Этот процесс остается неизменным на протяжении всей жизни. Допустим, ребенок испытывает чувство неудовлетворенности из-за того, что его младший брат или сестра получают больше внимания. Это чувство – сигнал, сообщающий о потребности. Неудовлетворенность – сигнал для ребенка и, надеюсь, для его взрослых, что что-то не так. Это легко исправить, если родитель хочет и может настроиться, перераспределить свое внимание или дать возможность старшему ребенку выразить свое огорчение, когда он пытается смириться с новым миром, где папа и мама заботятся не только о нем.

Таким образом, ребенку помогают перестроить свои отношения в нечто здоровое, устойчивое и реалистичное, с несовершенным, но любящим и доступным родителем, которого психоаналитик Дональд Винникотт в своей книге «Игра и реальность» (Playing and Reality) назвал «достаточно хорошим»[6].

Но этот чистый процесс переживания, удовлетворения потребностей и разрешения проблем может быть сорван, если ответственный взрослый занят или не имеет собственного опыта позитивного общения с родителями. Если ребенок видит, что его чувства и потребности неприемлемы, нежелательны или причиняют взрослым стресс, он может научиться их заглушать. Для тех, у кого нет внимательного опекуна, реальность заключается в том, что облегчение фрустрации недоступно, и реальность их социального или экономического неблагополучия означает, что их потребности остаются неудовлетворенными.

Если у нас нет опыта удовлетворения наших потребностей людьми, которые о нас заботились, или если наши базовые потребности удовлетворены, а эмоциональные – нет, мы можем найти способ не нуждаться, чтобы защитить себя от боли. (Подробнее об этом мы поговорим в разделе о теории привязанности) Или если родители с детства были суровыми, хладнокровными, не признавались в уязвимости или потребности в эмоциональной поддержке, в любви, то и их дети считают, что это позорно. Дети нарочито отрицают свои потребности и не показывают свою слабость, чтобы соответствовать стилю поведения родителей как образцу. Возможно, вы получали внимание только тогда, когда были больны или нуждались в помощи, поэтому во взрослом возрасте продолжаете зависеть от других людей, чтобы чувствовать себя замеченными и поддерживать отношения. Или, как гласит старая пословица, если в вашей семье тот, кто просит, получает последним, возможно, вы всё еще ждете, когда вам предложат необходимое, и не просите об этом сами. Если что-то повлияло на вашу раннюю жизнь, будь то распад семьи, тяжелая утрата или кризис, то самые лучшие планы ваших родителей могли быть испорчены травмой, а ваши потребности – опуститься на самое дно.

Вот тут-то и проявляются наши «слепые зоны». Когда мы сталкиваемся с неудовлетворенными потребностями и неразрешенными чувствами, мозг подсознательно затуманивает наше сознание, чтобы защитить нашу психику. Мы формируем и закрепляем представления о себе, других и мире, которые помогают привнести в наше существование большую предсказуемость и чувство безопасности вместо реальной безопасности. К примеру, «слепая зона», которую я чаще других вижу у клиентов, охраняет образ «идеального родителя»: даже будучи взрослыми, клиенты будут сопротивляться взгляду, который рассматривает несовершенство их родителей. В детстве единственное, что хуже, чем ощущение своих собственных недостатков,– это ощущение недостатков людей, которые о вас заботятся. Лучше поверить в себя как в творца своего хаоса, чем поверить, что нет надежды на порядок и нет никого, кто знает лучше, как описывает Габор Мате в своей блестящей книге «Миф о нормальности» (The Myth of Normal) [7].

Я помню момент, когда на одной из сессий клиент наконец признал, что все те разы, когда он переходил дорогу, крепко держась за руку своей матери, это было сделано не ради его безопасности, а ради ее. Она была алкоголичкой и к концу учебного дня могла находиться в зоне риска. Тем не менее он сохранил образ своей защищающей матери и убедил себя в том, что в детстве он был в безопасности и что она заботилась о нем. Он не мог примириться со скрытой тревогой, которую носил в себе всю жизнь, пока не признал реальность отсутствия матери и влияние ее рискованного и нестабильного поведения. Учет страха, который он загнал в «слепую зону», помог объяснить, почему он по-прежнему искал безопасности в самых небезопасных местах, сгорая от желания получить очередное повышение на работе и поддерживая дружеские отношения, которые приводили к ночам опасного безрассудства.

«Слепые зоны» могут быть порождены травмой, привилегиями, стилем привязанности, обусловленностью или предубеждениями и усиливаются опытом. Подобно вакууму, предположения и предубеждения втягивают в себя окружающий контекст. Подобное притягивается к подобному, и опыт, похожий на первоначальное убеждение, расплывается в постоянно расширяющуюся «слепую зону», в результате чего любые доказательства обратного исчезают. Боязнь публичных выступлений перерастает в генерализованную тревогу, а предательство в одних отношениях бросает тень недоверия на все последующие. Агорафобия [8] вырастает не из всеобъемлющей «слепой зоны», основанной на страхе выйти из дома, как это часто изображается в художественной литературе, а из подкрадывающегося страха перед всем, пока единственное безопасное место не останется за вашей собственной запертой дверью. В этой огромной «слепой зоне» скрыты все альтернативные реальности и варианты решения, она есть зона комфорта. И чем дольше «слепая зона» остается непреложной, тем более обширной и всепроникающей она становится, пока вообще не прекращает быть невидимой. Она перестает восприниматься словно отдельные особенности рельефа на участке, а становится самой почвой.

Подобно вакууму, предположения и предубеждения втягивают в себя окружающий их контекст. Подобное притягивается к подобному…

Оттенки серого

В какой степени эти «слепые зоны» укореняются, зависит от степени искажения, которое мы вносим, чтобы сохранить их. Трансакционные аналитики Эрик Шифф и Кен Меллор излагают эту идею в своей работе про «обесценивание» – термин, который используется для обозначения «внутреннего механизма, при котором люди минимизируют или игнорируют некоторые аспекты себя, других или реальности ситуации» [9].

