– Кто? Я? Ну что вы! Во-первых, мне не дали бы слова, а во‑вторых, я бы ни за что не решился выступить впервые в подобной ситуации. Не уверен, что мне вообще когда-либо удастся это сделать.

– Разумеется, удастся. Такой человек, как вы, непременно добьется успеха в палате общин. Однако насчет государственной службы для вас я имею некоторые сомнения.

– Мне хотелось бы попробовать.

– Думаю, такой шанс у вас будет – если только захотите. Начав так рано, на правильной стороне и к тому же, если мне будет позволено так выразиться, в правильном окружении, должность вы получите, в этом я уверена. Не знаю только, будете ли вы достаточно сговорчивы. Вы ведь не сможете сразу занять пост премьер-министра.

– Да, это я уже успел понять, – сказал Финеас.

– То-то же. Если не будете забывать об этой мелочи, достигнете со временем любых высот. Видите ли, Питт стал премьер-министром в двадцать четыре года, и его пример сбил с пути половину наших молодых политиков.

– Только не меня, леди Лора.

– Насколько я могу судить, управление государством – дело нетрудное. Нужно уметь говорить с палатой общин – так же, как мы говорим со слугами, всегда сохранять самообладание и иметь большое терпение. Я видела премьер-министров, и они не показались мне умнее обычных людей.

– Я бы сказал, в правительстве, как правило, можно найти одного-двух человек, не лишенных способностей.

– Да, не лишенных. Взять хоть мистера Майлдмэя. Он отнюдь не гениален – и никогда не был. Не блистает красноречием и, насколько мне известно, не создал ничего оригинального. Но он всегда был стойким, порядочным, упорным человеком, и к тому же обстоятельства облегчили ему путь в политику.

– Но подумайте о тех важнейших вопросах, которые ему пришлось решать!

– И он решал их с успехом – если верить его партии, или без оного – если верить оппонентам. Политика на высоком посту всегда будут поддерживать – и всегда будут критиковать, а раз так, то не стоит ему и тревожиться о правильности своих решений. Для блага страны нужно лишь иметь в подчинении тех, кто знает свое дело.

– Похоже, вы весьма низкого мнения о профессии политика.

– Напротив – самого высокого. Несомненно, лучше заниматься отменой несправедливых законов, чем защитой преступников. Впрочем, это слова папаˊ, не мои. Папаˊ еще ни разу не удалось войти в правительство, и потому он настроен несколько скептически.

– Полагаю, он совершенно прав, – внушительно произнес Баррингтон Эрл – так внушительно, что за столом все примолкли.

– Сейчас я, однако, не вижу необходимости в столь яростном противостоянии, – заметил лорд Брентфорд.

– Должен признаться, я вижу. Лорд де Террьер вступил в должность, зная, что он в меньшинстве. Когда он пришел, у нас был верный перевес почти в тридцать человек.

– В таком случае уходить было слабостью с вашей стороны, – сказала мисс Фицгиббон.

– Ничего подобного, – запротестовал Баррингтон Эрл. – Мы не могли полагаться на своих депутатов и были вынуждены уйти. Мы не знали, чего ждать: иные из них могли переметнуться к лорду де Террьеру, и тогда нам пришлось бы признать свое поражение.

– Вы и потерпели поражение, – возразила мисс Фицгиббон.

– Тогда почему лорд де Террьер распустил парламент?

– Премьер-министр поступил правильно, – сказал лорд Брентфорд. – Он должен был сделать это ради королевы. Это был его единственный шанс.

– Именно так. Как вы сказали, его единственный шанс – и его право. Само пребывание у власти даст ему около десятка голосов, и если он думает, будто у него есть надежда, пусть попробует. Мы утверждаем, что он обречен, и ему это было известно с самого начала. Если он не мог сладить с предыдущим составом палаты, то уж точно не сладит и с новым. В феврале мы позволили ему действовать по своему усмотрению. Прошлым летом мы потерпели неудачу, и он был волен работать дальше. Но у него не получилось.

