– Ага, – кивнула она, по-прежнему не поднимая глаз. – Мне тогда было два года. Дотянулась до бутылки и почти всю выпила. Хорошо, бабушка вовремя спохватилась. Но меня все равно пришлось отвезти в больницу.

– Два года? И с тех пор ни разу?

Он случайно коснулся ногой ее ноги.

Татьяна покраснела:

– С тех пор ни разу.

Она поспешно отодвинула ногу и перевела разговор на войну. Александр покорно вздохнул и объяснил, что положение прежнее. Татьяна почти не слушала. Зато, пока он говорил, она могла без опаски изучать его лицо. Опять у него щетина пробивается. До сих пор она еще не видела его гладковыбритым. Интересно почему?

Но спросить она постеснялась. К тому же легкая тень усиков так соблазнительно оттеняла его полные губы.

Ей хотелось узнать, где он надколол боковой зуб, но она решила, что это неделикатно. Если бы эти глаза цвета крем-брюле перестали улыбаться! Если бы ей удалось улыбнуться в ответ!

– Александр… а ты знаешь английский?

– Да, хотя давно не практиковался. То есть не говорил, с тех пор как мать с отцом… – Он осекся.

Татьяна поспешно тряхнула головой:

– Прости, пожалуйста, я не хотела… просто, если ты знаешь какие-то слова, мог бы и меня научить.

Глаза Александра вспыхнули так ярко, что кровь прихлынула к щекам Татьяны.

– Таня, – медленно произнес он, – а какие слова ты хотела бы выучить?

Она не сразу ответила, боясь, что начнет заикаться.

– Н-не знаю. Может, «водка»?

– О, это совсем легко. «Водка» по-английски и будет «водка», – рассмеялся он.

Какой у него хороший смех! Искренний, заразительный, глубокий, настоящий мужской смех, зарождающийся где-то в груди…

Он снова поднял бутылку:

– За что будем пить? Это твой день рождения, поэтому выпьем за тебя. За то, чтобы мы смогли отпраздновать твой следующий день рождения. И надеюсь, в более приятной обстановке.

– Спасибо. За это я тоже выпью, – кивнула она, беря у него бутылку. – И хорошо бы рядом был Паша.

Александр, не отвечая, отставил бутылку и задумчиво оглядел Сатурна:

– Неудачное у нас место. Другая статуя была бы лучше, не согласна? Кусок в горле застревает при виде этого истукана, пожирающего собственное дитя.

– А где ты хотел бы посидеть? – спросила Татьяна, с наслаждением надкусив плитку шоколада.

– Не знаю. Может, вон там, у Марка Антония. Кажется, где-то есть статуя Афро…

– Нам пора. – Татьяна быстро поднялась. – Я совсем осоловела от такого количества еды. Нужно размяться.

Что она вообще здесь делает?

Они вышли из сада и направились к реке. Татьяне ужасно хотелось спросить, как его звали раньше. Неужели Александром? Есть ли такое имя у американцев? И как его ласково называли в детстве?

Нет, она не может задавать такие интимные вопросы. Вполне достаточно и вечерней прогулки по гранитной набережной.

– Хочешь еще посидеть? – спросил Александр немного погодя.

– Нет, я не устала. А ты?

– Давай все же отдохнем.

Они устроились на одной из скамеек с видом на Неву. На другом берегу сверкал золотом шпиль Петропавловского собора. Александр занял половину скамейки: длинные ноги расставлены, руки раскинуты по спинке. Татьяна нерешительно примостилась рядом, стараясь, чтобы их ноги не соприкасались.

Вид у Александра был самый беззаботный. Он двигался, сидел, говорил и улыбался так, словно и не подозревал о том впечатлении, которое производил на трепетную семнадцатилетнюю девушку. Все его существо словно излучало безмятежную веру в существование его собственного законного места во Вселенной. «Все это дано мне, – казалось, говорил он. – Мое тело, лицо, сила. Сам я ничего не просил. Ничего не создавал. Ничего не добивался. Это дар, за который я ежедневно возношу благодарность, когда умываюсь и причесываюсь, дар, о котором забываю днем. Я не горд и не унижен этим даром. Он не делает меня тщеславным или надменным, но и не внушает ложной скромности».

Каждым своим движением он будто говорил: я знаю, кто я есть!

