– Выходит, вы положительно убеждены, будто я желаю праздности?

– Я убежден, что вы потратите время без всякой пользы, если сделаете то, что собираетесь.

– Но вы не знаете моих планов. Прошу, выслушайте меня!

Мистер Лоу приготовился внимать, и Финеас поведал ему, чего ждет от своего будущего – ни словом, конечно, не обмолвившись о любви к леди Лоре, но дав понять, что намеревается содействовать отставке действующего кабинета, после чего занять место – поначалу скромное – в правительстве, опираясь на помощь высокопоставленных друзей и собственное красноречие. На протяжении рассказа мистер Лоу не проронил ни слова.

– Разумеется, через год мне уже не нужно будет проводить в парламенте столько времени – если я, конечно, не добьюсь назначения, – продолжал Финеас. – А если я потерплю полный крах – что, разумеется, возможно…

– Весьма возможно, – заметил мистер Лоу.

– Если вы так решительно настроены против меня, мне лучше умолкнуть, – с досадой произнес Финеас.

– Настроен против вас! Да я не пожалел бы никаких трудов, чтобы избавить вас от той участи, которую вы себе готовите. Я не вижу в ней ничего, что могло бы удовлетворить душу настоящего мужчины. Допустим, вы даже добьетесь успеха, но стать вы сможете лишь подчиненным какого-нибудь министра, а отнюдь не равным ему. Вам придется карабкаться наверх, делая вид, что соглашаетесь, всякий раз, когда от вас требуют согласия, и голосуя как нужно независимо от того, согласны вы или нет. И какова будет награда? Жалкие несколько сотен фунтов в год – и то лишь до тех пор, пока ваша партия остается у власти, а вы сами сохраняете место в парламенте. В самом лучшем случае вашим уделом будут рабская доля и унижение – и этой рабской доли еще нужно добиться!

– Но ведь вы сами надеетесь когда-нибудь пройти в парламент и получить должность, – возразил Финеас.

Мистер Лоу ответил не сразу, но через некоторое время все-таки произнес:

– Это правда, хотя я никогда не говорил вам об этом. Впрочем, едва ли будет верно сказать, что я на это надеюсь. У меня есть мечты, и порой я осмеливаюсь потешить себя надеждой, что они могут сбыться. Если я когда-нибудь займу государственную должность, то лишь по особому приглашению, которого удостоюсь, снискав успех в своей профессии. Но это только мечта. Надеюсь, вы не станете никому повторять мои слова. Я, право, не собирался говорить о себе.

– Уверен, вы преуспеете, – сказал Финеас.

– Да, преуспею. Я преуспеваю сейчас. Я живу как джентльмен на то, что зарабатываю своим трудом, и уже могу позволить себе не браться за ту работу, которая мне не по нраву. В конце концов, все прочее – все мечты, о которых я говорю, – по сути излишества, позолота на прянике. Я склонен думать, что без нее пряник полезнее.

В тот вечер Финеас не стал подниматься наверх, в гостиную миссис Лоу, и не слишком долго сидел после ужина со своим наставником. Услышанные советы его не на шутку опечалили и лишили большей части того куража, который он ощутил во время утренней прогулки. Финеас почти усомнился в выбранном пути и теперь задавался вопросом, не лучше ли и впрямь без промедления сложить с себя полномочия. Но он знал, что в этом случае никогда больше не решится посмотреть в глаза леди Лоре Стэндиш.

