Как скажет о том, что это он убил ее кусты, растоптал, потому что свою надежду он давно похоронил под приговорами врачей и больше не мог смотреть на корчи своей жены, ее сумасшествие, ее дурную веру, от которой можно было сойти с ума.

Он шёл домой, но колени у него подкашивались, шаг был мелким, неровным, медленным. Он увязал в своих мыслях, в своём раскаянии. Он боялся, что она не простит его. Не пустит в их дом, уйдёт от того, кто предал.

Он открыл своим ключом дверь. Конечно, никто его не встречал в коридоре, как раньше. Не кидался на шею после долгой разлуки, не сжимал в объятиях. Он был готов к такому повороту, но почему-то в груди стало ещё тяжелее.

На кухне горел свет.

Она была там.

Накрыла стол салфетками. Нарезала толстые ломти хлеба, овощей, мяса.

Она сидела молча и даже не встала, когда он зашёл на кухню. Бледная. Измученная, с синими кругами под глазами.

Ему захотелось себя убить.

Она молчала.

– Надя, прости меня, – сказал он первое, что крутилось на языке.

Она встала и вышла из кухни и закрылась в туалете. Все так же молча.

Он уселся на стул и закрыл лицо руками. Он не знал, бежать ли за ней и что говорить, как умолять, чтобы простила.

Тишину нарушил сигнал телефона. СМС. От неё.

Три слова: «У нас будет ребёнок».

Он не поверил. Перечитал.

Ещё смс.

«Но я с тобой не разговариваю, пока ты не вернёшь сирень на место, так и знай»

Он улыбнулся. А потом уронил голову на стол и заплакал.

***

А следующим летом сирень на прежнем месте цвела пышным цветом, радуя всех жителей близлежащих домов насыщенным благоуханием и стабильностью. Должно же быть в этом мире хоть что-то стабильное? Хотя бы весна!

Надежда по привычке каждое утро прижималась к холодному стеклу, осматривая дворовые владения. Ей было просто необходимо ощутить незыблемость собственного мира, который несколько месяцев назад утратил свои обычные очертания. В тот самый момент, когда детский крик Веры нарушил такую привычную тишину квартиры, их с мужем жизнь окончательно перевернулась.

Цвела сирень. Жизнь продолжалась. Надежда верила.

Трое и дед

Возле нужной двери уже стоял какой-то мужик:

– Деда Юра, открывайте! – громким басом голосил он и постукивал кулачищем по железной двери.

– Не слышит? – спросила женщина.

– Как видите – ответил мужчина.

– Я Лера. Меня мама попросила разузнать, что произошло. Дед ее знакомой какой-то на связь не выходит уже три дня.

– Тимофей. Я сосед. Будем знакомы. Мне тоже позвонили и просили посмотреть, как здоровье у старика.

– Давно стучите?

– Уже минут тридцать.

– Надо, наверное, ломать дверь.

– Ну да. Чтоб сломать, нужны основания. Никто ничего просто так у нас давно не ломает.

– А то, что там 90-летний старик живет один – не основание?

– Не такое уж. Давайте я позвоню в МЧС, а вы пока стучите. Вдруг повезет, и он откроет.

Но им не повезло.

Вызванные сотрудники МЧС залезли в квартиру через окно и помогли открыть дверь. Дед лежал посреди комнаты на полу. Живой, но обессиленный и истощенный.

Старика аккуратно водрузили на кровать и вызвали врача.

В квартире было невыносимо душно и отвратительно пахло. Старостью, одиночеством и безысходностью. Лера открыла окна настежь, чтобы потоки свежего воздуха развеяли этот удушливый морок.

На стенах висели фотографии женщины и мальчишки. Они навевали грусть. Груз. На вешалке в прихожей на гвозде старое женское пальто, а в ванной ситцевое платье. Лера уже знала, что старик живет один. И от вида женских стареньких вещей в горле собирался комок. Дышать было больно.

Она перевела взгляд на Тимофея, чтобы отвлечься. Он ей не нравился. Типичный неухоженный мужлан. Какие-то растянутые шорты-трусы, футболка явно несвежая, обтягивающая живот, две залысины. И волосы. На теле. Повсюду. Она отвернулась. Его вид и действия вызывали непонятную брезгливость.

Тимофей быстро скрутил и унес ковер, на котором нашли старика, потом полез в холодильник, и, наконец, сбегал за инструментами.