Мой осмотр не дал ничего нового, в избе было тихо, что говорит мне – я пока одна.

Спустив ноги с лежанки, я задержала взгляд на своей сломанной конечности, попробовала ею пошевелить, но, испытав боль, решила оставить это дело.

Приподнялась, опираясь на табурет, и направила себя к буржуйке. Да, здесь и такое дело есть. В ней потрескивали дрова, а сверху стоял чайник. Закипающий. Налив себе чаю и положив ложку мёда из миски, что стояла на столе, я осушила кружку и прикрыла глаза.

Неужели меня не ищут? Я же всё время, что бодрствовала, старалась прислушиваться: вдруг услышу голоса или, может, вертолёт, или, может, машины, да на крайний случай собак, ну кроме Барса.

А самое страшное, что с каждым днём ожидания надежда на то, что меня найдут, таяла как воск, что по вечерам стекал по свече на столе.

Сейчас же, сидя за столом, я просто прикрыла глаза и начала молиться. Да. Я начала молиться. Давно я этим не занималась, хотя считаю себя верующим человеком.

Самое интересное, что «Отче наш» я стала повторять по несколько раз на день. И меня это успокаивает.

Открылась дверь. Я услышала тяжёлые шаги Лесника, а буквально через пару секунд мне в ноги упёрлась мохнатая голова Барса. На автомате запустила руку ему в шерсть и растрепала её, а он в ответ лизнул мне ладошку. Я, кстати, заметила, что он мои ладошки вылизывает каждый раз, как только его касаюсь.

Мужчина молча прошёл к буржуйке, налил себе чаю и присел напротив меня за стол. Радует, что стол у Лесника основательный, сделан из полубрёвен и шириной не меньше метра.

В следующий миг я отчётливо почувствовала его изучающий взгляд на себе. И можно было бы сказать, что мне неприятно или страшно, но нет. Ничего я к нему не испытывала. Хотя, может, раздражение, потому что вместо разговоров он стал смотреть. Вот так, как сейчас, будто сканером проходится по телу, стараясь пробраться в мозг.

– Зачем ты молишься? ― прозвучал вопрос.

Ну что можно ответить, когда не ожидаешь вопроса, вообще никакого. Я подняла на мужчину спокойный взгляд, немного приподняв бровь. Надеюсь, он поймёт и сейчас, что я не горю желанием разговаривать. Но либо он не понял, либо притворяется.

И вот я больше склоняюсь ко второму.

– Нет, мне просто хочется понять, ― он откинулся на спинку высокого стула в расслабленной позе. Только его расслабленность казалась ненастоящей. – Зачем? Или ты думаешь, что Бог тебя спасёт? ― и вот уже его бровь выгнулась, только на лице не было и тени улыбки. Он вообще не улыбался. – Или, может, ты веришь во всю эту херотень о Нём? ― и последние слова были сказаны со злостью.

Интересный поворот. Его разозлило то, что я молюсь? Или то, что я вообще верю в бога? Или он опять выводит меня на разговор? Хотя можно и поговорить, горло-то моё уже не болит.

– Верю, ― ответила спокойно, даже не стараясь юлить или оправдываться, не вижу смысла.

– Ну раз веришь, что же тогда твой бог не спас тебя? Или, может, ты думаешь, это Он послал меня на реку тогда? ― последнее он почти прорычал, а его зрачки стали почти чёрными. Вся расслабленность вмиг исчезла. – Ну так что же тогда твой бог не спасёт тебя отсюда? М? А может, ты плохо молишься? Что-то я не вижу здесь твоего бога, который ухаживал бы за тобой.

– А я молюсь не за себя, ― ответила на все его выпады, а вот он замер после моих слов. ― Я молюсь за своих детей, которые остались дома и не знают, жива ли я. Молюсь за мужа, который остался сейчас тоже один, ― добавила я тихо, но уверенно, и с каждым словом видела, как резко поднимается и опускается его грудь под объёмным свитером. ― А ещё молюсь за человека, который это всё, – обвела пальцем себя по кругу, – со мной сделал. Пускай бог благословит её всеми благословениями, по заслугам её.

– Значит, это была она. ― А он наблюдательный.

Вычленил нужную ему информацию из всей моей речи. Но вот злиться не перестал почему-то.