От близости Александра у Татьяны перехватывало дыхание. Наконец переведя дух, Татьяна повернулась к Неве.

– Люблю глядеть на реку, – тихо произнес Александр. – Особенно в белые ночи. В Америке нет ничего подобного.

– Может, на Аляске?

– Может быть. Но это… сияющая река, город, выстроенный на ее берегах, солнце, садящееся за университет и поднимающееся перед нами, за Петропавловской крепостью… – Он покачал головой, не находя слов; оба замолчали. – Как там, у Пушкина в «Медном всаднике»? «И, не пуская тьму ночную… на золотые небеса»… как там дальше?

Татьяна знала «Медного всадника» почти наизусть и немедленно подхватила:

– «Одна заря сменить другую спешит, дав ночи полчаса».

Александр, повернув голову, взглянул на Татьяну, продолжавшую смотреть на реку:

– Таня… откуда у тебя столько веснушек?

– Знаю-знаю, это ужасно некрасиво. Все солнце виновато, – пробормотала она, краснея и принимаясь тереть переносицу, словно это могло избавить ее от надоедливых рыжих пятнышек.

«Пожалуйста, перестань смотреть на меня», – думала она, избегая его взгляда и стараясь унять стук собственного сердца.

– А как насчет твоих светлых волос? – тихо спросил он. – Это тоже солнце?

Татьяна дернулась, как от ожога, ощутив прикосновение его руки к спине. Он может коснуться ее волос… если захочет.

Он не захотел.

– Белые ночи – это здорово, правда? – спросил он, не сводя с нее глаз.

– Зато ленинградская зима… как вспомню, просто дрожь по спине.

– Да, зимы здесь невеселые.

– Иногда зимой, когда замерзает Нева, мы катаемся на санках по льду. Даже в темноте.

– Кто это «мы»?

– Паша, я, наши приятели. Иногда мы с Дашей. Но она гораздо старше и редко берет меня с собой. – Зачем она это сказала? Из зависти? Татьяна умолкла.

– Ты, должно быть, очень любишь сестру, – обронил Александр.

Что он этим хотел сказать? Татьяна предпочла не знать.

– Вы с ней так же близки, как с Пашей?

– По-другому. Паша и я…

Она осеклась. Они с Пашей ели из одной тарелки. Тарелки, которую Даша наполняла едой, приготовленной ее же руками.

– Мы с сестрой спим в одной кровати. Она говорит, что мне не надо выходить замуж, потому что в этом случае мой муж будет третьим в нашей постели.

Их взгляды встретились. В этот раз Татьяна не отвела глаз, решив, что в золотистых закатных лучах незаметны ее алые щеки.

– Ты слишком молода, чтобы выходить замуж.

– Знаю, – фыркнула Татьяна, которую всегда смущало, когда говорили о ее юности. – Но не настолько же!

«Настолько»… для чего?

Не успела она задаться этим вопросом, как Александр осведомился:

– Для чего именно?

Выражение его глаз снова повергло ее в ступор. Она мгновенно потеряла дар речи. Что на ее месте сказала бы Даша? Что в таких случаях говорят взрослые?

– Я достаточно выросла, чтобы пойти в народное ополчение, – произнесла она наконец. – Как думаешь, меня примут? Тогда ты сможешь меня обучать.

Она засмеялась и тут же снова смутилась. Александр пожал плечами и неохотно сказал:

– Кто тебя туда примет? Тебе еще нет восемнадцати…

Он не договорил, но она сумела уловить нерешительность в его голосе. И губы у него слегка дрогнули. А посреди нижней была небольшая ложбинка, совсем крохотная, и до того хотелось коснуться ее…

Татьяна поспешно отвернулась и поднялась:

– Я… мне в самом деле пора домой. Уже поздно.

– Ладно, – кивнул Александр, тоже вставая, медленно и неохотно. – Жаль, такой хороший вечер…

– Да, – выдохнула она, не глядя на него.

Они побрели вдоль реки.

– Александр, ты скучаешь по своей Америке?

– Да.

– И вернулся бы?

– Наверное, – бесстрастно ответил он.

– А можешь?

– Каким образом? Кто мне позволит? И кто меня там ждет?

Татьяна едва сдержалась, чтобы не взять его за руку. Утешить.

