Чухоня хоть и не был семи пядей во лбу, но на ушкуе заменить его было бы очень сложно. За штурвал не становился и в машинное отделение не совался, но всё, что нужно делать на палубе, делал очень быстро и качественно. И, что самое главное, неплохо кашеварил. Места под палубой и так было очень мало, поэтому кухня с железной печкой находилась на корме. Уже на подходе я почувствовал очень приятные запахи. Обычно первым туда прибегал Осип, а сейчас, получается, я. Чухоня, всё ещё недовольный моим странным поведением, шмякнул в глубокую жестяную миску изрядное количество каши с салом и протянул мне. От залётной и совершенно непонятной мысли, что это, конечно, не мишленовский уровень, я отмахнулся даже с каким-то раздражением.

Не едали мы ваших мышиленов, мне и чухонская кашка очень даже в радость. Дома кормили куда хуже и в основном остывшими да подсохшими остатками того, что подавали в тётушкином трактире. Впрочем, кузены ели то же самое. А учитывая, что тётушкин трактир – ещё тот клоповник, переход на ушкуй в плане питания был оценён мною по достоинству.

Я взял протянутую тарелку и тут словно получил первое реальное подтверждение, что в меня действительно кто-то вселился. Прямо бешеный бес какой-то! А всё потому, что я начал заглатывать кашу с невероятной скоростью, практически не пережёвывая. Словно боров какой. Видел однажды, как они жрут. И только замерев с не донесённой до цели ложкой и полным ртом каши, осознал, что я всегда так ел, точнее жрал. Почему же теперь мне это кажется странным и неестественным? Возможно, потому, что вспомнил, как чинно и не спеша едят те же дядька Захар и Данила?

С трудом проглотив кашу, я почувствовал на себя насторожённый взгляд Чухони, так что пришлось продолжить в прежнем духе. Впрочем, это было не так уж сложно – едва расслабился, как снова проснулся прожорливый зверь, причём не вселившийся, а тот, который жил во мне с рождения. Тарелка быстро опустела. К этому времени как раз подошёл капитан и, получив свою порцию, уселся за столиком у борта. Он как-то странно посмотрел на меня, и я осознал, что моя компания явно не улучшает ему и без того не очень хороший аппетит. Проблему решил Чухоня. Он заполнил ещё одну миску, воткнул в кашу ложку и протянул мне. Обрадоваться я не успел, потому что старый ушкуйник строго сказал:

– Отнеси Гордею и не вздумай приложиться к чужому. Вернёшься, и я отдам тебе порцию Осипки.

В первый момент я хотел возмутиться, затем понял, что не поймут. Даже простое «хорошо» показалось мне лишним, поэтому просто кивнул.

В тёмное Гордеево царство спускался с некоей опаской, при этом костеря себя за необоснованные опасения. Раньше я здесь не бывал. Гордею, который на палубу выбирался крайне редко, еду относил Осипка. Да и вообще, кузен являлся эдаким поводырём для туповатого родственника. Практически все приказы от капитана ко мне приходили через двоюродного братца, который чуть ли не на пальцах объяснял, что нужно брать и куда тащить. Теперь понятно, почему так напряглись ушкуйники. Они просто не знали, как теперь вести себя со мной. Надеюсь, успешный эксперимент с переносом тарелки каши немного их успокоит. Обдумывая это, я ещё больше уверился в том, что не нужно показывать, насколько поумнел. Ничем хорошим это не закончится.

Несмотря на все мои опасения, внизу оказалось не только не страшно, но даже не очень темно. Правда, тесновато для меня, а вот невысокий и кряжистый Гордей, казалось, сидел тут как влитой. Сидел в прямом смысле, потому что он как раз плюхнулся на низенький табурет, перед этим закрыв массивную дверку топки.

Привыкнув к искусственному освещению тускловатых лампочек, я понял, что был не прав в ещё одном предположении, причём ошибались и старый я, и новый. В машинном отделении, которое, если прикинуть, вместе с дровяным бункером занимало как минимум треть корпуса ушкуя, было необычайно чисто. Нигде ни копоти, ни потёков мазута, лишь лёгкий и не такой уж неприятный запах. Иногда прорывались тоненькие струйки пара да натужно ухали какие-то механизмы за тонкой переборкой.