– Она, ― решила подтвердить.

Какая разница уже. Тем более он меня спас, а мне только дошло, что я даже его имени не знаю. Да только спрашивать не хотелось, и разговаривать тоже. Опять погладила Барса, который всё это время лежал своей мордой на моих ногах, и попыталась отстраниться от всего. Так легче.

– Ты плачешь по ночам. – «Да блин, ну что ты лезешь ко мне?» ― так и хочется ему крикнуть, но опять просто молчу, прикрывая глаза. Хотя сейчас в его голосе слышна какая-то тоска, которая трогает и меня. Только мне не нужна жалость. – И вот ещё, – он достал что-то из внутреннего кармана, – нашёл возле тебя в воде, когда вытаскивал из реки. Хорошо, что ламинированная, ― он убрал руку, а на столе осталась небольшая фотография… меня с детьми.

Я замерла. Ни вдохнуть, ни выдохнуть.

Мы сделали эту фотографию за неделю до отъезда. На ней Маша кривляется и обнимает меня с одной стороны, а Саша целует с другой и фотографирует в этот момент. У нас много таких селфи есть, но эту мне сын сделал небольшой и впихнул перед выездом в аэропорт.

― Будешь смотреть и представлять, как мы здесь без тебя развлекаемся, мам, ― хитро улыбаясь, говорил мне сынок тогда. – А ты там кормишь комаров, вместо того чтобы гонять нас…

Я потянулась за фотографией, и только когда брала, заметила, как дрожит рука. Поднесла к лицу, но поняла, что не вижу ничего. Всё размыто.

Барс заскулил рядом, тыкаясь своим мокрым носом мне в живот.

Я же просто растворялась в своей боли, которая съедала. А ещё злилась на себя. Злилась за то, что уехала. За то, что не обратила внимания на эту «подругу» изначально. За то, что сейчас даже ходить не могу.

А потом услышала, как закрылась входная дверь. Ушёл.

Интересная он личность. Странный, нелюдимый, злой, но… заботливый, что ли.

Глава 6

Очередное утро начинается с сопения в ухо.

Что-то тёплое, мокрое и языкатое тыкается мне в щеку.

– Ба-а-арс, ― вздыхаю я, когда, приоткрыв один глаз, замечаю рядом пса. ― Ты сегодня в доме с самого утра? Интересно.

Пёс только повертел своим телом и дальше продолжил лежать головой рядом со мной, пока я не встала.

Прошла ещё неделя. И как бы я ни старалась, но воображаемые зарубки я ставила в голове каждый день. И да, я знала, что уже начался август. Понимала, что ходить без костыля (самодельного, кстати) я смогу нескоро.

Но знать и принять ― это совершенно разные вещи.

Свесив ноги с лежанки, я прислушалась – в доме была тишина. Значит, Лесника не было.

За последнюю неделю он стал говорить со мной меньше, но, что самое интересное ― всегда пытался вывести меня на эмоции. Любым своим словом, замечанием или просто обращением. Такое чувство, что Леснику было интересно проверять степень моей выдержки.

Только он не знал, что мою выдержку тренировали с самого детства. Самыми разными способами. И вот за это стоило бы сказать спасибо родителям. Но…

Я опять прислушалась ― тихо. Даже на улице.

Ладно. Всё равно нужно подниматься. Новый день, как говорится, пришёл.

Дойдя до таза с водой, я умылась и быстро привела себя в порядок. В последнее время поняла, что обмываться мне нужно с утра. Ведь почти всегда утром в избе остаюсь одна.

Оглядевшись вокруг, я поняла, что в доме ничего не готово, даже в буржуйке не горит огонь.

Кстати ― огонь. На улице август, а в избе нужно всё равно топить, чтобы не замёрзнуть.

А ещё я ошиблась прошлый раз, когда считала, что здесь нет электричества. Почему ошиблась? Да потому что на днях я заметила провода в предбаннике и по потолку до комнаты, где спал Лесник. Но провода как будто врезаны в дерево. Интересно, конечно, ну да ладно.

Кстати, а что там на улице? Выйти посмотреть, что ли?

Но сначала – завтрак.

Возле буржуйки лежала охапка дров. Рядом – сухие сосновые колючки. Я улыбнулась. Повернула голову к Барсу и проговорила:

– Завтраку быть, дружок.

