– Да, но я едва ли мог способствовать тому, чтобы достойные начинания возникали – во всяком случае, сейчас у меня таких возможностей больше. Я много думал и считаю, что мое решение было правильным.

– Уверен в этом, – согласился мистер Кеннеди.

– Нет более достойной цели, чем место в правительстве, – сказал Финеас.

– Вынужден поспорить с вами, – повернулся к нему мистер Тернбулл. – Да, высокие министерские посты почетны.

– Благодарю и на том, – вставил мистер Монк.

Но его собеседник пропустил это замечание мимо ушей:

– Что до джентльменов на должностях более низких, которые пекутся не об интересах избирателей, а о том, чтобы угадывать желания начальства на Даунинг-стрит, к ним я почтения не чувствую.

– Невозможно начать сразу с вершины, – возразил Финеас.

– Наш дорогой мистер Монк начал как раз с того, что вы называете вершиной, – парировал мистер Тернбулл. – Впрочем, не стану утверждать, будто в его случае должность стала ступенькой вверх. Быть независимым представителем торгового избирательного округа с большим населением – по мне, так для англичанина ничего не может быть почетнее.

– Но почему именно торгового, мистер Тернбулл? – спросил мистер Кеннеди.

– Потому, что торговые округа выбирают депутатов, как сочтут нужным, а на графства и местечки влияют тамошние аристократы.

– Однако же в Шотландии из всех графств лишь полдюжины избрали консерваторов, – заметил мистер Кеннеди.

– К чести Шотландии, – откликнулся мистер Тернбулл.

Мистер Кеннеди ушел первым, мистер Тернбулл – вскоре после него. Финеас хотел было откланяться тоже, но по просьбе хозяина задержался, чтобы раскурить сигару.

– Тернбулл – прекрасный человек, – проговорил мистер Монк.

– Не слишком ли он подавляет?

– Его промах не в этом, а в том, что он забывает о разнице между общественной и частной жизнью. В палате общин такому, как он, пристало говорить с непоколебимой уверенностью. Он всегда обращается не только лишь к парламенту, но ко всей стране, а страна не станет верить тому, кто сам в себе сомневается. Но он забывает, что не всегда говорит со всей страной. Хотел бы я знать, как живется миссис Тернбулл и их отпрыскам?

Финеас по пути домой заключил, что миссис Тернбулл и Тернбуллам-младшим живется непросто.

Глава 19
Лорд Чилтерн и его конь Костолом

Все знали: что бы ни содержал закон об избирательном праве, предлагаемый мистером Майлдмэем, в нем не будет положения о тайном голосовании, и потому сторонники идеи, составлявшие сильную фракцию в палате общин и весьма многочисленные за ее пределами, приняли решение выдвинуть отдельный законопроект в преддверии основного. Инициатива, вероятно, принадлежала самому мистеру Майлдмэю: таким образом, если предложение будет отклонено – в чем он не сомневался, – ему в этом отношении не придется больше иметь дело с оппозицией внутри собственной партии. Ожидалось, что прения продлятся не более одного вечера, и Финеас решил воспользоваться этим поводом, чтобы выступить со своей первой речью. Он был твердо убежден, что тайное голосование не несет в себе ничего хорошего, и надеялся высечь из этой убежденности искры того огня, что, бывало, горел в нем так ярко во время дебатов в дискуссионных клубах. Но в назначенный день еще за завтраком сердце его начало трепетать при мысли, что ему придется говорить перед аудиторией, настроенной столь критически.

Он знал, что в течение дня лучше будет отвлечься от размышлений о предмете, и потому постарался провести время с людьми, которые заведомо не станут говорить с ним о тайном голосовании. Утром он навестил мистера Лоу и беседовал с ним почти час, ни словом не обмолвившись, что собирается в тот же день выступать в парламенте. Затем нанес еще несколько визитов и около трех явился на Портман-сквер, надеясь застать лорда Чилтерна. Наступил уже конец февраля; Финеас часто виделся с леди Лорой, но не с ее братом, однако от нее узнал, что тот был вынужден приехать в Лондон из-за морозов. Швейцар лорда Брентфорда сказал, что лорд Чилтерн дома, а проходя через переднюю, наш герой столкнулся со старым графом. Финеасу пришлось объяснить, зачем он пришел.

