Курорт (страница 2)
Митя не считал себя феминистом, еще недавно он бы охарактеризовал свои взгляды как умеренно консервативные (хотя и сам не понимал, что это значит). Но за последние месяцы и с миром, и с Митей произошло много всего. В частности, эта работа. И теперь он был готов солидаризироваться с самой радикальной феминистской риторикой, даже с тезисом «мужики – мусор». Митя и представить себе не мог, сколь гадкие и даже чудовищные фантазии посещают интеллигентных с виду мужчин. Например, сразу двое постоянных донаторов активно склоняли Лизу Райскую (то есть Митю) к ролевой игре «папа – дочь», и по крайней мере у одного из них была дочь-подросток.
Впрочем, попадались и приятные люди. Добрые, совсем одинокие, очень наивные. Никому из них явно не могло прийти в голову, что с ними ведет переписку не красотка двадцати двух лет, а грузный мужчина на пороге сорокалетия и облысения. Вероятно, некоторые из них не расстроились бы, выйди правда наружу. Им просто нужен был понимающий собеседник. Мите нравилось, как иногда раскрывались личности этих мужчин. Они рассказывали о детстве, жене, начальстве, об играх и сериалах, о соседях, о погоде и окружающем их ландшафте. Сперва они присылали дикпики, а потом, спустя время, начинали слать фотографии чаек, котов. Один немец все время фотографировал выдру, которая, видимо, жила где-то поблизости от его дома.
Митин любимчик – Олег Степанович, преподаватель колледжа телекоммуникаций, пятидесяти двух лет. Олег Степанович, что называется, заядлый грибник. Он ездил в дальнее Подмосковье в потаенные грибные места, куда нужно добираться много часов, сойдя с электрички. Тихая охота – настоящая страсть, в которой он не находил сообщников. А Митя всегда интересовался грибами, его манила сама идея стать грибником, втянуться в такого рода досуг – аутичный, медитативный. Митя мечтал о наставнике в этом вопросе: зрелом мужчине с тихим голосом и медлительными повадками, который бы ввел его в мир грибов, научил разбираться, как отличить полезный гриб от смертельно ядовитого.
Вместо дикпиков Олег Степанович слал Лизе Райской фото грибов. Выглядели они достаточно непристойно, трудно было понять, вкладывает Олег Степанович сексуальный подтекст или нет, но Митя его не считывал.
Почувствовав интерес, исходящий от мнимой 22-летней порномодели, Олег Степанович стал присылать ей длинные видео. В них он снимал себя в таком ракурсе, что ничего, кроме волос в носу, было не различить. Зато был хорошо слышен голос, который то убаюкивал, то взволнованно лепетал, то грозился. Иногда Олег Степанович рассуждал о грибах как о коварных соперниках, мечтающих запутать и обмануть, привести грибника к гибели. Как-то он прислал почти 20-минутное видео про сатанинский гриб. Оно было снято дрожащей камерой и атмосферой напоминало «Ведьму из Блэр». Сатанинский – гриб, который пытается выглядеть как боровик, царь грибов, но его выдает ножка с оранжеватым отливом. Олег Степанович говорил о нем с придыханием, страхом – как о грядущем Антихристе. Пастор, предостерегающий верующих. Волосы в носу встревоженно шевелились.
Похоже, Олег Степанович не сомневался в том, что Лиза Райская с искренним увлечением смотрит и комментирует его 20-минутные ролики и вообще только и ждет возможности, чтобы составить ему компанию, сменить каблуки на калоши и полдня бродить по глухой чаще в поисках подберезовиков. Впрочем, в беседах с Олегом Степановичем Митя и сам забывался – бывал близок к тому, чтобы начать писать о себе в мужском роде.
«Приезжай, я тебя всему научу, – писал Олег Степанович. – Разведем костер, приготовим грибную похлебку с перловочкой. У меня есть газовая горелка, специальные куртки с сетками от комаров. Ты этого не забудешь». Олег Степанович еженедельно вбрасывал эту идею, но без нажима – скорее, чтобы просто поддержать разговор.
Прошло ровно два месяца в эмиграции. Всего-то два месяца. Митя был сугубо городским человеком, но сейчас, когда он глядел на березы с остатками желтых листьев, сердце сжималось. Он отдал бы многое за то, чтобы оказаться сейчас с Олегом Степановичем в лесу с корзинкой в руках. Чтобы Олег Степанович угостил его чем-нибудь горячительным, может быть, приобнял – почему нет?
