Заикаться о своих мечтах – хотя бы про себя – Финеас, конечно, не осмеливался. Чтобы для него забрезжила надежда, предстояло немало потрудиться на ниве юриспруденции. Кроме того, он постепенно начал приходить к мысли, что адвокатура не сулит немедленных радужных перспектив, и пока не сделал и первых шагов на этом поприще. На что же было ему рассчитывать в политике?

И вот сейчас то, что он считал наивысшей на свете честью, вдруг оказалось в пределах досягаемости и само шло к нему в руки! Решись он довериться Баррингтону Эрлу, шевельни он пальцем – и мог бы уже через два месяца заседать в парламенте. Но кому, как не Баррингтону Эрлу, и верить в таких делах? Ведь тот посвятил политике всю жизнь. Если уж он обратился к Финеасу, так, видно, настроен серьезно и сам верит в успех. Значит, шанс и правда есть, шанс снискать великую славу – если бы Финеас только мог им воспользоваться!

Но что скажет отец? Будет против, конечно. А вздумай Финеас возражать, лишит содержания. Да и что это за содержание! Может ли человек заседать в парламенте и жить на сто пятьдесят фунтов в год? С тех пор как долги были оплачены, Финеас успел наделать новых, пусть и незначительных. Какие-то мелочи портному, что-то сапожнику, да еще что-то торговцу, у которого покупал перчатки и рубашки; и все же он с поистине ирландским упорством делал все возможное, чтобы избежать задолженностей, и жил очень экономно: завтракал чаем с булочкой, а обедал за шиллинг в закусочной, в тупике неподалеку от Линкольнс-Инн ^[1]. Где он станет обедать, если жители округа Лофшейн проголосуют за него на парламентских выборах? Тут он вполне правдоподобно представил себе страдания человека, который в начале жизни очутился слишком высоко на социальной лестнице – умудрившись вскарабкаться наверх раньше, чем научится удерживаться на ступеньках. Наш герой, как можно видеть, был совсем не глуп и не склонен к излишнему прожектерству. Он знал: вздумай он пойти по предложенному пути – с большой вероятностью потерпит полный крах и разорение, не достигнув и тридцати. Ему доводилось слышать о людях без гроша в кармане, которые попали в парламент и закончили именно так, – двух-трех он мог назвать, не сходя с места: их утлые суденышки, не выдержав чрезмерной оснастки парусами, пошли ко дну от первой же крупной волны. Но, с другой стороны, не лучше ли так, чем не иметь парусов вовсе? Эти несчастные, по крайней мере, попытали удачи. Финеас уже успел сдать экзамен на адвоката, а перед адвокатом в парламенте открывается столько возможностей! И помимо тех, кого раннее возвышение полностью разорило, он знал и других – кто, пойдя в молодости на риск, сумел сколотить состояние. Финеас готов был провозгласить, что умер бы счастливым, если бы только смог стать депутатом, если бы хоть раз получил письмо, где после его имени стояло бы «член парламента». В бою воинам порой приходится рисковать, идя на верную гибель. Но там, где трое погибнут, один все-таки прорвется – и будет до конца дней с гордостью носить Крест Виктории. Не так же ли и он сейчас? Для него прозвучал боевой клич, и он не убоится опасности!

На следующее утро Финеас, как и было договорено, вновь встретился с Баррингтоном Эрлом, после чего отправил отцу следующее письмо:

Реформ-клуб, февраль 186– г.

Дорогой отец,

боюсь, содержание этого письма вас удивит, но надеюсь, что, прочитав его до конца, вы признаете мою правоту. Вам, без сомнения, известно, что в ближайшее время парламент будет распущен и к середине марта объявят всеобщие выборы. Мне предложили баллотироваться от округа Лофшейн, и я согласился. Предложение исходит от моего друга Баррингтона Эрла, личного секретаря г-на Майлдмэя, и сделано от имени политического комитета Реформ-клуба. Стоит ли говорить, что я нипочем не помыслил бы о подобном, когда бы не заручился твердым обещанием поддержки, и даже сейчас выбросил бы из головы эти мысли, не будь я уверен, что на меня не ляжет бремя расходов. Конечно, я ни в каком случае не стал бы просить вас их оплатить.

