В горе было большое ущелье, словно ее кто-то рассек надвое гигантским острым ножом. Сайвар скользил взглядом вверх по утесам, к краю обрыва на многометровой высоте над ним, и у него слегка ослабли колени. Упасть с такой высоты и остаться в живых было очевидно невозможно – доказательство чего лежало перед ним.

– Высоко же здесь падать, – сказал Хёрд, хотя это и так было ясно.

– Да. – Голос у Сайвара был хрипловат, и он откашлялся. И снова стал смотреть вниз, но на этот раз сосредоточил взгляд на своих ботинках и заморгал. Боязнь высоты преследовала его с тех пор, как он маленьким мальчиком увидел, как его друг упал со второго этажа дома. Они лазили и подбивали друг друга висеть на перилах балкона снаружи. Когда друг сорвался и упал спиной в кусты смородины внизу, Сайвар был уверен, что он разбился насмерть. К счастью, друг отделался переломом руки и парой царапин, которыми щеголял еще много недель.

После этого Сайвару долго снились сны, в которых он ощущал, как летит вниз, а вокруг вихрится воздух, – словно это он тогда сорвался, а не друг. Просыпался он, вцепившись мертвой хваткой в одеяло, иногда на полу, но чаще всего на кровати, в поту, с бешено колотящимся сердцем. И до сих пор он не мог находиться на большой высоте и не мог даже представить себе такую ситуацию без волнения.

Так что Сайвар сосредоточился на мертвом теле, лежащем перед ними. Издалека оно казалось частью окружающего ландшафта. Серая зимняя куртка придавала ему сходство с выглядывающим из-под снега камнем, но если подойти поближе, можно было увидеть тело в неестественной позе, чуть припорошенное снегом.

Он смотрел, как Хёрд наклонился и простерся на земле, а потом вынул фотоаппарат. Щелчки фотоаппарата диссонировали с мирным тихим пейзажем.

Сайвар достаточно хорошо знал Хёрда, чтоб понять: это надолго. Хёрд обычно работал медленно и очень скрупулезно. Они проработали вместе несколько лет, но Хёрд стал начальником Сайвара лишь два года назад, когда перевелся в отдел расследований. Сейчас они все дни напролет трудились бок о бок; они входили в команду отдела расследований, состоящую из трех человек и действующую по всей западной Исландии.

Сайвар осмотрелся. Горы красовались белыми вершинами, а за ними посверкивали заснеженные склоны ледника Снайфетльсйёкюля. Несколько птиц легко парили на такой громадной высоте, и он никак не мог различить, что это за вид, а издалека, с моря, доносился гомон чаек. На шоссе недалеко от них движения было мало, лишь изредка проносились машины и исчезали из виду, спускаясь со склона.

Ночью бушевала метель, хотя сейчас от нее почти не осталось следов, лишь рассеянные тут и там сугробы. Сейчас вся местность выглядела умиротворенно и живописно. «Затишье после бури», – подумал Сайвар. А может, затишье перед бурей? Он точно не помнил.

Но не успел он продолжить любоваться пейзажем, как его окликнул Хёрд:

– Ты это видишь?

Сайвар приблизился. И снова у него закружилась голова, и он сглотнул образовавшуюся слюну. У него возникло ощущение, что высота над ним – это угроза, хотя разум и убеждал его, что бояться нечего.

– Что ты сказал? Что я должен видеть?

– Вот, – Хёрд указал на руку жертвы.

Сайвар не сразу сообразил, что имеет в виду Хёрд, но вскоре сам заметил: эта рука сжимала прядь темных волос.

Двумя днями ранее

Пятница, 3 ноября 2017

Петра Снайберг

Я все утро носилась по дому как угорелая. Я уже не в первый раз проклинаю величину этого распрекрасного дома. Триста шестьдесят пять квадратных метров – благодарю покорно! Два этажа, подвал и двойной гараж. Конечно, я была рада возможности выделить комнаты детям не на том же этаже, что и нашу с Гестом спальню, но поддерживать в доме чистоту между приходами домработницы – это просто кошмар какой-то! А уж о том, как искать там какую-нибудь пропажу, я вообще молчу. Например, только что куда-то буквально испарились все зарядные устройства, что вообще невероятно, учитывая, сколько их у нас в доме. Сдается мне, они все валяются на полу в комнате у Ари или Леи, но, конечно же, меня не пустят туда поискать самой, а сами дети категорически отрицают, что зарядники у них. Готова поспорить на что угодно – они даже не удосужились проверить.

