– Я прошу о малом, – сглотнув, сказал Андрей, – я знаю, кто вы, и знаю, что только в вашей юрисдикции шесть звездных систем и более ста миллионов человек. Я же прошу вас позаботиться только о двух людях.

Нейк Брей усмехнулся.

– А что насчет твоей матери? Что ты скажешь ей?

– Это уже моя проблема, – выдохнул Андрей. – Я что-нибудь придумаю.

– Если отправишься со мной, у тебя не будет возможности видеть ее чаще, чем раз в год, – предупредил Брей. – Это не безопасно. Ты уверен, что готов покинуть ее?

Андрей поднял на Нейка Брея покрасневшие глаза.

– Я слышу, как она плачет. Обычно это случается, когда мы с Даниилом уже спим. – Он резко втянул воздух. – Каждый раз, когда у меня случается обострение, она уходит на кухню и плачет по несколько часов без перерыва. Это прекратится, когда… если я умру. – Андрей с трудом выдавливал слова. – Но я не хочу, чтобы она видела мою смерть. Когда… то есть если я умру, я не хочу, чтобы она была рядом и видела это. Пожалуйста, заберите меня. Прошу вас…

Андрей осекся. Он не должен был умолять, он должен был заставить герцога поверить в выгодность сделки, а в итоге не прошло и пяти минут, а он едва не разрыдался у него на глазах. Опустив глаза и избегая тяжелого взгляда Нейка Брея, Андрей дышал часто и глубоко. Тонкая струйка крови по-прежнему стекала из его носа.

«Пожалуйста, – мысленно повторял он про себя, обращаясь неизвестно к кому, – я больше не хочу слышать, как она плачет. Я больше не могу это выносить».

И тут Нейк Брей ответил. Сделав несколько шагов навстречу Андрею, мужчина слабо, едва касаясь пальцами, потрепал его по плечу.

– Я принимаю твои условия, – с неожиданной мягкостью сказал он. – Иди прощайся со своими родными, мы вылетаем через полчаса.

Сейчас же, даже спустя год, Андрей едва мог выносить боль, что заполняла каждый уголок его сердца при воспоминаниях о матери и их последнем разговоре. Поэтому он старался об этом не думать, но образ Люсии то и дело вставал у него перед глазами.

– Они предадут тебя, – сказала она вместо прощания, – Хейзеры, Варлаамовы, Адлерберги, Бренвеллы, Ронан – все они без исключений предадут тебя точно так же, как уже сделали это однажды с нашей семьей. Все, кто будет клясться тебе в верности, называться твоими друзьями, бросят тебя, когда это перестанет быть им выгодно, когда ты перестанешь быть им нужен. Только перед этим они отнимут у тебя все. Они уничтожат твою душу и разорвут сердце. Именно так они и поступают. Это цена за то, чтобы на время стать одним из них. Плата за возможность почувствовать себя частью лиделиума.

С того самого дня Андрей больше так и не видел ни мать, ни брата. Дни, в точности похожие друг на друга, пролетали один за другим. Нейк Брей, которого ему удавалось застать крайне редко и который, казалось, и вовсе забыл о его существовании, сдержал обещание и основательно взялся за его лечение. Кажется, программу его усиленной терапии разрабатывали сразу несколько лучших профессоров, но вопреки их обещаниям Андрей не чувствовал себя лучше. Большую часть времени лежа под аппаратом для переливания крови, он вообще не ощущал себя живым.

Короткий сигнал, уведомивший об окончании процедуры, звонким эхом отлетел от стен. Когда тело вновь стало свободно от датчиков и катетеров, Андрей слабо подтянулся на локтях и, спустив ноги на холодный пол, сел на кровати и уставился на свои голые ступни. Обычно после очередной такой процедуры ему нужно было около пяти минут, чтобы перед глазами перестали плыть черные круги, а в руках и ногах возобновилось нормальное кровообращение.

Андрей уже собирался встать и прогуляться до сада, как дверь в его комнату распахнулась и на пороге появился Нейк Брей. Он был в уличном плаще, а под его ногами на темном, начищенном полу растекались грязные следы от обуви.

– Вставай, пройдемся, – без предисловий приказал он, и Андрею не оставалось ничего, кроме как подчиниться.