Основываясь на этой работе, можно сказать, что информация может попасть в «слепую зону» из виду на трех уровнях:

1.  Наиболее глубоким является наше осознание самого наличия ситуации.

2.  Далее следует признание того, что проблема имеет значимость.

3.  И наконец, признание того, что у нас есть возможности изменить ситуацию.

Таким образом, «слепые зоны» могут быть разной глубины и серьезности, и некоторые из пробелов, которые они создают в нашем осознании, будут больше похожи на пятна серого цвета, чем на бесконечную черную дыру. Терапия «слепых зон» стала одной из специализаций моей практики и, как и многие другие виды терапии, начинается со сбора информации и оценки. Я работаю со своими клиентами, чтобы составить представление о «слепых зонах», которые мешают им понять, насколько глубоко они укоренились, и разработать план лечения, который будет наиболее эффективным.

Давайте рассмотрим, как различные степени «слепой зоны» могли бы выглядеть, если бы мы имели дело с физическим симптомом. Например, если кто-то знает, что у него под кожей необычная шишка, он осознаёт, что эта проблема заслуживает внимания, и понимает, что может записаться на прием к врачу. Опишем это так: человек видит проблему на 100 процентов, без каких-либо слепых пятен, затуманивающих его рассудок. Однако ситуация будет выглядеть по-разному на каждом из трех уровней обесценивания:

1.  Самой опасной будет тот уровень «слепой зоны», на котором они вообще не видят шишку и отрицают ее существование. У них есть «слепая зона», связанная с наличием этого факта. В этом случае нам придется проделать гораздо больше работы, чтобы помочь осознать реальность ситуации, ее значимость и доступные варианты проработки.

2.  При менее глубоко укоренившейся «слепой зоне» они могут знать, что у них есть шишка, но не признавать важность этого факта, не говоря уже о том, чтобы обратиться за медицинской помощью. Это говорит о том, что у них есть «слепая зона» вокруг значимости, что они игнорируют важность проблемы или что они вообще пренебрегают своим благополучием. Им придется признать значимость своего состояния, прежде чем мы сможем заставить их рассмотреть варианты помощи.

3.  Случается, что они знают, что у них необычная шишка, и понимают, что на это следует обратить внимание, но не верят, что такая возможность им доступна, или считают, что ничего нельзя сделать. В таком случае в «слепую зону» попадает их право на лечение или их ценность как личности.

Часть моей работы заключается в том, чтобы искать истоки «слепых зон» клиента, помогать ему увидеть веские причины, по которым он ограждает себя от ситуации, и прокладывать путь из темноты и трудностей, с которыми он там столкнулся. Чтобы раскрыть глубину «слепых зон», я часто представляю процесс оценки как поход к «психологическому окулисту», который поможет клиенту улучшить зрение, независимо от того, насколько хорошим или плохим оно было изначально. Вы тоже можете начать свой путь к большей подлинности и более счастливым отношениям с осмотра у психологического окулиста, используя мой Тест для проверки психологического зрения для оценки уровня вашей осведомленности (адаптирован из «матрицы скидок» Шиффа) [10].

Тест для проверки психологического зрения

Представьте, что у вас проблемы с глазами, – возможно, вы с трудом читаете дорожные знаки или испытываете головные боли. Вы записываетесь на проверку зрения к окулисту, который просит вас посмотреть на стену напротив и прочитать буквы. Обычно первый ряд большой и легко различимый, но по мере продвижения вниз буквы становятся более размытыми, и вы начинаете сомневаться и делать ошибки.

То же самое касается и «слепых зон» в нашем психологическом зрении. Верхний ряд читается относительно легко, поэтому большинство людей (хотя и не все) могут увидеть эту информацию – она касается наличия проблемы. Само собой разумеется, что 99 процентов клиентов, с которыми я встречаюсь, могут прочитать этот ряд, поскольку они почувствовали необходимость прийти и поговорить со мной. Но тройная природа «слепых зон» означает, что наша совместная работа обычно сосредоточена на том, чтобы помочь им увидеть значимость их проблемы и возможность ее изменения.

Рис. 1. Тест для проверки психологического зрения

Пример из практики

Дипти

Дипти пришла в терапию, потому что каждый день плакала по дороге на работу. Она осознала, что плохо спит и потеряла аппетит. Она начала отменять планы и уже несколько недель не ходила на занятия в спортзал. Она рассказала обо всем этом на нашем первом сеансе, уверенно читая буквы из верхнего ряда: она могла признать наличие симптомов.

Вторая строка немного меньше, и не все могут ее разобрать. Это значимость проблемы – признание того, что ваши переживания имеют значение и требуют вашего внимания. Если прищуриться, то Дипти могла согласиться со значимостью своих симптомов, но этот факт казался размытым.

«Ну, у всех бывает такое!» – сказала бы она, предавая свои чувства забвению. «А я, наверное, просто устала», – добавляла она, преуменьшая свои переживания. Но она могла хотя бы признать и тот факт, что она вообще пришла на терапию: пациентка подозревает, что она не просто перетрудилась.

Третий ряд – самый сложный для четкого восприятия, и его часто неправильно читают. Это возможность выбора. Даже когда Дипти могла признать, что ее чувства обоснованы и она не должна списывать их на гормональный фон, что они свидетельствуют о хронической и всепроникающей тревоге, которая влияет на ее жизнь на работе и дома, она не могла понять, как все может быть иначе и, более того, что у нее есть возможности изменить ситуацию и сделать шаги к улучшению самочувствия.