Гордей с удивлением уставился на меня и вдруг поднял руку к груди. Чуть провернув кисть, он изобразил какой-то знак большим и указательным пальцем. Затем сделал ещё пару жестов, но тут же прервал себя и обречённо махнул рукой. Удивительно, но первый знак я понял. Его можно было перевести как вопрос «где?». Остальное разобрать не получилось, но и так всё ясно. Гордей спрашивал, где Осипка.

Как ответить глухонемому, я понятия не имел, поэтому показательно ухватил себя левой рукой за горло, затем махнул в сторону борта и, старательно открывая рот как можно шире, сказал чуть ли не по буквам:

– Утащили. Русалки.

Гордей поражённо охнул и перекрестился. Я тут же последовал его примеру, едва успев переложить тарелку в левую руку, при этом чуть её не выронив. Закончив крестное знамение, тут же от греха подальше сунул подношение механику.

Гордей принял тарелку, а я ещё раз осмотрелся вокруг. Всё здесь мне было очень интересно, и хотелось поглядеть поближе, особенно на то, что творится за тонкой переборкой. Взгляд, переходящий с одного механизма на другой, вдруг наткнулся на недовольное лицо Гордея, который так и не начал есть свою кашу. Похоже, мне здесь не рады. Ну что же, вернусь на корму, хотя и там моему появлению никто обрадуется.

Внезапно интересная мысль заставила меня замереть, едва я выбрался на палубу. А ведь Гордей раньше со мной почти не общался, и некоторые изменения не покажутся ему странными. По крайней мере, удивится он меньше остальных. К тому же, после того как я узнал один из жестов языка глухонемых, во мне возникло жгучее желание выучить его полностью. Судя по тому, что помню, даже капитан общался с механиком в основном с помощью надписей на специальной дощечке.

Что же, это похоже на простенький план, имея который даже как-то дышать стало легче. Нужно вплотную заняться построением новых планов. Они явно облегчают жизнь и придают уверенности. То, что я довольно быстро справился с заданием, явно приободрило и капитана, и Чухоню. Когда я доел вторую тарелку каши, они снова отправили меня в машинный отсек, но теперь уже с большой кружкой чая и печатным медовым пряником. Вот тут, чтобы сдержаться и не откусить половину, пришлось приложить изрядное усилие воли. Похоже, даже когда то, что могло вселиться в меня, проявит себя по полной, бороться с ним будет легче, чем с собственной прожорливостью.

Ускорившись, я чуть не расплескал чай, но донёс всё в целости и сохранности. А ещё через минуту понял, что если бы позарился на чужое, то последствия были бы печальными. Гордей аккуратно взял в руки кружку, снял с неё пряник и с наслаждением вдохнул его запах. Затем, в предвкушении прикрыв глаза, откусил кусок. Похоже, наш механик ещё тот сладкоежка. У меня тут же зародился ещё один план, и в этот раз всё моё нутро чуть не взбунтовалось. Пойти на такие жертвы внутренний проглот был не готов.

Поздно, дружок, это раньше ты мог мной управлять, а сейчас я думаю не желудком, а головой. Десерт мне выдали только в одном экземпляре. Очень хотелось потребовать ещё один пряник, но по угрюмой физиономии Чухони понял – не даст. Печально, учитывая то, что я запланировал сделать через пару минут.

Я не стал пить чай на корме и отправился к Гордею. Механик, когда увидел, что спускаюсь к нему в третий раз, наградил меня раздражённым взглядом, который тут же сменился на удивлённый, потому что я без лишних затей протянул ему свой печатный, медовый и очень вкусный… да успокойся ты уже!

Свой десерт Гордей уже доел. Знак, который он мне показал, я не понял, но догадался, что немого интересуют причины, по которым я пошёл на такие жертвы. Старательно… как же это называется? Во! Старательно артикулируя губами, я произнёс:

– Научи.