* * *

Нейк Брей шел не оборачиваясь. Он направлялся в сторону побережья и как будто специально выбирал самые неровные, заросшие тропы. Андрей брел за ним, то и дело ускоряя шаг и пытаясь не отставать. Его хватило примерно на полчаса, после чего силы иссякли, ноги начали заплетаться, а дыхание сбилось. Каждую минуту, стараясь ничем не выдать свою немощь, он надеялся, что Нейк Брей наконец остановится и объяснит, что к чему. Но герцог и не собирался ничего объяснять, а спрашивать у Андрея не хватало духу. Это было слишком унизительно – так же, как и просить у Брея помощи. Поэтому когда на лбу выступила испарина, а перед глазами вновь пошли черные круги, Андрей лишь изнеможенно облокотился о соседнее дерево и слабо выдавил через побелевшие губы:

– Я больше не могу идти. Мне нужен перерыв.

– Позже, – бросил Нейк Брей.

Он даже не оглянулся. Андрей из последних сил оттолкнулся от дерева и, качаясь, вновь побрел за Бреем. Его грудь вздымалась слишком часто, а в руках от слабости появилась легкая дрожь. Андрей пытался не обращать на это внимания. Плетясь за Нейком, каждые три-четыре шага он на пару секунд закрывал глаза. Картина перед ними становилась все более размытой, а так он надеялся хоть немного восстановить зрение. Редкие деревья остались позади. Теперь перед Андреем простиралась зеленая равнина. Где-то впереди, на горизонте, плескался океан. Андрей слышал, как буйные волны разбиваются о скалы. Он слышал это даже несмотря на то, что шум собственной крови в ушах звенел куда сильнее.

– Пожалуйста, – вновь повторил Андрей через какое-то время, – дайте мне несколько минут.

Тяжело дыша, он склонился и уперся ладонями в колени. Голова раскалывалась от боли, грудь жгло от нехватки воздуха, а пот стекал со лба прямо на глаза. Нейк не удостоил его даже косым взглядом.

– Позже, – сказал он.

– Я не смогу позже, – дрожа и задыхаясь, обессиленно выплюнул Андрей. – Мне нужен отдых. Сейчас.

– Я скажу, когда можно будет остановиться, – равнодушно бросил Брей.

Но он не сказал. Ни через пять минут, ни через десять. Андрея трясло от слабости. Когда он ощутил легкие покалывания в области стоп, его окатило волной ужаса. Судороги. Врасплох они заставали его нечасто и всегда начинались с ног. В такие моменты рядом всегда была Лея. Она экстренно вводила ему необходимую инъекцию, и приступ отступал, но теперь рядом не предвиделось ни Леи, ни лекарства.

– Я не могу больше идти… – прошептал Андрей, рухнув на колени, упершись дрожащими руками в землю и из последних сил удерживая свой вес. Покалывания в стопах поднимались все выше. Теперь они ощущались в области голеней. – Остановитесь!

Андрей сам удивился звону собственного голоса – ему казалось, что в его горле остался только жгучий хрип. Это были последние слова, на которые у него хватило силы. Как только они сорвались с языка, грудь Андрея свело от боли и он склонился над землей, захлебываясь тяжелым кашлем и выплевывая кровь. Это заставило Нейка Брея замереть и обернуться. Впервые с тех пор, как они покинули комнату.

– Мне стоит остановиться? – равнодушно переспросил герцог.

Андрей даже не мог поднять голову. Его окоченевшие пальцы остервенело зарывались в мокрую землю, пока тело пробивали очередные судороги, а грудь снова и снова сотрясалась в истошном кашле. Он почти ничего не видел. До этой стадии приступа он еще не доходил ни разу: что мама, что врачи и Лея всегда успевали оказать ему помощь до момента, когда болезнь превращала его в ничтожество, живой труп. Сплевывая кровь, Андрей едва успевал урывками глотать воздух. Ему казалось, что его грудь набили стеклом и при каждом вдохе оно кромсало его изнутри.

– Мне стоит остановиться? – переспросил Брей. Его голос был ледяным и тяжелым, как могильная плита. – Остановиться, потому что последние месяцы ты только и делал, что дурачил Лею, заставляя ее вкалывать тебе двойную или тройную дозу стимулятора и теперь одной инъекции не хватает тебе даже на то, чтобы пройти полмили? Мне сделать вид, что я ничего не знаю? Что мне неизвестно, сколько времени ты водишь меня за нос, пока я покупаю полмира, чтобы вытащить тебя из гроба?