Но, получив такое предложение, я чувствую, что отказаться было бы с моей стороны трусостью. Я не могу относиться к нему иначе, как к большой чести. Признаюсь, я питаю склонность к политике и всегда изучал ее с огромным интересом. («Молодой дуралей!» – читая это, сказал себе отец.) На протяжении многих лет я обращал мысли к парламенту как к своему будущему поприщу. («Обращал мысли! Хотел бы я знать, обращал ли он мысли к тому, на что будет жить!») Случай представился мне гораздо раньше, чем я стал его искать, но разве это причина, чтобы его отбрасывать? Что до моей профессии, я нахожу, что адвокату, получившему депутатский мандат, доступно многое, а практике это отнюдь не помеха. («Конечно, коли уже успел сделать карьеру», – заметил доктор.)

Больше всего я колебался из-за вашей давней дружбы с лордом Туллой, чей брат занимал это место многие годы. Но, похоже, Джордж Моррис должен уйти – или, по крайней мере, ему должен противостоять кандидат от либералов. Не будь меня, выдвинут кого-нибудь еще; полагаю, лорд Тулла слишком благороден, чтобы поссориться из-за этого со старинным приятелем. Если ему так или иначе суждено потерять свой округ, чем я хуже любого другого преемника?

Могу вообразить, дорогой отец, что вы скажете по поводу моего неблагоразумия, и, признаюсь, мне нечего вам возразить. Со вчерашнего вечера я не раз повторял, что, вероятно, обрекаю себя на разорение. («А не думал ли он, что со всей вероятностью обрекает на разорение меня?» – хмыкнул доктор.) Но ради такой цели я готов и к этому. У меня на попечении никого нет; следовательно, я могу распоряжаться собой, как пожелаю, если это не опозорит наше имя. Я ни словом вас не упрекну, если вы решите отказать мне в содержании. («Премного благодарен!») В таком случае я постараюсь заработать на жизнь пером. Мне уже приходилось немного писать для журналов.

Передайте мои уверения в любви маменьке и сестрам. Я скоро увижусь с ними, если вы согласитесь принять меня во время выборов. Быть может, будет лучше сказать, что я твердо решился предпринять то, о чем пишу, если только комитет Реформ-клуба не откажется от своего слова. Я взвесил все и нахожу: награда настолько весома, что я готов пойти на любой риск, дабы ее получить. С моими политическими взглядами я положительно обязан это сделать. Теперь, когда мне улыбнулась судьба, я просто не в силах сидеть сложа руки. Ожидаю с нетерпением вашего ответа.

С бесконечной сыновней любовью,

Финеас Финн

Что бы ни подсказывал отцу здравый смысл при чтении письма, подозреваю, гордость за сына возобладала над негодованием и доктор Финн был скорее доволен, чем наоборот. Его жена и дочери, услышав новость, всецело приняли сторону молодого человека. Миссис Финн сразу же выразила мнение, что парламент обеспечит ее сыну блестящую карьеру и что у такого именитого адвоката отбоя не будет от клиентов. Сестры заявили, что Финеасу, во всяком случае, нужно дать шанс, и практически настаивали, что с отцовской стороны препятствовать исполнению его мечты будет жестоко. Напрасно доктор доказывал, что членство в парламенте может быть полезно для того, кто уже составил репутацию в профессии, но не для начинающего адвоката, что Финеас, добившись успеха в Лофшейне, вовсе забросит мысль о заработке (что для человека столь бедного безрассудно) и что, в конце концов, соперничество с семьей Моррис станет черной неблагодарностью по отношению к лорду Тулле. Миссис Финн и девочки нипочем с ним не соглашались, да и сам доктор готов был поддаться тщеславию, которое пробуждала в нем мысль о будущем положении сына.

