Ладно. На экране радара вы видите зеленые точки, обозначающие самолеты. Одну, две, и они движутся. Не исключено, что это наши самолеты. Можно наблюдать, как разворачивается сражение, точек становится все больше, к первым в мерцающем свете экрана присоединяются новые. Они собираются вместе, некоторые гаснут, как искры бенгальских огней. Каждый погасший зеленый огонек означает закончившуюся жизнь, всего одну, если сбит истребитель, или жизни целого экипажа, если бомбардировщик. «Погасни же, огарок!»^[11] (Это из «Макбета». Говорят, он тоже, как ни маловероятно, был одним из моих предков и на самом деле время от времени вершил суд на земле наших семейных владений. По мнению шотландских современников, король не был таким вероломным негодяем, каким изобразил его Шекспир. Запомнит ли меня история как магистра искусств, как человека, получившего орден Британской империи, или как приспешницу гестапо? Даже думать об этом не хочу. Очень может быть, когда перестаешь вести себя по-рыцарски, вполне можно потерять и звание магистра.)

При наличии радиосвязи Мэдди могла передавать на самолеты, что именно служащие со спецобязанностями видят на своих экранах. И говорила пилотам примерно то же самое, что в Оуквее, разве что не так хорошо знала ландшафт Кента. Сообщала координаты движущегося воздушного судна, скорость ветра, есть или нет выбоины во взлетно-посадочной полосе (иногда на нас совершали налеты). А еще отдавала распоряжения предоставлять приоритетное право на посадку тем самолетам, у которых оторваны закрылки или пилот получил ранение и в плече у него застрял осколок, ну и так далее.

Как-то раз вскоре после полудня Мэдди следила, не появятся ли в эфире отставшие после сражения, в котором не участвовала эскадрилья Мейдсенд, и чуть не упала со стула, когда до нее донесся отчаянный голос, раздавшийся на ее частоте:

– Мэйдэй-мэйдэй…

Отчетливый сигнал по-английски. А может, это было французское m’aidez, «на помощь». Дальше передача шла по-немецки.

Голос был мальчишеским, молодым и перепуганным. Каждое появление в эфире обрывалось всхлипыванием. Мэдди сглотнула – она понятия не имела, откуда несется этот отчаянный зов о помощи, – и крикнула:

– Слушайте! Слушайте, – после чего переключила звук с наушников на громкоговоритель, чтобы все могли услышать, и схватила телефонную трубку: – Это помощник диспетчера Бродатт из наблюдательной башни. Я могу связаться непосредственно с Дженни из спецобязанностей? Ладно, значит, с Тессой. С тем, кто у экрана. Мне нужно идентифицировать радиосигнал…

Все столпились вокруг телефона, глядя через плечо Мэдди, как она записывает под диктовку с радиолокационной станции, и громко ахнули, осмыслив координаты.

– Он идет прямо на Мейдсенд!

– Вдруг это бомбардировщик?

– Вдруг у него еще остались боеприпасы?

– А если это ловушка?

– Тогда он говорил бы по-английски!

– Кто-нибудь знает немецкий? – выкрикнул дежурный офицер.

Все молчали.

– Проклятье! Бродатт, оставайтесь на связи. Давенпорт, пробегитесь по базе, может, кто-нибудь из девочек поможет. Приведите мне человека, понимающего немецкий! Живо!

Сердце билось у Мэдди где-то в горле. Она прижимала к одному уху наушник, к другому – телефонную трубку и ждала новой информации от девушки у радара.

– Тсс, – предупредил Мэдди дежурный офицер, перегнулся ей через плечо и взял трубку, чтобы у нее освободилась рука и можно было записывать. – Ничего не говори, чтобы он не узнал, кто его слушает.

Дверь с грохотом распахнулась, и показался Давенпорт. По пятам за ним шла одна из радисток Женских вспомогательных сил.

