Когда мамы не было дома, за ним днем приглядывала соседка тетя Дуня. Она и кашу манную сварит, и суп, приготовленный матерью с вечера, разогреет.

А потом Гаврила научился все это делать сам. Став постарше, он уже помогал прихворнувшей соседке, бегал в аптеку за лекарствами, в магазин за продуктами, мусор выносил, почту вынимал из почтового ящика и приносил тете Дуне.

Пожилая женщина нарадоваться на мальчика не могла и нахваливала его всем соседям и знакомым.

В школе Гаврила учился хорошо с самого первого класса. Если ему что-то было непонятно, он, не боясь насмешек, расспрашивал более сообразительных одноклассников или подходил после уроков к учителям, которым нравился усидчивый вежливый мальчик.

Мать тем временем, изо всех сил стараясь заработать побольше денег, стала прихватывать на работе дополнительные часы. Это не было проблемой, санитарок всегда не хватало, так что мыть полы и выносить утки – всегда пожалуйста. Только и с дополнительным заработком мать получала на руки сущие гроши. И их маленькая семья еле концы с концами сводила.

А тут еще Гаврила учудил! В самом конце декабря он, выбрасывая мусор, заметил на помойке крохотный дрожащий комочек. Пригляделся – это был щенок. Сердце Гаврилы сжалось от жалости, и он принес свою находку домой. Мать, увидев лохматого кроху, только руками всплеснула. Ругаться не стала. Но, тщательно осмотрев щенка, нашла у него кучу блох.

– Мама! Он же не виноват! – испуганно воскликнул Гаврила. – Если мы его отнесем назад, он замерзнет! – мальчик горько заплакал.

Потом они вдвоем с матерью целый вечер вынимали из щенячьей шерсти блох. Кто бы мог подумать, что на таком крошечном существе может поместиться столько кровососущих гадов. Удивительно, как они до сих пор не загрызли крошку.

Щенка назвали Снежком. Не только потому, что Гаврила подобрал его с припорошенной снегом земли, но и потому, что шерсть у него была снежно-белой.

– Вот только как мы его прокормим? – вздыхала мать. – Это он сейчас, пока маленький, ест немного, а не дай бог вымахает в огромного пса и станет есть больше нас двоих.

Но небеса, вероятно, услышали материнские сетования и сжалились – Снежок большим не вырос. Маленький, как говорится, но удаленький. Игривый, ласковый. Гаврила научил Снежка приносить газеты из почтового ящика, а приходящей с работы уставшей хозяйке пес приносил тапочки и крутился возле нее, преданно заглядывая в глаза.

Так они и жили втроем. Гаврила после школы вместе с другими мальчиками из таких же бедных семей бегал после школы мыть машины нуворишей. А потом пристроился брать оптом газеты в редакциях и продавать их в метро. Деньги он все до единой копеечки отдавал матери.

При всем при этом он хорошо окончил школу. Получив аттестат, Гаврила не сразу осознал, что детство закончилось. И много позднее он понял, что до конца своих дней не забудет свое полуголодное детство.

Он нередко слышал, что детство – это золотая пора или что детство – это самое счастливое время. То, что его детство не было золотым, Гаврила точно знал. Но было ли оно счастливым? С одной стороны, оно было трудным, но с другой – с ним всегда была его мама и неунывающий белоснежный пес Снежок. Поэтому Гаврила пришел к выводу, что не все уж так плохо было в его детстве. Об отце он никогда не вспоминал.

И даже повзрослев, он не захотел узнать, где он и что с ним сталось. Не смог простить ему материнских слез, бессонных ночей и натруженных рук.

Потом к Гавриле пришла юность. Он без особого труда поступил в институт. И стал старательно грызть гранит выбранной им науки.

На втором курсе он устроился ночным сторожем в молочный магазин. Веселые наступили времена! Наполовину бессонные ночи. Рано утром приходили машины, и он принимал, а то и сам сгружал с машины тяжеленные металлические фляги с молоком, металлические ящики со стеклянными бутылками, заполненными ряженкой, кефиром, снежком и прочими молочными напитками. Были также тары с творогом, сметаной и другими продуктами. Тяжесть малоподъемная для худенького паренька. Это теперь молочку давно не разливают в стеклянные бутылки. А тогда Гавриле приходилось принимать и разгружать всю эту тяжесть.