Глава 6
Ужин у лорда Брентфорда

Да, последуй Финеас совету старого доброго мистера Лоу, ему придется смириться с тем, что он никогда больше не увидит леди Лору Стэндиш! А он был влюблен в нее, и кто знает, быть может, она отвечала ему взаимностью. Направляясь домой от мистера Лоу, жившего на Бедфорд-сквер, Финеас отнюдь не чувствовал себя победителем. Разговор с наставником был куда продолжительнее, чем наш читатель наблюдал в предыдущей главе. Старый адвокат вновь и вновь принимался увещевать своего ученика и добился, что тот, прежде чем откланяться, пообещал всерьез обдумать самоубийственный шаг – сложение с себя полномочий депутата. Какой притчей во языцех он станет, сделав это всего через неделю после избрания! Но план, предложенный мистером Лоу, был именно таков. Если верить его наставлениям, даже единственный год, проведенный среди миазмов палаты общин, мог убить все шансы на успех в юриспруденции. И мистеру Лоу удалось убедить Финеаса в своей правоте, по крайней мере в этом отношении. Таким образом, с одной стороны, имелась профессия, успех в которой был, по заверениям мистера Лоу, вполне достижим, с другой же – парламент, где, как прекрасно знал наш герой, все шансы были против него, несмотря на нынешний мандат. В то, что он не сможет заниматься двумя этими делами – и в первую очередь парламентом – одновременно, Финеас вполне верил. Что же выбрать? Именно этим вопросом он терзался, пока шел с Бедфорд-сквер домой на Грейт-Мальборо-стрит. Так и не сумев найти удовлетворительного ответа, наш герой лег спать в расстроенных чувствах.

Как бы то ни было, в среду ему предстояло быть на ужине у лорда Брентфорда и, чтобы участвовать там в беседе, требовалось присутствовать на дебатах в понедельник и вторник. Возможно, читатель лучше поймет, насколько мучительны были сомнения, терзавшие нашего героя, если узнает, что тот всерьез подумывал вовсе не ходить на дебаты, ведь это могло ослабить его решимость покинуть палату общин. Меж тем нечасто в начале парламентской сессии между партиями возникает столь сильный раздор, чтобы требовалось выносить на голосование ответное обращение к монарху. Обыкновенно лидер оппозиции в самых учтивых выражениях объявляет, что его достопочтенный друг, сидящий напротив на правительственной скамье, был, есть и всегда будет не прав во всем, что думает, говорит или делает в своем официальном качестве, но, поскольку оппозиция никогда не стремилась к бессмысленным спорам, обращение в ответ на вложенную в милостивые уста ее величества формальную речь будет принято без вопросов. На это лидер правящей партии благодарит оппонента за внимание и объясняет собравшимся, как счастлива должна быть страна оттого, что власть не попала в руки столь смехотворно некомпетентной особы, как его достопочтенный друг напротив, затем обращение к монарху благополучно зачитывается среди всеобщего спокойствия. В данном случае, однако, этого не произошло. Мистер Майлдмэй, давний лидер либералов в палате общин, внес поправку к обращению и в очень резких выражениях призвал собравшихся с самого начала сессии продемонстрировать, что в парламент избрано сильное оппозиционное большинство, которое не станет мириться с бездействием находящихся у власти консерваторов. «Я вынужден заключить, – сказал мистер Майлдмэй, – что страна не желает видеть на правительственных местах достопочтенных коллег по другую сторону зала, и потому мой долг сейчас – выступить против». Но если мистер Майлдмэй выразился резко, то читатели могут быть уверены: его последователи использовали выражения куда более сильные. И мистер Добени, лидер палаты общин, представлявший в ней правительство лорда де Террьера, был не таков, чтобы оставить подобные любезности без ответа. И он, и его товарищи не испытывали недостатка в сарказме, даже если им порой не хватало аргументов, и готовы были возместить малое число сторонников многочисленностью словесных уколов. Считается, что сделанный мистером Добени обзор долгой политической карьеры мистера Майлдмэя, демонстрирующий, как последний был сперва жупелом, потом жуликом, а в последнее время окончательно превратился в политический труп, стал едва ли не самой жестокой расправой с оппонентом со времен обсуждения в 1832 году билля о реформе. На протяжении этой речи мистер Майлдмэй сидел, надвинув шляпу глубоко на лоб, и был, как поговаривали после, весьма уязвлен. Выступление мистера Добени, однако, состоялось уже после ужина у лорда Брентфорда, о котором мы должны дать краткий отчет.