– Должна сказать, я тоже считаю, что он был прав, распустив парламент, – заметила леди Лора.

– А мы правы, заставляя его сразу же столкнуться с последствиями. Из-за роспуска он потерял девять мест. Посмотрите на Лофшейн.

– Да, посмотрите на Лофшейн, – кивнула мисс Фицгиббон. – Хотя бы там страна что-то выиграла.

– Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло, мистер Финн, – сказал граф.

– Что же будет с беднягой Джорджем? – спросил мистер Фицгиббон. – Кто-нибудь знает, где он сейчас? Джордж был неплохим малым.

– Роби считал его весьма плохим малым, – возразил мистер Бонтин. – Клялся и божился, что пытаться его поймать – совершенно безнадежная затея.

Тут нам следует объяснить читателю, что мистер Роби был широко известным членом консервативной партии, который в течение многих лет исполнял обязанности парламентского организатора при мистере Добени, а теперь занимал высокий пост министра финансов. Таким образом, именно ему приходилось добиваться присутствия означенного депутата в палате общин.

– Я совершенно убежден, – продолжал мистер Бонтин, – что Роби рад-радехонек избавиться от Джорджа Морриса.

– Если бы местом в парламенте можно было поделиться, я отдал бы ему половину своего – по старой дружбе, – сказал Лоренс Фицгиббон.

– Только не на завтрашнее заседание! – вмешался Баррингтон Эрл. – Завтра будет не до шуток. Ей-богу, я не смогу их упрекнуть, если они притащат старика Моуди. Все личные соображения должны отступить. Что до Ганнинга, я заставил бы его прийти – или объясниться.

– Что же, у нас не будет отступников, Баррингтон? – спросила леди Лора.

– Не буду хвастаться, но мне кажется, что краснеть нам не придется. Сэра Эверарда Пауэлла так скрутила подагра, что он не хочет показываться никому на глаза, но Ратлер говорит, что доставит и его.

Мистер Ратлер был в ту пору парламентским организатором либералов.

– Бедняга! – воскликнула мисс Фицгиббон.

– Хуже всего то, что во время приступов он орет как резаный, – заметил мистер Бонтин.

– И вы хотите сказать, что приведете его в лобби для голосования? ^[5] – поинтересовалась леди Лора.

– Вне всяких сомнений, – подтвердил Баррингтон Эрл. – Почему нет? Если не может голосовать, так нечего занимать место. Но сэр Эверард – человек порядочный, он примет лауданум и приедет в кресле-каталке, если только будет в состоянии.

Разговор на подобные темы продолжался в течение всего ужина и стал еще оживленнее, когда столовую покинули три присутствовавших дамы. Мистер Кеннеди высказался лишь раз, заметив, что, насколько он понимает, большинство в девятнадцать человек ничем не хуже, чем большинство в двадцать. Сказал он это очень мягко и как будто с сомнением; несмотря на такую кротость, на него не замедлил обрушиться Баррингтон Эрл, по мнению которого подобное малодушие было позором для либерального парламентария. Финеас немедленно ощутил презрение к мистеру Кеннеди за недостаточное рвение.

– Если мы хотим нанести им поражение, пусть оно будет сокрушительным, – сказал Финеас.

– Да, чтобы ни у кого не осталось сомнений, – согласился Баррингтон Эрл.

– Пусть проголосует каждый, у кого есть мандат, – вставил Бонтин.

– Бедный сэр Эверард! – сказал лорд Брентфорд. – Его это, без сомнения, убьет, но, по крайней мере, округ останется за нами.

– О да, Лланруст останется за нами, – подтвердил Баррингтон, в своем энтузиазме не уловивший мрачной иронии лорда Брентфорда.