– Лорд Чилтерн здесь? – спросил граф, обращаясь к слуге.

– Да, милорд. Его милость прибыли вчера вечером.

– Вы, верно, найдете его наверху. Я и знать не хочу, что он делает, – бросил лорд Брентфорд, будто негодуя, что кто-то пришел в этот дом навестить его сына, и резко отвернулся. Впрочем, не дойдя до парадной двери, он, видимо, передумал. – А кстати, Финн, какого перевеса нам ждать нынче вечером?

– Думаю, в голосах недостатка не будет, милорд.

– Что ж, полагаю, мы в безопасности. Вам стоило бы выступить с речью.

– Быть может, я так и сделаю, – Финеас почувствовал, что краснеет.

– Непременно, – сказал граф. – Непременно. Если увидите лорда Чилтерна, передайте, чтобы зашел ко мне, прежде чем уедет из Лондона. Я буду дома завтра до полудня.

Безмерно удивленный, Финеас, разумеется, поспешил заверить, что выполнит это поручение, после чего направился к своему приятелю.

Он нашел того стоящим посреди комнаты, без сюртука и жилета, с гантелями в руках.

– Когда нет охоты, приходится заниматься этим, – пояснил лорд Чилтерн.

– Полагаю, это полезно.

– И позволяет убить время. В Лондоне я чувствую себя, как цыган в церкви, пока не настанет вечер. Днем мне совершенно нечего делать и некуда пойти. Я не могу торчать у окна в клубе, как некоторые. К тому же моя физиономия опозорила бы любое приличное заведение. Я состою в Трэвелерс-клубе, но сомневаюсь, что тамошний швейцар меня пропустит.

– Сдается мне, вы бравируете своим образом изгоя, – сказал Финеас.

– Я бравирую тем, что никогда не пойду туда, где меня не желают видеть. Хотя, в сущности, мне ведь и здесь не рады.

Тут Финеас передал ему, что сказал лорд Брентфорд.

– Он хочет, чтобы я пришел завтра утром? – переспросил лорд Чилтерн. – Пускай изложит все в письме. Я не намерен идти к нему, чтобы он меня оскорблял, будь он хоть сто раз моим отцом.

– На вашем месте я бы непременно пошел.

– В нынешних обстоятельствах – сомневаюсь. Сперва пусть скажет, чего хочет.

– Я, во всяком случае, не могу его об этом просить, Чилтерн.

– А я прекрасно знаю, чего он хочет. Это все Лора. Она вмешивается, и совершенно зря. Вы знакомы с Вайолет Эффингем?

– Да, знаком, – с удивлением сказал Финеас.

– Они хотят выдать ее за меня.

– А вы не хотите жениться?

– Этого я не говорил. Но неужто вы думаете, будто такой девушке нужен человек вроде меня? Да она скорее пойдет за вас! Ей-богу, пойдет! Вы знаете, что у нее три тысячи в год собственного дохода?

– Я знаю, что у нее есть деньги.

– В том-то и дело. Я бы взял ее без единого шиллинга, хоть завтра, если бы она согласилась, потому что она мне нравится. Никогда в жизни мне не нравилась ни одна девушка, кроме нее. Но что толку? Меня выставили таким чудовищем – особенно постарался отец, – что любая приличная девица будет меня избегать как огня.

– Если вы постараетесь соответствовать его ожиданиям, отцу будет не в чем вас упрекнуть.

– На его упреки мне плевать. Он дает мне восемьсот фунтов в год и отлично знает, что, если прекратит это делать, я в тот же день пойду к ростовщикам. У меня не будет другого выхода. Он не может лишить меня наследства – ни единого акра фамильной земли, но при этом не хочет помочь мне с деньгами, чтобы вернуть долг Лоре.

– Леди Лора едва ли нуждается сейчас в деньгах.

– Мерзкий ханжа, которого она выбрала в мужья и которого я ненавижу всем сердцем, богат, как Крез. Но у Лоры должны быть собственные деньги – и рано или поздно она их получит.

– На вашем месте я поговорил бы с лордом Брентфордом.

– Я подумаю об этом. А теперь о вашей поездке в Уиллингфорд. Лора сказала, что вы приедете в марте. Я буду рад принять вас и могу дать вам лошадей для охоты. Правда, мои все носятся как дьяволы и рвут удила как бешеные, им нужна твердая рука. Но вы ирландец – вы таких, верно, любите.