– Расскажи мне об Америке. Ты когда-нибудь видел океан?

– Да, Атлантический, и это незабываемо.

– Он соленый?

– Да, холодный, безбрежный, там плавают медузы и белые яхты.

– Я однажды видела медузу. А какого цвета океан?

– Зеленый.

– Как деревья?

Он посмотрел на Неву, на деревья, на нее:

– Немного похож на цвет твоих глаз.

– То есть мутновато… грязновато-зеленый?

Сердце почему-то разрывалось от нахлынувших чувств, дышать было трудно. Но зачем ей дышать? Она и без того всю жизнь дышала, сейчас можно и потерпеть.

Александр предложил возвращаться через Летний сад. Татьяна согласилась, но потом вспомнила статую сплетавшихся в объятиях любовников.

– Наверное, не стоит. Разве нет пути покороче?

– Нет.

Высокие вязы отбрасывали длинные тени на песок. Пара вошла в ворота и направились по узкой тропинке между статуями.

– По ночам здесь все другое, – заметила Татьяна.

– А ты здесь бывала ночью?

Она покачала головой:

– Зато бывала в других местах. Однажды я…

Александр наклонился к ней:

– Таня, знаешь…

– Что? – пробормотала она, отстраняясь.

– Чем меньше ты бывала где-либо ночью, тем больше мне это нравится.

Ничего не ответив, девушка рванула вперед, упорно глядя под ноги. Александр не отставал, дробя свой обычно широкий шаг, чтобы держаться рядом. Ночь выдалась теплой, голые руки Татьяны дважды ненароком коснулись грубой ткани его гимнастерки.

– Это наше лучшее время, Таня. Хочешь знать почему?

– Пожалуйста, не надо.

– Больше оно не повторится. Никогда у нас с тобой больше не будет таких мирных беззаботных минут.

– Они кажутся тебе беззаботными? – удивилась Татьяна, покачав головой.

– Разумеется. Пока мы только друзья и гуляем в сумерках по Ленинграду.

Они остановились на мосту через Фонтанку.

– У меня дежурство в десять, – вздохнул Александр. – Иначе я проводил бы тебя домой…

– Нет-нет, я сама доберусь. Не беспокойся. И спасибо за ужин.

Она по-прежнему не могла заставить себя смотреть в лицо Александру. Хорошо еще, что он такой высокий. Татьяна уставилась на пуговицы его гимнастерки. Их она не боялась.

Он откашлялся.

– Лучше скажи, есть у тебя какое-нибудь домашнее имя? Или ты и для родных только Татьяна? Как они тебя называют?

Сердце у нее екнуло.

– Кого именно ты имеешь в виду?

Александр ничего не ответил. Татьяна отступила шагов на пять и наконец осмелилась взглянуть ему в лицо. Волшебство вновь вернулось. Ей уже не хотелось ничего. Только стоять вот так и любоваться…

– Иногда, – едва выговорила она, – меня называют Тата.

Он улыбнулся.

Долгие паузы ее терзали.

– Ты очень красивая, Тата…

– Перестань, – шепнула она одними губами.

– Если хочешь, – добавил он, – можешь звать меня Шура.

«Шура! До чего же чудесное имя! И как бы я хотела звать тебя Шурой!»

– А кто еще зовет тебя так?

– Никто, – сказал он и отсалютовал.

Домой Татьяна летела как на крыльях. Блестящих красных крыльях, которые отрастила специально, чтобы мчаться по лазурному ленинградскому небу. Но уже ближе к дому отягощенная сознанием вины совесть потянула ее вниз, и крылья исчезли. Татьяна завязала волосы в узел и запихнула книги на самое дно сумки. И все же пришлось постоять неподвижно несколько минут, прижимая к груди кулаки и стараясь унять предательский стук сердца.

Даша сидела за столом, как ни странно, в компании Дмитрия.

– Мы три часа тебя ждем, – недовольно заметила она. – Где ты была?

Интересно, сумеют ли они уловить запах Александра? А чем пахнет она сама? Душистым летним жасмином, теплым солнцем, водкой, икрой, шоколадом? И вдруг они увидят, сколько веснушек прибавилось на ее переносице? Она гуляла по Летнему саду рядом с любимым… неужели все это можно разглядеть в ее полных муки глазах?

– Сожалею, что опоздала. Слишком много работы.