Мама была против ночных подработок сына. Но Гаврила настоял на своем.

– В конце концов, я мужчина! – привел он свой последний довод.

И мать отступилась. Только вздохнула и украдкой утерла белым платочком скатившуюся по ее щеке непрошеную слезу.

А на четвертом курсе Гаврила нежданно-негаданно влюбился в свою однокурсницу Нину Проклову. Влюбился до головокружения! До беспамятства! И главное, непонятно, почему и каким образом! Ведь они с Ниной к тому времени были знакомы уже более трех лет. И еще вчера он спокойно проходил мимо нее, смотрел на нее, разговаривал с ней и ничего такого не чувствовал. Да и ничего особенного в Нине не было. Ростом невелика, так что ноги от ушей не растут. Фигура, правда, ничего. Но вот именно, ничего! Не супер! Лицо круглое, нос курносый, волосы рыжеватые и не сказать что очень густые. Глаза серые, смотрят чаще всего оценивающе.

Ох, не зря люди говорят: понравится Сатана – не надо ясного сокола. Но хуже всего было то, что Нина родилась с золотой ложкой во рту.

Сначала ее отец был партийным работником, после развала Союза от коммунистических идей он быстренько отрекся, партийный билет на всякий случай закопал в огороде и организовал кооператив. Из достоверных источников было известно, что предприятие папочкино процветает и приносит солидный доход. Учиться Нину отец послал не для того, чтобы единственная доченька потом трудилась всю жизнь не покладая рук, а чтобы у нее, как у всех приличных людей, имелся диплом.

Учиться Нина не любила, нередко пропускала лекции, конспекты потом переписывала у тех, кто отлынивать от учебы не имел возможности или не хотел.

Вот и у Гаврилы она частенько переписывала. Он не отказывал девушке, хоть и считал ее в глубине души до поры до времени лентяйкой и тунеядкой. Нина предпочитала учебе показы мод, шопинг и болтовню с подругами по телефону или посиделки в престижных кафе.

И вот Гаврила имел несчастье влюбиться в эту девушку.

Придя в себя от свалившейся на него напасти, он попробовал открутить время назад и разлюбить Нину, так как отлично понимал, что ее богатенький папочка никогда не отдаст дочку за голодранца.

Поэтому и открываться Нине в своих чувствах Гаврила не спешил. Приглядывался, вздыхал тайком и… еще старательнее налегал на учебу.

Нина со своей стороны смотрела на Гаврилу не более пристально, чем смотрят на пустое место. О том, что Гаврила испытывает к ней нежные чувства, девушка даже не догадывалась. А если бы ей кто-то намекнул на это, она бы искренне возмутилась – да как он посмел! Разве какой-то там бедный студент может составить ей пару. Нет! Никогда и ни за что.

Но как сказал древнекитайский философ Лао-цзы, живший около VI–V веков до н. э.: «Никогда не говори “никогда”, потому что дни бегут так быстро и ничто не остается неизменным».

И ведь как в воду глядел!

Гаврила поступил по-умному, попридержал свои чувства при себе, не дал им вырваться на свободу, долететь до скалы Нининой неприступности и разбиться от полного отчаяния. Нет уж, не станет он зализывать раны от унизительной отповеди, которая, Гаврила в этом не сомневался, выльется из уст его возлюбленной сразу же после его признания. Лучше перетерпеть боль разлуки.

После окончания вуза Гаврила сразу же занялся поисками работы. Место он нашел почти сразу, но не слишком теплое и денежное. Однако Гаврила заранее знал, что всего придется добиваться самому и вверх по карьерной лестнице придется подниматься с самого низа.

Этим он и занялся, работая больше и старательнее других. Его заметили и подняли на ступеньку выше, потом еще на одну и еще.

