Парень вроде и рад, я сделала ему дневной план, но и в его глазах стоит ужас. Он считает меня ненормальной.

И в чем-то он прав. Обиженная женщина не может считаться нормальной, пока месть не приласкает ее задетое эго.

– Это долго?

Консультант ведет плечами. Зовет другого сотрудника и шепчет ему что-то на ухо. Они не смеются, лишь переглядываются.

– Минут тридцать.

– Не. Мне еще в зоомагазин нужно успеть.

Парни помогают дотащить все купленное до машины. Пакеты с одеждой вываливаются, и свободного места почти не осталось.

А мне все мало. Я хочу больше бесполезных покупок! Чтобы его карта на какой-нибудь мелочи, типа шерстяных носков с верблюдом, все же пропищала. Или банк стал названивать и терроризировать Белозерова.

Оттаивать начинаю. Нет, прощать не собираюсь и вместе нам уж точно не быть. Но с каждой купленной вещью я чувствую крошечную месть, и она так греет. Ни одна шубка не сравнится с этим ощущением струящегося тепла.

Шуба! Я могу прикупить себе что-то новое. На следующую неделю обещают снегопады. 1 декабря, начало зимы, а я без новой шубы.

Непорядок…

Успеваю приложить карту и оплатить белый полушубок из песца, как телефон загорается и на экране высвечивается имя Яра. Еще его зад, который я запринтскринила и поставила на звонок от него, чтобы помнить – Ярослав Белозеров – лгун.

Сбрасываю. Все повторяется. Звонит и звонит, звонит и звонит.

Такой настойчивый!

Смотрю на часы и мысленно прикидываю, что смогу завершить еще кое-что задуманное. Это рискованно, даже опасно, учитывая, в каком сейчас настроении находится бывший жених.

Срываюсь с места и через пятнадцать минут оказываюсь у дома номер три по Липовой улице. Это адрес нашей квартиры. И мне нравилось здесь жить.

Все близко: и институт, и салон красоты, и фитнес-клуб, и магазины, и мой любимый ресторан. Мой уютный мирок. Так же парк, где, как я думала, буду гулять с детьми и собакой по кличке Хозяин. Золотистый ретривер, которого увидела в рекламе.

Выхожу из машины, оглядываюсь.

Я буду скучать по этому месту.

Здороваюсь с консьержем, спрашиваю, не проходил ли Ярослав, и пулей забегаю в квартиру.

Часики тикают. Белозеров точно мчится сюда.

Чувствую себя ведьмой. Маргаритой, когда она громила квартиру, а потом головой взобралась на метлу и улетела. Голой быть не планирую, а вот подпортить кое-что очень даже.

Обои в спальне… Сдираю со стены, как могу. Порчу маникюр. Постельное белье вместе с одеялом и подушкой режу. Матрас вскрываю острым ножом. Японский, по какой-то секретной системе заточки. Им же прохожусь по деревянной столешнице журнального столика.

«Предатель»,– царапаю так глубоко, как позволяют силы. Это на всякий случай, если он захочет отшлифовать столик.

Всю его одежду скидываю в ванну и выливаю порошок на кучу тряпок. Потом средство для мытья посуды, а под конец оливковое масло.

– Ха-ха! – зло смеюсь, – а ты думал, я забью на твою измену, Яр? – обращаюсь к его футболкам, джинсам, худи и одному пиджаку.

Надо было его «Air Jordan» за сто тысяч долларов закинуть. Они мне все равно никогда не нравились.

В чемодан быстро забрасываю свои вещи. Все в кучу, буду разбираться потом, когда доеду до родительского дома. Они же мою комнату не превратили в библиотеку или спортивный центр? Мама последнее время помешалась на домашних тренажерах.

Сбегаю по лестнице, впихиваю все в машину. Она готова лопнуть. И стартую. На выезде из двора едва успеваю затормозить перед капотом черного «Гелика». На меня смотрит Ярослав Белозерский. И он чертовски зол.

Глава 4. Аксинья

Наши машины стоят настолько близко, что могу разглядеть каждый лопнувший капилляр на белках глаз Белозерова.

Никогда прежде не видела его таким взбешенным.

И что же делать?

Ярослав разминает шею – думаю, она хрустит, – открывает дверь, яростно ей хлопает и идет ко мне. В такт его шагам с задних сидений позвякивает новый фарфоровый сервиз столовой посуды.