Андрей дрожал. Кровь стекала у него по губам, подбородку, а зрение почти полностью исчезло. Он чувствовал, как Брей пристально смотрит на него – с яростью, ненавистью и, вероятно, омерзением. Это было взаимно. Сила его презрения к Нейку Брею вряд ли была меньше, чем отвращение к собственной слабости. Поэтому в глубине души Андрей ликовал. На протяжении последнего полугода ему действительно удавалось виртуозно морочить голову всем – герцогу, многочисленной прислуге и даже профессорам. Когда-то одной инъекции, что колола ему Лея, хватало на целую неделю. А потом Андрей как-то подслушал разговор Брея с одним из врачей и узнал, что препарат, облегчающий его приступы, медленно сводил его в могилу. Подобно наркотику, он вызывал привыкание. Врач настоятельно рекомендовал герцогу постепенно снижать дозы инъекций, и тогда в голове Андрея родился план. Он быстро сообразил, как обыграть гениального Нейка Брея.

С того самого дня он чаще обычного начал жаловаться на плохое самочувствие – нестерпимые боли, которых на самом деле не было, сильнейшие судороги и приступы, что, по его словам, вот-вот должны были наступить. Лея была вынуждена колоть препарат чаще, а врачи лишь сокрушенно разводили руками – мол, что бы мы ни делали, ему становится только хуже. Андрею действительно становилось хуже. Уже через месяц дозы препарата хватало только на сутки, а еще через пару – всего на полдня. Болезнь лишь обострялась, что сказывалось и на том, как он выглядел: теперь в его волосах сквозила седина, а глаза словно выгорели на несколько тонов и приобрели неестественный ярко-салатовый оттенок. Андрей действительно гордился собой. Нейк Брей хотел вылечить его, чтобы до конца дней использовать как пешку. Он же поимел его сам. Теперь, когда он смог позаботиться о будущем мамы и брата, не было смысла продлевать дни собственных мучений.

Сплюнув кровь, Андрей заставил себя приподнять голову и посмотреть на Нейка Брея. Сквозь размытые черные круги он с трудом различал очертания его лица. Силы стремительно покидали его тело, он уже не ощущал своих онемевших ног. Боль в груди сжигала легкие. Тем не менее он даже попытался улыбнуться. Слабо, криво, но со всей скрытой ранее болью и ненавистью. Андрей не мог произнести ни слова, но его ядовитая, полная презрения улыбка говорила сама за себя.

Она кричала: «Я победил».

Побледнев, Нейк Брей достал из кармана шприц и приподнял руку. Полупрозрачная жидкость блеснула на слабом солнце, что тут же скрылось за облачной завесой.

– Умно, мой мальчик, умно, – не то с омерзением, не то с горечью сказал он. – Признаться, даже я не ожидал, что ты зайдешь так далеко. Тебе ведь хорошо известно, сколько стоит одна эта дрянь? – Нейк слегка потряс шприц в руке. – Твоя мать отдала за нее последние деньги. Неделя твоей жизни по цене среднемесячного дохода целой семьи. Меня ты заставил заплатить на порядок больше.

– Для вас это не деньги, – презрительно сплюнул Андрей. Ему становилось все хуже. Ног он уже не чувствовал, зрение почти полностью исчезло, а звук собственного дыхания казался ему громче, чем шум океана.

– А как насчет других?

– Других?

– Да, других. Как насчет миллионов детей по всему миру, мечтающих о каждом миллилитре, что ты заставлял Лею насильно впрыскивать себе в вены? Каждый чертов день в мире умирает несколько сотен, может, даже несколько тысяч детей, чьи семьи, как и твоя когда-то, не могут позволить себе купить лекарства. После всего, что ты прошел, после всего, что пришлось пережить твоей матери, ты намеренно гробишь себя инъекциями, что могли бы облегчить им боль?

Андрей не раз слышал, как Нейк Брей кричал. Но сейчас, когда он, сжимая зубы, едва сдерживал подступающую ярость, все казалось куда страшнее. Его голос дрожал от напряжения, гнева и нескрываемого омерзения.