Жить стало легче, и не только потому, что зарплату прибавили, но и потому, что времена несколько изменились. Хотя вкалывать Гавриле по-прежнему приходилось по полной, но он находил время радоваться переменам в своей жизни и наслаждаться радостями, доступными молодости. Вот только вышедшая на пенсию мама стала мечтать о внуках и все чаще повторяла: «Женился бы ты, Гаврюша».

А он все никак не мог забыть свою позднюю первую любовь Ниночку Проклову. Может, любовь эта потому и оказалась такой сильной, что запоздала. Почти ко всем первая любовь приходит в школе, к кому в одиннадцать лет, к кому позднее, но все-таки в школе. Почти все его приятели отболели первой любовью, как ветрянкой, в старших классах. А Гаврила до четвертого курса института дотянул, вот и получил.

Но не говорить же маме, что он продолжает сохнуть по своей однокашнице Ниночке Прокловой, дочери крутого кооперативщика.

Поэтому мать он кормил отговорками типа: придет время – и женюсь. Иногда отшучивался: «Мама, что-то на моем пути никак не появляется девушка, достойная твоего сына».

И вот однажды волею случая Гаврила оказался на вещевом рынке. Он шел между рядов, приглядываясь к товару, и вдруг зацепился взглядом за знакомое лицо.

Гаврила опешил и сначала глазам своим не поверил! Нина! Нет! Этого не может быть, потому что быть не может! Но, приглядевшись, он удостоверился в том, что это Нина Проклова.

Девушка бойко торговала нижним женским бельем.

«И это в такой-то мороз, – подумал Гаврила. – Однако, с другой стороны, и в мороз женщины надевают лифчики и трусы».

– Нина! – окликнул он ее. – Это ты?

– Как видишь, – ответила она так холодно, что у Гаврилы сорокаградусный мороз по коже пробежал, хоть одет он был очень даже тепло.

Гаврила решил не отступать и задал девушке наиглупейший вопрос, какой мог задать только влюбленный мужчина:

– Что ты тут делаешь?

– А ты не видишь? – ответила она охрипшим от холода голосом. – Труселями торгую!

– Извини, – пролепетал Гаврила.

– Ничего, – ответила она, – проехали. – И спросила в свою очередь: – А ты чем торгуешь?

– Я не торгую, – ответил он, – наоборот, пришел кое-что купить.

– Может, заодно и бельишко прикупишь своей жене, – предложила Нина.

– Я не женат, – признался Гаврила.

– Что так? – спросила любимая женщина.

– Не встретил свою вторую половинку, – ответил он.

– Ишь ты, – усмехнулась Нина, – а я вот встретила, и не раз.

– Так ты замужем? – огорчился Гаврила.

И она это, кажется, заметила. Пожала плечами и ответила:

– Сейчас нет. Два раза разводилась.

– Сочувствую.

– Ерунда, – отмахнулась Нина и добавила: – Дело житейское.

Гаврила припомнил, что вроде так же отвечал мультяшный Карлсон, который живет на крыше.

«А где живет Нина теперь? – подумал он. – Наверное, вернулась к родителям».

Но на всякий случай спросил:

– Ты сейчас где живешь?

– В родительской квартире, – грустно ответила она.

Но Нинина грусть проскользнула мимо его сознания, так как Гаврила в это время ликовал: «Я угадал! Она опять живет у родителей».

И тут же до него дошло: если Нина живет с родителями, то как она оказалась рыночным продавцом?

– Нина, – осторожно спросил он, – как поживает твоя мама?

– Она никак не поживает, – ответила Нина.

– Прости. Но у твоего отца все в порядке?

– Да, – ответила Нина, – у папы теперь все в порядке. На небесах есть кому о нем позаботиться.

– Извини, – снова извинился Гаврила и спросил: – Тебе еще здесь долго торчать?

– До семи, – ответила она, – а что?

– Просто, если ты не возражаешь, я хотел бы заехать за тобой, отвезти тебя домой. Ты бы переоделась, и мы бы пошли поужинать в какое-нибудь кафе. Если ты, конечно, не возражаешь.

– Я не возражаю, – ответила Нина. – Только я после работы сильно устаю. Может, ты лучше купишь еды и приедешь ко мне домой. Ты ведь знаешь, где я живу?

– Знаю, – тихо ответил Гаврила.