Если бы события в парламенте в начале сессии не представляли такого интереса, Финеас, быть может, и удержался бы от посещения, несмотря на все очарование новизны. По правде говоря, слова мистера Лоу произвели на него сильное впечатление. Но наш герой решил, что если уж ему суждено пробыть депутатом всего десять дней, то следует этим воспользоваться и непременно послушать столь жаркие дебаты. О таком он сможет рассказывать через двадцать лет своим детям или через пятьдесят – внукам, но главное – сумеет поддержать разговор с леди Лорой. Потому Финеас сидел в палате общин до часу ночи в понедельник и до двух ночи во вторник, когда было объявлено, что дальнейшие прения отложены до четверга. В четверг мистер Добени готовился произнести свою знаменательную речь, после чего должно было пройти голосование.

Явившись в среду в гостиную леди Лоры, Финеас обнаружил, что остальные гости уже прибыли. Непонятно, чем была вызвана подобная спешка, но, вероятно, каждый, кто интересовался политикой, был до того взволнован, что жаждал говорить и слушать о последних событиях. В эти дни все куда-то торопились; общее ощущение было таково, что нельзя терять ни минуты. В гостиной присутствовали три дамы: леди Лора, мисс Фицгиббон и миссис Бонтин. Последняя была женой джентльмена, который прежде служил в адмиралтействе и теперь существовал в ожидании более высокой должности в новом правительстве, которое, как он надеялся, вскоре будет сформировано. Джентльменов, помимо самого Финеаса, было еще пятеро: мистер Бонтин, мистер Кеннеди, мистер Фицгиббон, Баррингтон Эрл, которого все-таки удалось залучить в гости, хотя леди Лора сомневалась в успехе, и лорд Брентфорд. Финеас быстро сообразил, что все гости-мужчины – депутаты парламента, и сказал себе, что, не будь он одним из них, ему не было бы здесь места.

– Теперь все в сборе, – заметил граф, звоня в колокольчик.

– Надеюсь, я не заставил себя ждать, – сказал Финеас.

– Вовсе нет, – ответила леди Лора. – Не знаю, почему мы в такой ажитации. Какой, по вашему мнению, будет перевес голосов, мистер Финн?

– Полагаю, семнадцать.

– Скорее двадцать два, – возразил мистер Бонтин. – Колклу до того плох, что быть никак не сможет, молодой Рочестер нынче в Вене, Ганнинг из-за чего-то дуется, а Моуди только что потерял старшего сына. Ей-богу, они уговаривают его приехать, хотя Фрэнка Моуди похоронят не раньше пятницы.

– Не верю, – сказал лорд Брентфорд.

– Спросите в Карлтонском клубе, они не станут этого отрицать.

– На такое голосование я пришел бы, даже если бы у меня поумирали все родственники, – вмешался Фицгиббон. – Беднягу Фрэнка Моуди все равно уже не вернешь.

– Но как же правила приличия, мистер Фицгиббон? – спросила леди Лора.

– Полагаю, они давно избавились от подобного вздора, – заметила мисс Фицгиббон. – По мне, так лучше вовсе открыть лицо, чем вечно пререкаться из-за густоты вуали.

Подали ужин. Граф прошел в столовую с мисс Фицгиббон, Баррингтон Эрл повел миссис Бонтин, а мистер Фицгиббон – леди Лору.

– Четыре фунта против двух, что перевес будет больше девятнадцати, – сказал мистер Бонтин, проходя в дверь гостиной. Замечание, по-видимому, было адресовано мистеру Кеннеди, поэтому Финеас промолчал.

– Осмелюсь предположить, так и случится, – ответил Кеннеди, – но я никогда не бьюсь об заклад.

– Но, надеюсь, хоть иногда голосуете? – спросил Бонтин.

– Время от времени.

«В жизни не встречал человека неприятнее», – решил Финеас, следуя за мистером Кеннеди в столовую. Он заметил, что в гостиной тот стоял очень близко к леди Лоре и она сказала ему несколько слов. Укрепившись в своей неприязни к мистеру Кеннеди, наш герой, вероятно, был бы не в духе на протяжении всего ужина, если бы леди Лора не позвала его сесть слева от себя. Это было очень великодушно с ее стороны, тем более что мистер Кеннеди, помявшись, готовился обосноваться именно там. Теперь Финеас и мистер Кеннеди оказались соседями, но наш герой занимал более почетное место.

– Полагаю, вы не будете говорить во время прений? – спросила леди Лора.