– А если у тебя нет передо мной долгов, что же ты отворачиваешь лицо, едва завидев меня? Я уж подумал было, что твоя текстильная фабрика разорилась и теперь тебе совестно глядеть в глаза акционерам!

От услышанного Фань Лянь тут же смутился:

– А ты зачем решил кликнуть того военного, чтобы припугнуть меня! Разве ты не знаешь, что после событий восемнадцатого сентября ^[60] я начинаю беспокоиться при виде солдатни?

– Да разве ж ты видел солдатню восемнадцатого сентября? Ты так стремительно прискакал в Бэйпин, что и штаны не успел натянуть!

Фань Лянь похлопал его по руке:

– Ну хватит! Не говори обо мне как об изменнике родины. Смотрим спектакль! Смотрим! – И, посмеиваясь, поменял их чашки местами: – Зять, попробуй-ка моего дахунпао ^[61], взял его с собой из дома, прекрасно сочетается с постановкой Шан-лаобаня!

Чэн Фэнтай поднял чашку и прихлебнул, решив не опускаться до уровня Фань Ляня.

Открывала представление сценка из «Чжаоцзюнь покидает пределы родины», которую Сяо Чжоуцзы репетировал столько дней. Его изящная и легкая Ван Чжаоцзюнь, одетая в белоснежную телогрейку с хлыстом в руке, сразу же обратила на себя все взгляды, очаровав зрителей свежестью и ясным взором. Воплощенная им особа обладала чистотой и бесстрашием молодости, стоило ему объявиться на сцене и застыть в картинной позе, как зрители тут же разразились восторженными криками: и потому, что он был поистине прекрасен, и потому, что они в самом деле смотрели на него. В отличие от прежних его выступлений перед пьяными стариками, где все зрители были под хмельком и лишь он один оставался трезвым, на сей раз Сяо Чжоуцзы обратил на себя пристальное внимание каждого в зале и с первой же минуты собрал одобрительные крики «Браво!». Именно это его выступление можно было назвать настоящим дебютом. Прежнее беспокойство Шан Сижуя насчет того, что он смутится перед публикой, не только не оправдалось, но Чэн Фэнтаю показалось даже, что Сяо Чжоуцзы выступал еще свободнее обычного. Изначально сильной стороной Сяо Чжоуцзы была его выразительная жестикуляция и движения, а обучение у Шан Сижуя, в котором он передал все свои секреты мастерства, закалило и отшлифовало его талант, отчего природная одаренность Сяо Чжоуцзы засияла еще ярче, и он выставил себя во всей красе перед огромной толпой. Шан Сижуй стремился к тому, чтобы жестикуляция Сяо Чжоуцзы смотрелась еще выигрышнее и он произвел бы на публику неизгладимое впечатление, чтобы о нем принялись справляться, преследовать его, ходить на каждое его представление.

Взять хоть Фань Ляня, глядя на сцену, тот рассыпался в похвалах:

– И где же Шан-лаобань отыскал этого ребенка, настоящее сокровище? Да еще скрывал его, показал нам лишь сегодня!

– Шан-лаобань еще и пожаловал ему имя, назвал Чжоу Сянъюнь. Как тебе? Хорошо?

Фань Лянь расспросил, как пишутся эти три иероглифа, и покачал головой, изумленно вздыхая:

– И в самом деле неплохо! Эта талия, просто удивительно, такая гибкость… Как по мне, он может соперничать с самим Шан-лаобанем, а ведь он такой юный, сколько ему – тринадцать или четырнадцать? Еще пара лет занятий, и он, быть может, сумеет даже превзойти Шан-лаобаня, когда достигнет его возраста. Пока трудно сказать! – Он заискивающе улыбнулся: – Вот только, зять, ты не говори этого Шан-лаобаню, Шан-лаобань человек с большими амбициями.

Чэн Фэнтай не принял его слова всерьез, но в то же время задумался: а если вдруг Сяо Чжоуцзы и впрямь когда-то превзойдет Шан Сижуя, тому наверняка непросто будет смириться с тем, что его поджимает младшее поколение, которое он сам же и наставлял. Разве не потому бесился Сыси-эр, до смерти изводя Сяо Чжоуцзы?

Все потому, что Чэн Фэнтай недостаточно хорошо узнал Шан Сижуя и глядел на него свысока. Даже шицзе Шан Сижуя из труппы «Шуйюнь», которые выросли вместе с ним, недооценивали Шан Сижуя в этом вопросе.