Девушка выглядела безупречно: ни единой синей ниточки не торчало из униформы, длинные светлые волосы уложены в идеальную прическу, начинающуюся двумя дюймами выше форменного воротничка. Мэдди видела ее в столовой да на редких вечеринках. Между собой ее называли Королевна, хотя официально она не была пчелиной маткой, королевой роя ЖВАС (так мы зовем старшего администратора базы), да и фамилия ее звучала совершенно иначе. Мэдди не знала, как ее зовут по-настоящему. Королевна обладала репутацией быстрой и бесстрашной девчонки, которая безнаказанно дерзила вышестоящим офицерам, но при этом во время воздушной тревоги не покидала помещение, не убедившись, что там больше никого не осталось. Состоящая в отдаленном родстве с королевской семьей, она занимала определенное положение благодаря скорее привилегиям, чем опыту. У нее было звание офицера, но, по слухам, она трудилась за радиоустановкой так же усердно, как любая продавщица, выбившаяся из самых низов. Королевна была хорошенькой, миниатюрной, с легкой походкой, и если в эскадрилье субботним вечером устраивали танцы, летчики стремились пригласить именно ее.

– Дайте ей наушники, Бродатт, – велел дежурный офицер. Мэдди сняла наушники с микрофоном и передала хорошенькой блондинке-радиооператору, которая тут же надела их на голову.

Через несколько секунд Королевна сказала:

– Говорит, он над Ла-Маншем. Ищет Кале.

– Но Тесса же сказала, что он приближается к побережью в районе Уитстейбла!

– Он на бомбардировщике «хейнкель», весь экипаж погиб, мотор подбит, летчик хочет сесть в Кале.

Все уставились на блондинку.

– Вы уверены, что мы говорим об одном и том же самолете? – с явным сомнением спросил дежурный офицер.

– Тесса, – сказала Мэдди в телефонную трубку, – немецкий самолет может быть над проливом?

Теперь все затаили дыхание, ожидая, когда из динамика раздастся бестелесный голос Тессы, которая в этот момент сидела где-то под меловой скалой, неотрывно глядя на зеленые огоньки экрана. Ответ появился на бумаге, выйдя из-под кончика карандаша Мэдди, которая черкнула: «Расположение противника – курс 175, Мейдсенд 25 миль, высота 8500 футов».

– Какого хрена он решил, что летит на Ла-Маншем?

– Ой! – выдохнула вдруг Мэдди, сообразив, что происходит, и замахала в сторону громадной карты юго-востока Англии и северо-запада Франции с частью Нидерландов, которая занимала всю стену за радиостанцией. – Смотрите, смотрите, он движется от Суффолка. Бомбил там прибрежные базы, пересек устье Темзы в самом широком месте и решил, что это и был Ла-Манш! И теперь летит прямо на Кент, а сам считает, что это Франция!

Дежурный офицер скомандовал радистке:

– Ответьте ему.

– Вам придется меня проинструктировать, сэр.

– Бродатт, дайте ей все необходимые инструкции.

Мэдди сглотнула. Но на самом деле времени на колебания совсем не было. Она спросила:

– Он сказал, на чем летит? Какой у него самолет, этот его бомбардировщик?

Радистка сперва сказала название по-немецки, но все смотрели на нее непонимающе.

– «Хе сто одиннадцать»? – неуверенно перевела она.

– «Хейнкель хе сто одиннадцать», а дальше?

– Просто «Хейнкель хе сто одиннадцать», больше он ничего не сказал.

– Значит, просто повторишь тип его самолета, «Хейнкель хе сто одиннадцать». Жми кнопку, которая перед тобой, и говори, только все время держи ее нажатой, иначе он не будет тебя слышать. А когда договоришь, отпусти, чтобы он смог ответить.

Дежурный офицер уточнил:

– «Хейнкель хе сто одиннадцать», это Кале-Марк. Скажите ему, что мы – аэродром Кале-Марк.

Мэдди слушала, как радистка начинает свой первый сеанс в качестве диспетчера, да еще на немецком, невозмутимо и четко, будто всю жизнь инструктировала бомбардировщиков люфтваффе. Пилот с мальчишеским голосом в ответ издал благодарный вздох, чуть не плача от облегчения.