* * *
Чаще всего Митя обедал в пустом привокзальном кафе вдвоем со своей обидой. В обиде было что-то почти материальное: казалось, она скоро примет человеческий облик. Ничего удивительного: Митя усердно работал над ней, накачивая своими переживаниями. Митя обижался на то, что ему тридцать семь, а он уже просто развалина. Ходячая энциклопедия болезней. Больше десяти лет он проработал корреспондентом отдела «Общество» в крупнейшей государственной газете, в подотделе «Религия». Он знал всех, и все знали его. Соседи по опенспейсу завидовали его текстам, темам, его кругу общения. Все собирались послушать, как он брал комментарии: «Добрый вечер, отец Илларион. Удобно сейчас говорить?», «Доброго дня, Крутояр. Я ведь говорю с Крутояром?», «Алло, это “Зороастрийцы Петербурга”? Рад приветствовать!».
Вокруг Мити постоянно вертелись стажеры: он научил работать десятки молодых журналистов. Они бегали Мите за кофе, внимали ему с овечьей покорностью. А теперь все как один трудоустроились в зарубежных редакциях. Работали в Амстердаме и Праге. На худой конец, в Вильнюсе, Риге. А их гуру Митя сидит в грузинской деревне и за деньги расточает комплименты пенисам незнакомых мужчин. Его работа – разводить этих наивных парней на мелкие траты. На покупку так называемого допконтента. Никаких накоплений, никаких перспектив – и Мите еще предлагали считать, что он хорошо устроился.
За обедом Митя слегка напивался. Он заказывал аперитив, шот чачи, но официантка всегда приносила сто граммов. Пить их не хотелось, но Митя пил. Его развозило, а потом начинало подташнивать. Обычный обед – грузинский салат с тертым грецким орехом и горшочек лобио: бурлящее темное варево, ведьмовской котел. Он глядел в горшочек с легким испугом, как будто боясь и надеясь узреть в нем ближайшее будущее.
Обида охватывала его как по часам, в одно и то же время, перед обедом – явная связь между предвкушением пищи и горькими размышлениями. Хотя обычно кафе было пустым, иногда Митя заставал пожилого мужчину с усами, который ему кого-то смутно напоминал. Этот дед медленно выпивал кружку пива и, отерев губы, уходил, ни слова не говоря. Вид у него был слишком целеустремленный для человека, пьющего пиво в разгар рабочего дня.
* * *
После обеда Митя снова шел к берегу. Сидел на скамейке и изучал волны. В руке у него был эклер или мороженое, иногда шоколадка «Пикник». В эти минуты он проживал болезненные сцены из прошлого или возможные (но столь же болезненные) сцены из будущего. Вел заочные разговоры с гражданской женой Олей, экс-начальником, мамой и папой. Собеседники все как один призывали его к осторожности, конформизму, игнорированию реальности. Митя же призывал их посмотреть правде в глаза: старый мир уничтожен и в этом отчасти виновны и мы. Сколько можно юлить, притворяться, жить, как будто ничего не случилось!
В этот раз Митю заметили двое соседей – крепкие парни с обнаженными торсами. Они держали намокшие футболки в руках. Это были Ренат и Дима. Они шли с площадки для воркаута, где полтора часа упражнялись в полном молчании в компании таких же молчаливых грузин.
– Смотри, какая величественная картина, – Дима кивнул в сторону Мити. – Что-то из немецких романтиков. «Странник над морем тумана».
– «Один против ветра».
– «Последний эмо в России».
Митя смотрел на соседей покорным печальным взглядом. Сгорбленный, с остатками абрикосового мороженого на губах.
– Люди устроены очень просто, Митя. – Ренат встал так, чтобы его пах оказался в метре от лица Мити, на одном уровне. – Поднятие тяжелых предметов и кардио. Отжимания и приседания. Планка и берпи. Бег по утрам. Это буквально все, что нужно для счастья.
Мимо вразвалку прошел полный грузинский мужчина в приспущенной до локтей куртке. Дима проводил его долгим взглядом.
– Интересное наблюдение, – начал он. «Интересное наблюдение», «Интересный факт», «Очень смешная история» – с такого рода ремарок начинались многие его рассуждения. – Я бегаю почти каждый день и ни разу не видел ни одного бегуна-грузина. Наверное, у них это просто не принято. Я имею в виду кавказцев. Бег – это как бы ниже достоинства. Джигит не бежит. Он наступает. Ну или отступает, но неторопливо, с достоинством.
– Отрицательно наступает, – добавил Ренат.
– При этом грузины любят ходить просто так, вразвалочку, приспустив куртку. Ритмично вдыхать и выдыхать воздух, смотреть на воду и на деревья. Грузины не так глупы. Они понимают: мужчина должен двигаться, вдыхать и выдыхать воздух с усилием, он должен смотреть на воду и на деревья. Если не делать этого регулярно, в голове возникают странные мысли. И они начинают бродить. И бродят, пока не дозреют до чего-нибудь жуткого. Например, однажды проснешься посреди ночи и решишь, что пора сходить с кухонным ножом в парк.