Когда Сяо Чжоуцзы вышел на сцену, Шан Сижуй, держа в руках грелку, наблюдал за ним из-за кулис, едва заметно кивая и бормоча себе под нос слова пьесы вслед за Сяо Чжоуцзы. Несколько молодых актеров, взглянув на сцену, тут же попались на крючок и принялись зазывать друзей за кулисы, чтобы и те посмотрели: воистину, в труппе «Шуйюнь» родилась новая звезда, эта лежащая рыбка поразительна! Кроме хозяина Шана, разве мог существовать еще человек, кто с такой ловкостью прижался бы спиной к земле, а затем пружиной вскочил на ноги, словно мышцы у него сделаны из каучука? Это привлекло Юань Лань и Шицзю, которые, набросив на себя широкие накидки, по очереди подошли, приподняли полог и устремили взгляд на сцену.

Юань Лань, понаблюдав за Сяо Чжоуцзы некоторое время, подумала про себя: «Если потом труппа “Юньси” воспользуется Сяо Чжоуцзы, чтобы бороться с труппой “Шуйюнь”, мы и в самом деле придавим камнем собственную ногу! Как бы ни был хорош Шан Сижуй, зрители всегда будут гнаться за чем-то новеньким, разве не так?»

Шицзю ясно осознавала, что этот тихоня Сяо Чжоуцзы и в самом деле непрост, донельзя возмущенная, она переглянулась с Юань Лань, и каждая подумала об одном и том же. Обе актрисы, не сговариваясь, посмотрели на Шан Сижуя, тот весь сиял от радости за другого человека, и глядеть на это было невыносимо.

Юань Лань с непринужденной улыбкой заметила:

– Ну уж не ожидала! Этот Сяо Чжоуцзы и впрямь умелец! Многообещающий талант.

Шицзю откликнулась:

– Ну конечно! Второго такого в труппе «Шуйюнь» не сыскать. Мы с тобой, две сестрицы, уже старые, руки и ноги у нас уже не те, остается полагаться лишь на нашего хозяина! – Шицзю помолчала, окинула взглядом столпившихся молодых актеров и медленно проговорила, обратившись к Шан Сижую: – Хозяин труппы! Как я посмотрю, этот Сяо Чжоуцзы обладает высоким мастерством, совсем скоро и вас догонит. А если продолжите его наставлять, то и вовсе превзойдет своего учителя! – эти слова она произнесла нерешительно, и собравшиеся актеры молча уставились на Шан Сижуя, внимательно наблюдая за выражением его лица и опасаясь, как бы тот не вспылил.

Шан Сижуй довольно закивал, не держи он в руках грелку, то и сам бы захлопал в ладоши, радости у него было столько, как будто похвалили его самого:

– И мне так кажется! И в самом деле человек, достойный того, чтобы я его наставлял!

Не будь Сяо Чжоуцзы его учеником, они не посмели бы такое ему говорить! Юань Лань и Шицзю поняли: их речи все равно что игра на цине перед быком. Закутавшись в накидки, они разошлись по своим делам, больше не разглагольствуя. Когда-то в древности богиня Нюйва ^[62] сумела починить небосвод, однако где найти такого небожителя, кто наградил бы Шан Сижуя смекалкой, утраченной еще в утробе матери? Пожалуй, если однажды и в самом деле настанет тот день, когда Сяо Чжоуцзы превзойдет его, он наверняка в приподнятом настроении будет слушать представление из зала, а затем примется хвастать людям:

– Этого молодого актера я обучал еще ребенком, а сейчас он основал уже свою труппу, превзошел своего учителя!

Когда Сяо Чжоуцзы спустился со сцены, первым он увидел Шан Сижуя. С улыбкой, полной радости, тот всучил ему грелку, которую держал при себе полдня. На лбу Сяо Чжоуцзы виднелись мелкие бисеринки пота, в оцепенении приняв грелку, он не понял даже, тепло ему или же холодно, лишь спросил Шан Сижуя:

– Шан-лаобань, как я вам?

Во время выступления он думал лишь о том, как бы отдаться полностью, не подвести ни себя, ни Шан Сижуя. Но как он выступил, и сам не понимал.

Шан Сижуй обеими руками похлопал его по плечам:

– Хорошо! Чудесно! Я и в самом деле не ошибся в тебе! – А затем еще раз похлопал его что было силы: – С сегодняшнего дня ты – Чжоу Сянъюнь! Кроме меня, никто не посмеет звать тебя Сяо Чжоуцзы!