Тем не менее он написал письмо, настоятельно советуя Финеасу отказаться от своего прожекта. Впрочем, он сам осознавал: письмо вышло не таким, чтобы ожидать от него успеха. Доктор Финн увещевал, но не приказывал, не угрожал лишить сына содержания и не сказал явным образом, что тот вознамерился выставить себя ослом. Он ограничился разумными доводами, и Финеас, получив письмо, конечно же, почувствовал, что оно равносильно дозволению. На следующий день подоспело и послание от матери, проникнутое любовью и гордостью; миссис Финн была не из тех женщин, что способны в вопросах воспитания сына пойти наперекор супругу, поэтому не утверждала, будто Финеасу нужно баллотироваться непременно, но выражала всю поддержку и ободрение, которые ее любовь и гордость могли подсказать. «Ты, конечно, приедешь к нам, – писала она, – если и впрямь решишься пойти на выборы. Мы будем так рады тебя видеть!» Финеас успел было погрузиться в сомнения и попросить у Баррингтона Эрла неделю на раздумья, но благодаря совместному эффекту двух писем вновь преисполнился уверенности. Он понял главное: мать и сестры поддерживают его смелое начинание всей душой, и даже отец не расположен чинить ему препятствия.

– Я решился поймать вас на слове, – в тот же вечер сказал он в клубе Баррингтону Эрлу.

– На каком слове? – переспросил тот, ибо одновременно преследовал слишком многих зайцев, чтобы постоянно думать о Лофшейне и Финеасе Финне, а быть может, не желал обнаруживать по их поводу излишнего нетерпения.

– Насчет Лофшейна.

– Прекрасно, старина. Мы непременно проведем вас в парламент. Указ о выборах в Ирландии выйдет третьего марта, и чем скорее вы окажетесь на месте, тем лучше.

Глава 2
Финеас Финн избран депутатом от Лофшейна

Одна большая трудность, связанная с выборами, чудесным образом испарилась при первом же соприкосновении. Доктор Финн был человеком храбрым и отнюдь не робел перед своими родовитыми друзьями. Едва получив от сына второе письмо, где тот подтверждал, что решился действовать, чем бы это ни обернулось, он отправился в Каслморрис поговорить со старым графом. Лорд Тулла имел вспыльчивый нрав, и доктор ожидал ссоры, но готов был ее перенести. Он не чувствовал себя обязанным графу, за время длительного знакомства сделав тому не меньше добра, чем получил, и теперь соглашался с сыном в том, что, если уж от Лофшейна должен идти либеральный кандидат, то никакие воспоминания о назначенных пилюлях и притираниях не должны помешать Финеасу стать этим кандидатом. Другие соображения могли быть помехой, но никак не это. Граф, вероятно, придерживался иного мнения, и доктор счел своим долгом сообщить ему о новостях самолично.

– Черт подери! – воскликнул, выслушав его, лорд Тулла. – Тогда вот что я вам скажу, Финн: я его поддержу.

– Поддержите?!

– Именно! Почему нет? Надеюсь, в округе меня не так сильно ненавидят, чтобы мое вмешательство ему навредило. По крайней мере в одном я уверен: я нипочем не стану стараться для Джорджа Морриса.

– Но, милорд…

– Ну-ну, продолжайте.

– Как вы знаете, сам я всегда был далек от политики, но мой Финеас идет от другой партии.

– Черта с два я буду на это смотреть. Взять мою партию: разве она для меня хоть что-то хорошее сделала? Поглядите на моего кузена Дика Морриса. Во всей Ирландии не найдется священника, который так поддерживал бы консерваторов! И что же? Они отдали приход в Килфеноре какому-то выскочке без роду и племени, хотя я не погнушался замолвить за кузена словечко. Чтоб я еще когда попросил их о чем-нибудь!

Доктор Финн, который знал о долгах Дика Морриса и был знаком с его манерой проповедовать, отнюдь не удивился решению представителя консервативной партии, распределявшего приходы Ирландской церкви, однако счел за лучшее промолчать.