И занялась приготовлением. На полке возле буржуйки я нашла банку с гречкой. Там же стояла соль. Кастрюли со сковородками я уже давно знала где стоят.

И пошла жара. Наложив колючек в буржуйку, а сверху дров потоньше, разожгла её. Пока она нагревалась, сверху встал чайник. Я же подготовила гречку.

Я так увлеклась процессом, что даже не обратила внимания, когда в избе оказалась не одна.

Прошедшая неделя была посвящена моим наблюдением за всем и сразу. Так вот что я поняла о Леснике: он один, и, скорее всего, бывший военный или медик какой-то, выправка и осанка его выдаёт, а ещё шагает он постоянно как на плацу. Но это только когда ему всё равно, заметят его или нет. По возрасту ― ненамного старше меня, а вот по комплекции – достаточно… большой. И его бесформенная объёмная одежда не смогла скрыть того, что он не разжиревший, а, наоборот, поддерживает форму. А ещё у него что-то случилось в жизни, что смогло его сломать. Но это моё предположение. Хотя человек не станет запирать себя в глухом месте, отделяясь от всего мира, просто так, без причины.

Но в это утро я не заметила никого кроме крутящегося под ногами Барса. Да и особо двигаться не получалось, с моей-то ногой.

И то, что уже не одна, заметила, только когда повернулась к столу. Вот в этот момент я даже замерла на месте. На меня смотрела пара сканирующих глаз. Причём их хозяин уже сидел за столом, опершись локтями в него и внимательно наблюдая за мной. Я увидела, как напряглись его скулы под бородой, когда повернулась.

– Будешь завтракать? ― спросила спустя несколько секунд. Нечего зависать.

– Буду, ― ответил мне грубый бас, от которого у меня ВПЕРВЫЕ за больше чем две недели пошли мурашки.

Но вот комментировать своё состояние я отказалась даже само́й себе. Я опять развернулась к столу у стены. Наполнила ещё одну миску кашей. Ах да, я нашла здесь и масло, подсолнечное, конечно, но всё же не сухую кашу есть.

Опираясь на костыль, донесла его миску к столу, а как только двинулась за своей, меня остановил голос:

– Сядь, ― приказом выдал он, – сам принесу.

Ну я и села. Передо мной была поставлена моя миска, а посредине стола – банка с тушёнкой. Обычная такая, железная банка. Я удивилась, но виду не подала.

– Приятного аппетита, ― проговорила я Леснику и приступила к каше.

– Ты решила начать говорить? ― с удивлённо изогнутой бровью спросил у меня бородач.

– Это простая вежливость, ― в том же спокойном тоне ответила, для убедительности пожав плечами.

– Что-то ты ею не страдала последние две недели. ― Ну да, согласна, подловил.

Но объяснять что-либо не было желания. Поэтому я молча начала есть. Вот только когда, спустя пару минут, мне в миску приземлилась ложка тушёнки, я готова была продолжить наш… диалог.

– Тебе нужно поправляться. ― Вот это поворот. От удивления у меня даже брови вверх поползли. – Выглядишь как доходяга, ― всё так же продолжая есть, добавил Лесник.

Да-а-а. Комплименты женщине ― это явно не его конёк. Хотя то, что я сильно похудела, и сама понимала. У меня всегда так было.

Я когда-то с сыном попала в больницу (он проглотил иглу). История не самая приятная и очень болезненная для меня, но… спустя неделю, при выписке, я вышла из отделения детской хирургии легче на девять с половиной килограмм.

И так всегда: любая стрессовая ситуация, которая превышала допустимые лимиты, в первую очередь действует на мой вес. Он просто тает, как бы я ни ела.

Да, может, кто-то и чувствует себя при росте метр шестьдесят пять и ве́сом шестьдесят килограмм комфортно, я же НЕТ! Мой нормальный вес всегда – это от семидесяти до семидесяти пяти. Самое интересное, что по всем современным калькуляторам мне всегда кричат об ожирении, а по факту – всё при мне.

Но сейчас я и сама чувствовала, насколько сильно потеряла в весе. Даже взять мои руки: кожа на них висит, и это бросается даже мне в глаза. А когда я умываюсь, то могу спокойно нащупать ямки на ключицах, где ещё месяц назад был ровный переход в плечи.