Для убедительности начал показывать кистями рук всякие кракозябры, чем вызвал недовольную гримасу на лице Гордея. Он с минуту думал, затем неожиданно для своей вечной суровости улыбнулся, взял пряник и, разломив его, половину протянул мне.

После того как мы молча закончили обедать, он достал кусок чёрной фанеры и особый, похожий на карандаш мелок. Повесив эту штуку на переборку, за которой продолжали ухать работающие механизмы, механик написал мелком «я». Затем ткнул пальцем себе в грудь.

Первые знаки оказались предельно простыми, но сложность стремительно нарастала. Через десять минут встала проблема даже не в запоминании, а в недостаточной ловкости моих пальцев.

– Стёпка! – вдруг заорал над головой Чухоня, заглянувший в люк моторного отсека.

Я даже подумал, что на нас опять кто-то напал, и пулей выскочил на палубу, но всё оказалось не так страшно.

– Ищу тебя, дурака, ищу. Думал уже, что ты обожрался и за борт упал. Ты чего это к Гордею полез? – непонятно почему ярился старый ушкуйник. – Раньше боялся его как чёрта, а теперь словно мёдом намазано. Что, нашёл себе новую няньку? А работать за тебя, дармоеда, кто будет? Хватай Машку за ляжку и смывай грязюку, что нанесли русалки.

Это изречение я слышал не первый раз, но раньше пояснений Осипа так толком и не понял. Теперь дошло окончательно. Так что быстро нашёл ведро вместе с названной женским именем шваброй и принялся драить палубу. При этом пытался задавить в себе разгорающуюся злобу на Чухоню. После недавнего копания в памяти слово «дармоед» мне очень не нравилось. Но злость – это не непонятно откуда взявшиеся новые слова и знания. Её в себе нужно гасить всеми силами и даже бояться, так как это верный признак того, что в меня всё же кто-то вселился.

То, что я всё ещё продолжаю меняться, было понятно по тому, что тяжёлая работа теперь совершенно не отвлекала от роящихся мыслей. Это приносило настоящее наслаждение. Я специально выстраивал мысленные фразы в как можно более длинные предложения, используя максимально сложные слова. Когда сильно увлекался, даже начинала болеть голова, но эта боль была приятной. Чудно! Словно мазохист какой-то. О, ещё одно диковинное слово, но почему-то с каким-то неприятным привкусом. Почему так, пока непонятно.

А ещё я заметил, что за отвлечёнными размышлениями нудная работа протекала плавно и как-то даже незаметно. Поэтому даже удивился, когда понял, что вымыл всю палубу. Больше наблюдавший за мной, чем работавший, Чухоня явно надумал выдать ещё какое-нибудь совершенно бесполезное задание, но, наткнувшись на мой угрюмый взгляд, решил, что не стоит.

Эта его робость точно ненадолго, так что лучше куда-то спрятаться. Наш «Селезень», конечно, слишком маленький для игры в прятки, но я уже нашёл место, где можно отсидеться, так что вернулся к Гордею, и мы продолжили наши уроки.

Глава 2

Где-то через час занятия снова прервали. Лампочка над головой вдруг мигнула, и я даже испугался, что произошла какая-то поломка, но, как оказалось, это всего лишь сигнал, которым капитан привлекал внимание глухого механика. После двойного мигания стрелка на странной половинке часов с надписями, указывавшая на «полный ход», перескочила на «средний ход».

Гордей засуетился, прокручивая какие-то вентили и переводя здоровенные рычаги из одного положения в другое. Мне было безумно интересно наблюдать за происходящим, но я понимал, что снаружи точно творится нечто более увлекательное. Разобраться в работе этой чудесной машины я всегда успею. Так что тут же выскочил на палубу и не прогадал. Поражавшие своей дикой красотой просторы озера не особо изменились, но как-то очеловечились, что ли. Я заметил две маленькие лодки, тянувшие за собой сеть. На берегу из кустов выглядывала любопытная детвора, а прямо по курсу движения нашего ушкуя виднелась расположившаяся у самой воды деревня. Рассмотреть можно было лишь часть её, остальное скрывал густой лес. Так что непонятно, насколько она большая.