Радистка обернулась к Мэдди:

– Он запрашивает посадку.

– Скажи ему вот что, – Мэдди черкнула в блокноте несколько цифр. – Вначале назови его, потом – нас. «“Хейнкель хе сто одиннадцать”, это Кале-Марк». Дальше номер посадочной полосы, скорость ветра, видимость, – она яростно писала в блокноте. Радистка вгляделась в числа и аббревиатуры и с уверенным спокойствием заговорила в микрофон, отдавая приказы на немецком языке.

Потом замолчала на полуслове и идеально наманикюренным ноготком ткнула в запись, которую дала ей Мэдди, одними губами произнеся: «ПП двадцать семь?»

– Посадочная полоса двадцать семь, – еле слышно ответила Мэдди. – Скажи, «посадку разрешаю, посадочная полоса двадцать семь». И скажи, если у него остались бомбы, пусть сбросит их в море, чтобы не взорвались при посадке.

В диспетчерской стояла тишина, всех словно загипнотизировали резкие, отчетливые инструкции на непонятном языке, которые элегантная радистка произносила с привычной властностью большой начальницы, и страдальческие, столь же непонятные задыхающиеся ответы мальчишки в подбитом самолете, а Мэдди строчила указания в блокноте, где оставалось все меньше свободного места.

– Вот и он! – выдохнул дежурный офицер, и все, кроме Мэдди и радистки, прикованных к наушникам и телефону, бросились к низкому окошку посмотреть, как неуверенно движется возникший в небе подбитый бомбардировщик.

– Когда он пойдет на посадку, просто скажи ему скорость ветра, – проинструктировала Мэдди, продолжая писать как заведенная. – Западно-юго-западный, восемь узлов, порывы до двенадцати.

– Скажите, пожарные службы уже выехали его встретить, – добавил дежурный офицер и хлопнул по плечу одну из девушек-диспетчеров: – Вызовите пожарных. И медиков.

Черный силуэт вдали стал больше. Было уже слышно, как кашляет и завывает его единственный поврежденный двигатель.

– Господи, да он шасси не выпустил! – ахнул молоденький лейтенант Давенпорт. – Он сейчас со всей дури об землю хлопнется.

Однако этого не произошло. «Хейнкель» аккуратно сел на брюхо, взметнув облако травы и дерна, и остановился перед диспетчерской вышкой, а навстречу ему понеслись пожарные и санитарные машины.

Все, кто стоял у окна, сбежали по лестнице и бросились на посадочную полосу.

Мэдди забрала назад свои наушники. Две ее коллеги уже вскочили и стояли у окна. Мэдди изо всех сил вслушивалась, пытаясь разобрать, что происходит снаружи. До ушей доносился исключительно рев сирен. С ее места в окно было видно только небо да ветроуказатель в конце взлетно-посадочной полосы, но не то, что происходит непосредственно внизу. С земли поднялся черный завиток густого дыма.

Королевна, или как там ее на самом деле звали, уже стояла у кромки посадочной полосы и не сводила глаз с истерзанного бомбардировщика люфтваффе.

Лежа на брюхе, он смахивал на большого металлического кита, только извергал из себя не морскую воду, а дым. За треснувшим плексигласом кабины радистке был виден молодой пилот, который отчаянно пытался снять с мертвого навигатора простреленный окровавленный шлем. На глазах у девушки техники и члены пожарной команды обступили самолет и стали вытаскивать оттуда пилота и погибших членов экипажа. Она наблюдала, как искреннее облегчение на лице пилота сменяется замешательством и страхом по мере того, как его все плотнее обступают люди в синей форме со знаками различия Королевских ВВС Великобритании.

Дежурный офицер-радист у нее за плечом еле слышно цокнул языком и чуть нараспев произнес:

– Бедный молодой Ганс! Этот ублюдок не вернется домой героем, ну уж нет. Похоже, у него совершенно нет чувства направления. – Потом легонько и благожелательно опустил ладонь на плечо радистки, которая знала немецкий, и с извиняющимися нотками в голосе проговорил: – Вы не откажетесь помочь нам его допросить?