– Открывай, Ксеня! Разговор есть! – его просьба звучит как угроза. Я додумываю страшное.

Может, не стоило срываться? Нужно было бы переждать, пока эмоции поутихнут. Но дело в том, что я никогда не была такой. Если захотела что-то сделать, я это делаю незамедлительно. Дальше меня подхватывает азарт, и я несусь с горки сломя голову.

– Нам не о чем говорить, Яр.

Двери заблокированы, а Белозеров дергает за ручку и дергает. По его губам читаю смачные ругательства.

Это он еще не в курсе, что я оставила его без одежды, спального места и навела такой кавардак в той квартире, никакой клининг не захочет приходить.

– Катись ты к черту, Ярослав.

– Ты понимаешь, что я разозлюсь? Я сделаю так, что ты прибежишь ко мне и будешь вымаливать прощение. Ты, а не я!

Вот еще. Нашел дуру.

Показываю ему язык и резко сдаю назад. И почему я сразу об этом не подумала? Зачем вообще решила ехать привычной дорогой?

Останавливаюсь, когда Белозеров идет на меня. Он такой упертый и… глупый. Типа если не открыла ему дверь раньше, открою сейчас?

Разворачиваюсь. Ярослав пытается перегородить мне дорогу, и чуть-чуть, но все же паникую. Не хотелось бы видеть его тушку на своем капоте. Только вчера мыла машину и полировала.

– Воронцова, а ну стой! – слышу вслед.

Выезжаю со двора с другой стороны. На нервах сейчас и часто поглядываю в боковые зеркала. Вдруг за мной погнался? Но нет. Горизонт чист, и я тихо праздную первую победу.

Наше расставание странное. Учитывая, что я вообще о нем не думала, а думала о свадьбе, детях и семейных вечерах по выходным.

Через еще десять минут я останавливаюсь у родительского дома, но паркуюсь чуть дальше от подъезда. Так, на всякий случай.

Беру спортивную сумку, вытаскиваю чемодан, из которого торчит какая-то блузка, по виду это «Карл Лагерфельд», и тихо подхожу к подъезду.

Родительская квартира на самом последнем этаже. У нас есть мансарда и выход на крышу, которая оборудована как терраса.

У двери меня встречает наша экономка Илма. Всю жизнь ее боялась. Она синоним строгости, порядка, тишины и немецкой дотошности. По происхождению Илма немка, и все становится на свои места.

– Junge Frau, – обращается.

– Да-да, – пропускаю мимо ушей.

Ее обращения на немецком всегда раздражали. Где красивое русское «Добрый день» или «Здравствуйте, госпожа Аксинья»? Тьфу, «Junge Frau». Сразу хочется измерить расстояние между пуговицами на блейзере. Вдруг оно отличается на миллиметр?

– Мама дома?

Везу чемодан по коридору, затем поднимаю по лестнице. И что я туда успела накидать? Не «Джорданы» же Яра закинула. Стоят состояние и весят тонну.

Илма идет по пятам. Обреченно вздыхает. Да, я тоже не в восторге, что мои планы нарушены и придется теперь снова жить под одной крышей с родителями.

– Я бы не отказалась от капучино на миндальном молоке с имбирным печеньем, – говорю на последней ступени лестницы и падаю на пол от усталости.

– Мне очень жаль, junge Frau, но Frau Элеонора сейчас на диете, и в доме нет ни одного печенья. Как и конфет, и любой другой сладости.

Дело дрянь.

Открываю дверь и вижу, как мама занимается на велотренажере. В ее ушах наушники, и она не сразу меня замечает.

Моя комната или то, что от нее осталось, наполнена всем спортивным инвентарем, какой только можно себе представить.

О моей здесь жизни говорит лишь кактус на окне.

Спортивная сумка падает из рук.

– Ксеня? Это ты? Как?

Мама вынимает наушники и бежит обниматься. Глаза ярко накрашены, губы вновь подкачаны, прическа новая. А мы не виделись какие-то две недели.

– Ужасно выглядишь, к слову. И где Ярослав?

– Яра больше нет, – говорю, осекаюсь. Звучит ужасно, и я спешу исправиться. Мама побледнела и схватилась за сердце. Не с той стороны. – В смысле, со мной его больше нет. Мы не вместе. Свадьбы не будет.