Повернувшись, он принялся мерить закулисье торжественным, под стать императору, шагом, громко хохоча, подражая манере дахуалянов, а затем забормотал себе под нос арию лаошэна ^[63]. Прислушавшись, можно было разобрать, что напевает он, вопреки ожиданиям, как Чжугэ Лян сидит на башне городской стены.

Сяо Лай чарующе улыбнулась Сяо Чжоуцзы, закивала ему, а затем бросилась вдогонку за Шан Сижуем, чтобы присматривать за ним. Сяо Чжоуцзы – теперь его следовало звать Чжоу Сянъюнь – переполнял восторг, внутри у него будто взрывались фейерверки счастья, глаза же были на мокром месте.

Глава 12

После выступления Чжоу Сянъюня начиналась главная часть вечера – новая пьеса Шан Сижуя «Записки о прячущемся драконе ^[64]». Нин Цзюлан кратко изложил сюжет пьесы, а молодой господин Ду Ци переписал, улучшил и доработал текст. Написание либретто и подбор музыки заняли почти два года, сам же спектакль состоял из десяти небольших актов и длился четыре часа, укладываясь в один вечер. В этом и состоял замысел Шан Сижуя касательно нововведений в опере: очистить и сократить историю, чтобы рассказать ее за один вечер от начала и до конца, а не растягивать представление, утомляя зрителей, на несколько дней, – это озарение пришло к нему после просмотра западных фильмов.

Императора в пьесе с восемнадцати до сорока-пятидесяти лет играл сам Шан Сижуй, и это было вызовом не только его голосу, но и актерскому мастерству. Когда восемнадцатилетний император ступал на сцену, он упражнялся с мечом в императорском саду Юйхуаюань ^[65] в ярко-желтом парадном платье, с густыми бровями и большими глазами; весь горящий отвагой, он пел о своем стремлении очистить страну, обликом напоминая молодого рыцаря. Он проговорил:

Сияет меч под лунным светом, скользя по шелку желтому,

Взглянув назад, огонь свечей я вижу, что пылают в прошлом,

И сизой дымкой вдруг опустится туман,

Железным обручем раскинувшись по рекам и горам!

Чэн Фэнтаю показалось, что голос Шан Сижуя, проскользнув по его позвонкам, устремился прямиком к макушке, обратившись горячим источником, отчего кожа на голове у него занемела. Он тихонечко вздрогнул, хрипло выдохнул, и ему стало так хорошо, будто он целиком погрузился в обжигающую ванну.

Фань Лянь захлопал в ладоши:

– За эти два года я уж привык, что Шан-лаобань исполняет дань, и все же шэнов он поет убийственно хорошо! И это еще куньцюй, будь то пекинская опера, он мог бы дать голосу еще больше воли!

Всем известно, что в Пинъяне Шан Сижуй прославился, исполняя амплуа ушэн ^[66], однако после приезда в Бэйпин сосредоточился на ролях цинъи, благородных девиц, и сяодань, славой своей почти затмил небеса, так что публика мало-помалу и позабыла, насколько многогранны его таланты, насколько он непревзойден во всех амплуа.

Внизу, где располагались сидячие места, вдруг раздался звон бьющейся фарфоровой посуды, несколько заносчивых нахалов в коротких куртках вскочили со своих мест, засучив рукава и готовясь ринуться в драку. Они начали переворачивать стулья и браниться, кидая объедки фруктов и шелуху от семечек на сцену. Однако оттого, что сцена находилась далеко от партера, угодили они в сидящих впереди зрителей, посеяв смуту в зале и взбаламутив всех зрителей.

– Эй! Убирайся-ка! Убирайся!

– Чтоб тебя..! Что за дрянь ты исполняешь!

– Проститутка, торгует своим задом! Вали со сцены!

Случилось то, с чем они пытались бороться. Голоса выдали зачинщиков, стало ясно, что это не простые страстные театралы, борющиеся с оригинальностью Шан Сижуя, а его товарищи по «грушевому саду», решившие подставить ему подножку. Шан Сижуй только открыл рот, не успел спеть еще и пары фраз, где же ему успеть опротиветь зрителям? Коллеги Шан Сижуя затесались среди зрителей и решили подорвать его авторитет, прежде чем зал разразится первыми восторженными криками.