– Ари и Лея! – в который раз кричу я в подвал. – Нам через десять минут выезжать. Поднимайтесь, выносите вещи, папа уже нагружает машину.

Я некоторое время жду ответа, но его, разумеется, нет.

Ну, не хотят – как хотят! Я провожу рукой по волосам и осматриваюсь вокруг. После завтрака до сих пор не убрано. На кухонном столе миски с молоком и размокшими овсяными колечками – и я не могу допустить, чтоб они так и стояли все выходные.

Прибираясь, я перебираю в уме все, что предстоит сделать, и все, что я, наверно, забыла. После вчерашнего весь дом буквально вверх дном. После того, как Гест вчера пришел домой поздно, все как-то сбилось, и я легла спать, так и не сделав ничего из того, что наметила себе на тот вечер.

Протянуть со сбором вещей до самого вечера – на меня такая неорганизованность непохожа. Обычно я готовлюсь заранее ко всему: дням рождения, походам в гости, застольям. Я – тот человек, который составляет списки предстоящих задач. Мало что приносит мне такую радость, как возможность отметить крестиком уже выполненное. У меня в компьютере – заранее приготовленные списки на случай поездок на курорт, в большой город, в сельскую местность. Неорганизованности здесь места нет. Если б я была неорганизованной, мне ни за что не удалось бы одновременно заниматься и семьей, и фирмой.

Большинство считают, будто мне все досталось уже в готовом виде, раз у меня такая родня, но это далеко от истины. Я сама выстраивала всю работу «Интерьера» – фирмы, специализирующейся на дизайне интерьеров и консультациях. И прежде чем она начала приносить реальный доход, прошло несколько лет.

Поскольку Гест по образованию программист и экономист, он помог разобраться с практическими вопросами, например созданием плана работ и финансовых смет. Я поначалу занималась всем остальным: поиском заказов, дизайном интерьеров, ведением страниц в соцсетях. Но для выполнения некоторых задач я нашла сотрудников, так что сейчас моя роль сводится в основном ко встречам с клиентами. На этих встречах мы перебрасываемся идеями, и тогда я лучше понимаю, чего именно хочется клиенту. Это сложнее, чем кажется, ведь часто люди и сами не знают, чего хотят.

Поначалу ко мне обращались в основном частные лица, но в последние годы я делаю дизайн всего – от жилых домов до рабочих мест. На сегодняшний день у меня пятнадцать сотрудников, из них восемь – дизайнеры интерьеров, считая и меня, и уже недалек тот день, когда мне придется нанять дополнительных. Заказы так и текут ко мне нескончаемым потоком, и в последний год я смогла вернуть родителям все до последней кроны, что они вложили в мою фирму вначале.

Когда я слышу, что, мол, я уже получила все готовенькое, мне становится обидно: те, кто так говорит, обесценивают мою работу за последние десять лет. Конечно, родители финансово вложились в мою фирму и помогли ей встать на ноги, но всю работу сделала я сама. Я разработала логотип, позаботилась о маркетинге, создала клиентскую базу и, наконец, подобрала персонал. До сих пор все шло нормально. Да что там – отлично! И я должна была бы быть жутко счастлива.

Посудомоечная машина не заполнена до конца, но я все равно закрываю дверцу и включаю ее. Прислоняюсь к кухонной тумбе и слушаю ритмичный шум механизма.

На столе со вчерашнего дня стоит бутылка из-под вина; я чувствую, как из нее поднимается запах, и выбрасываю ее в мусорное ведро, запихав поглубже, чтоб ее не было заметно. Большую часть содержимого я выпила одна вчера перед телевизором, пока Геста не было. Мне было необходимо чем-то успокоить нервы. В последние недели у меня в голове все звучит этот голос, считающий, сколько дней осталось до встречи с семьей: «три, два, один…»

Когда Ари наконец поднимается по лестнице, я улыбаюсь ему, но улыбка исчезает, когда он берет миску и вынимает овсяные хлопья, которые я только что убрала.