– Ach, du lieber Himmel! Na so was! (нем.: Бог ты мой! Ну и ну!)

– Ильма права, как так получилось?

– Он мне изменил, мама. И это видели все. Но не ты, да?

Открываю свой телефон и показываю фотографии. На видео не решаюсь.

Мама внимательно рассматривает фото.

– Ты уверена, что это Ярослав? Может, просто похож? Или нейросеть? Это такое чудо, я сейчас тебе покажу, какую себе аватарку сделала…

– Уверена, – перебиваю.

Мне хочется помыться и лечь спать, пусть и на часах всего четыре часа. И где моя кровать?

– Есть другой ракурс?

Ар-р-р!

– Тебе придется разъясняться с отцом. Ты же прекрасно знаешь, что твоя свадьба с Ярославом – вопрос решенный. Ее нельзя отменить. Это, ну, как пижама, которую нельзя сдать обратно в магазин.

Отлично, меня и мою свадьбу сравнили с пижамой.

– Твое платье ждет своего часа, разосланы приглашения, заказан ресторан. Ваш медовый месяц, Ксеня! Мальдивы, пять звезд, целых две недели!

Мальдивы – это прекрасно. Обожаю острова, но себя обожаю больше.

– Нет! – говорю в лицо. – Хоть что со мной делайте. Я. Отменяю. Свадьбу!

– Ошибаешься, Ксеня, – папа стоит в дверях с грозным взглядом, красным лицом и поджатыми губами, – сегодня ты ночуешь у нас. Чисто как предсвадебный каприз, а потом берешь свои вещи и возвращаешься к мужу. И отвозишь по магазинам все купленное!

Нажаловался! Скотина!

И как я могла его любить?

Топаю ногой. Упрямо смотрю в глаза отцу. Да, папа, мое решение так же тяжело сдвинуть, как и твое.

– В таком случае, Ксеня, ты дальше будешь жить самостоятельно, не надеясь ни на чью-либо помощь с нашей стороны.

– Wie schön! (нем.: Как прекрасно!) – Илма!

Раз так?

Хватаю свой кактус, его никто и не поливал, выкатываю чемодан обратно, спускаю его по лестнице и выхожу из квартиры, громко хлопнув дверью.

Только куда мне теперь идти?

Глава 5. Аксинья

– Еда в номер!

Бегу открывать.

В номер люкс завозят тележку с моим ужином: паста с морепродуктами, брускетты с красной и черной икрой и бутылка шампанского в ведерке со льдом, конечно же. Обожаю!

Такое событие, как разрыв отношений, нужно отметить. Как там в интернете говорили? Когда закрывается одна дверь, другая открывается? Вот и отметим дверные хлопки вкусным ужином и «Вдовой Клико».

На телевизоре играет американская мелодрама. В комнате полумрак. Включен один торшер. А сама я после душа кутаюсь в белый отельный халат с эмблемой известного отеля. Мне почти не одиноко.

Папа только грозится оставить меня самостоятельной, без средств к существованию, а на самом деле никогда не бросит в беде. Так было всю мою жизнь, так будет всегда.

Но его угрозу я запомню. Сам же меня этому и научил. Не прощать ошибки и быть сильной. Мы, Воронцовы, такие.

Поворачиваю бутылку шампанского этикеткой на меня, расставляю блюда красиво. Убираю только салфетки с эмблемой и фотографирую. Потом накладываю фильтры, корректирую цвет и выставляю в «Инсту»*.

«Сегодня я перевернула важную страницу. Впереди самое интересное. Погнали!».

Первой лайк ставит мама. Следом на телефон падает сообщение: «в икре содержится соль. Утром сделай противоотечную маску».

Ох, мама!

«И не дури. Возвращайся к мужу. Он одумался».

Ну уж нет, мама.

Откусываю брускетту и морщусь. И правда много соли.

Следующие лайки от подписчиков. Их у меня больше ста тысяч и всем любопытно, как я справляюсь с качелями в моей жизни: от измены до шампанского.

Нет, это никакой не прогрев аудитории. Нет, со мной все хорошо, даже прекрасно. Чувство, что сбросила пару лишних килограммов, которые набрала за лето и никак от них не избавлюсь.

Мои девчонки отмалчиваются.