После ужина Финеас поднялся ненадолго в гостиную, страстно желая поговорить еще с леди Лорой – он и сам не знал о чем. Мистер Кеннеди и мистер Бонтин вышли из столовой раньше, и Финеас снова обнаружил первого стоящим за плечом хозяйки. Неужели?.. Мистер Кеннеди был холост, обладал огромным состоянием, великолепным имением и местом в парламенте, и ему было не больше сорока. Ничто не могло помешать ему просить руки леди Лоры – кроме, разве что, недостаточного количества слов в его распоряжении. Но неужели такая женщина из-за богатства и имения польстится на мистера Кеннеди, который не мог связать двух слов, не имел ни одной собственной мысли и едва походил на джентльмена? Так говорил себе Финеас. На самом деле, впрочем, мистер Кеннеди, хоть и не обладал ни привлекательной наружностью, ни какими-либо заслуживающими внимания чертами, всегда держался как джентльмен. Что до самого Финеаса, тот был ростом шесть футов и весьма хорош собою, с ярко-голубыми глазами, каштановыми волнистыми волосами и светлой шелковистой бородкой. Миссис Лоу не раз говорила мужу, что его ученик уж слишком красив – не к добру. Мистер Лоу возражал, что молодой Финн будто и не понимает своих преимуществ в этом отношении. «Скоро поймет, – отвечала миссис Лоу. – Найдется женщина, которая ему объяснит, и это его испортит». Не думаю, что Финеас в ту пору уже научился полагаться на свою привлекательность, однако ему казалось, что мистер Кеннеди заслуживает презрения леди Лоры Стэндиш хотя бы потому, что дурен собой. Да, она должна была презирать его! Неужто женщина, столь полная жизни, готова мириться с мужчиной, в котором жизни, казалось, не было вовсе? Но почему тогда он здесь и почему ему дозволяется стоять у нее за плечом? Финеас Финн начинал чувствовать себя уязвленным.

Впрочем, леди Лора умела мгновенно рассеивать подобные чувства. Она уже сделала это в столовой, пригласив его сесть рядом с собой в обход соперника, и сделала это снова, оставив мистера Кеннеди и приблизившись к Финеасу, который с угрюмым видом расположился поодаль.

– Вы, конечно, будете в клубе в пятницу утром после голосования, – сказала она.

– Без сомнения.

– Приходите после ко мне и расскажите, что думаете и как вам показалась речь мистера Добени. До четырех в парламенте ничего не случится, так что у вас будет время.

– Непременно приду.

– Я просила зайти и мистера Кеннеди, и мистера Фицгиббона. Мне не терпится услышать разные мнения. Вы, верное, знаете, что папаˊ должно достаться место в правительстве, если оно сменится.

– Вот как?

– О да! Придете?

– Конечно, приду. Но вы ожидаете мнения от мистера Кеннеди?

– Да, ожидаю. Вы еще совсем его не знаете. Учтите также, что со мной он будет более словоохотлив, чем с вами. Он немного тугодум, в отличие от вас, и у него нет вашей пылкости, но мнения имеются, и не лишенные здравого смысла.

Финеас почувствовал в словах леди Лоры легкий упрек за неуважительную манеру, в которой говорил о мистере Кеннеди. Ему стало ясно, что он выдал себя, показав, что раздосадован, и что она увидела и поняла его обиду.

– Я и правда его совсем не знаю, – сказал он, стараясь загладить свою ошибку.

– Да, пока что. Но я надеюсь, вы познакомитесь с ним ближе, ведь он достоин уважения, а знакомство с ним может принести пользу.

– Не знаю насчет пользы, но уважать его я постараюсь, если вы этого желаете.

– Я желаю и того и другого. Но всему свое время. В начале осени в Лохлинтере, вероятно, соберутся самые достойные виги-либералы – я имею в виду тех, которые преданы идее и при этом могут называться джентльменами. Если это случится, мне бы очень хотелось видеть там вас. Никому не говорите, но мистер Кеннеди только что обмолвился об этом, беседуя с папаˊ, а его слово много значит! Что ж, спокойной ночи – и не забудьте прийти в пятницу. Вы сейчас, конечно, отправитесь в клуб. Вот в чем я завидую вам, мужчинам, – еще больше, чем из-за парламента. Хотя мне кажется, что жизнь женщины и вполовину не так полна, как мужская, потому что мы не можем стать депутатами.