– Ты что делаешь? – спрашиваю я.

– Как что, поесть собираюсь, – отвечает Ари тем самым тоном, присущим подросткам. В нем звучит эдакое «ну и что?».

– Ари, я же только что все убрала. Мы сейчас выезжаем. – В моем голосе звучат жалобные нотки.

Ари что-то мычит в ответ и выливает в миску молоко.

Я какое-то время стою и молча смотрю на него. На эти красивые светлые волосы: они сильно отросли, но ему очень идет. Когда он был маленьким, у него были белые кудряшки, а сейчас пряди только волнистые – но это тоже красиво. Кожа у него гладкая – любой косметолог обзавидуется. Угловатые челюсти не дают назвать его лицо чересчур изящным.

Ари всегда был моей слабой стрункой: я не могу сказать этому ребенку «нет» и во всем уступаю. Этот ребенок всегда заставляет меня улыбнуться – даже сама мысль о нем. Рассердиться на Ари я просто не в состоянии.

– Что у тебя с пальцами? – спрашивает он.

– Ничего, – отвечаю я, сжимая кулаки так, чтоб не было заметно ногтей. Кутикула и кожа ниже ногтей давно не бывали в таком жутком состоянии. У меня привычка грызть ногти, я бы все пальцы сгрызла до основания, если б не могла держать себя в руках. Но всерьез я их не грызла уже много лет, с подросткового возраста, а сейчас, видимо, сделала это во сне. Когда я проснулась, у меня на наволочке повсюду были мелкие капельки крови, а во рту привкус железа. Сейчас два пальца у меня замотаны пластырями с изображением зверушек – единственными, что удалось найти, – словно я маленький ребенок.

Ари хмурит брови; они у него чуть темнее, чем светлая шевелюра. В детстве он был – одни глаза. И длинные темные ресницы, как у куклы.

В кухню вошел Гест, а с ним ворвался холодный сквозняк. Он забыл закрыть входную дверь: я вижу краем глаза кусты перед домом. Ветер гоняет по тротуару увядшие листья. Шелест их о тротуар на удивление громкий, словно кто-то прибавил мощности звука. А во всем остальном убавил. «Три, два, один…»

– Я заправил машину, – сказал Гест.

– Отлично. – Я широко улыбаюсь и скрещиваю руки. – Значит, можно выезжать.

Триггви

В группе в «Фейсбуке», которую семья создала для подготовки к предстоящей поездке, больше всего места занимало обсуждение погоды – кроме последних трех дней. Ведь согласно первым прогнозам погода обещала быть необыкновенно хорошей для ноября: солнце, безветрие, относительно тепло и преимущественно без осадков. На страничке люди в шутку спрашивали друг друга, не купили ли они солнцезащитный крем. Но во вторник прогноз круто изменился: сейчас обещали осадки и сильный ветер, первый циклон зимы – в субботу, которая выдастся необычно холодной; по крайней мере, так сказал вчера синоптик в выпуске новостей, предостерегая зрителей от всяческих поездок. Мне ужасно хочется повторить шутку про солнцезащитный крем, но не уверен, что у них хватит чувства юмора оценить ее. К счастью, циклон обещают во второй половине дня, а значит, поплавать на корабле по Брейда-фьорду в полдень мы, скорее всего, еще успеем.

По-моему, немного забавно, что про этот новый прогноз никто и не вспомнил, а в последние дни Оддни отходила от телевизора, едва начинался прогноз погоды. Мне кажется, это из-за того, что она не желала ему верить и попросту решила не обращать на него внимания.

Может, она считает, что на семью Снайбергов плохие прогнозы не распространяются. Кажется, родня моей Оддни иногда думает, что на нее вообще действуют иные законы, чем на остальных.

Я смотрю на Оддни на пассажирском сиденье рядом со мной. Она привела себя в порядок, накрасилась и взбила прическу. А вот одежда на ней будничная: светло-коричневая флисовая кофта на молнии и черные брюки. Нарядно, но не чересчур. Оддни всегда умела в совершенстве балансировать на грани.