– Не стану говорить, будто вовсе не люблю.

– Я люблю. Мне нравится, чтобы в седле было чем заняться. Когда я слышу, что на такой-то лошади сидишь, как в кресле, я всегда отвечаю, что в этом случае ей место в гостиной. Приезжайте непременно. Я останавливаюсь в «Уиллингфордском быке», это всего в четырех милях от Питерборо.

Финеас обещал приехать и попытать счастья с норовистыми лошадьми, после чего откланялся, настоятельно посоветовав лорду Чилтерну не пренебрегать встречей с отцом.

Следующим утром в половине двенадцатого лорд Чилтерн, простояв полчаса спиной к камину в большой мрачной столовой, внезапно позвонил в колокольчик.

– Скажите графу, что я дома и готов прийти, если ему угодно, – велел он слуге, и тот, вскоре вернувшись, сообщил, что граф ожидает.

Лорд Чилтерн проследовал в комнату отца.

– Освальд, – начал старый граф, – я послал за тобой, чтобы поговорить об одном деле. Присядь. – Тот сел, не проронив ни слова. – Я весьма огорчен тем, как все обернулось с деньгами твоей сестры.

– Я огорчен не меньше. Вместе мы могли бы собрать деньги и вернуть ей хоть завтра, если бы вы согласились.

– Она оплатила твои долги, хотя я был против.

– Как и я.

– Я обещал ей, что не дам ни гроша, и если, как ты выражаешься, верну их «хоть завтра», то поставлю себя в глупое положение. Но я готов сделать это, готов тебе помочь – при одном условии.

– Каком же?

– Лора говорила мне – и не раз, если уж на то пошло, – будто ты питаешь привязанность к Вайолет Эффингем.

– Но Вайолет Эффингем, к несчастью, не отвечает мне взаимностью.

– Быть может. Разумеется, мне ничего не известно. Я никогда не позволял себе ее расспрашивать.

– Даже вам, милорд, это едва ли удалось бы.

– О чем ты? Я же говорил, что никогда этого не делал, – рассердился граф.

– Я лишь хотел сказать, что даже вы едва ли могли задать мисс Эффингем такой вопрос. Я его задавал, и она мне отказала.

– Но девицы поступают так сплошь и рядом, а потом выходят за тех, кого прежде отвергли. Лора считает, что Вайолет согласится, если ты будешь настойчив.

– Лора заблуждается, милорд.

– Полагаю, заблуждаешься ты. Лора и Вайолет – очень близкие подруги и, без сомнения, говорили об этом. Во всяком случае, выслушай меня. Сам я, разумеется, вмешиваться не стану. У меня нет на это никаких прав.

– Ни малейших, – подтвердил лорд Чилтерн.

Замечание это раздосадовало графа до того, что он едва не вспылил и, осекшись, собирался уже сказать сыну, чтобы тот шел прочь и никогда больше не показывался ему на глаза, но все-таки подавил вспышку гнева и продолжал:

– Я имел в виду, что верю в благоразумие Вайолет Эффингем, и потому, если она согласится на брак с тобой, готов буду поверить, что ты переменился. Если она скажет да, я помогу тебе вернуть долг сестре и отдам определенные распоряжения, чтобы обеспечить тебя и твою супругу. И… приму вас обоих в Солсби, если вы решите приехать.

Последнюю фразу граф произнес с некоторым колебанием, и голос его слегка дрогнул. Взволнованный, он отвел глаза, избегая смотреть на сына, и склонился над столом. Впрочем, волнение не продлилось долго, и он продолжал с достоинством:

– Если тебе есть что сказать, буду рад это услышать.

– Все ваши посулы были бы тщетны, милорд, если бы она мне не нравилась.

– Я не стал бы просить тебя жениться на девушке, которая, как ты выражаешься, тебе не нравится.

– Но в отношении мисс Эффингем наши устремления совпадают. Я просил ее руки, и она мне отказала. Я даже не знаю, где ее искать, чтобы просить вновь. Если я заявлюсь к леди Болдок, меня не впустят.

– И чья в том вина?

– Отчасти ваша, милорд. Вы рассказывали всем, что я сущий дьявол, и теперь в это верит каждая старуха.

– Я никогда такого не говорил.