– Никуда бегать не надо, – проговорил он, сходил в прихожую и принес свою сумку, достал буханку, протянул ей, – на, нарежь.

Хлеб он купил по пути машинально. Его мозг не забыл, что Лиза не ест хлеб и поэтому все время забывает его покупать.

После ужина они смотрели телевизор, а потом Елизавета постелила постель.

Степан думал, что в эту ночь он не сможет прикоснуться к ней. Но не тут-то было. Сам себя не узнавая, он набросился на нее, как голодный зверь. И мучил ее своими злыми ласками до утра. Но только сам измучился. Утром он почувствовал себя колодцем, который вычерпали до самого дна.

Перед уходом на службу он спросил ее:

– Лиза, как жить-то мы с тобой будем?

Она ответила спокойно:

– Как жили до этого, Степа, так и будем!

– Получится ли у нас?

– Получится.

– Ой ли, – усомнился он, – в одну воду дважды.

– А ты поменьше философствуй, – посоветовала она.

И они стали жить вместе. На первый взгляд, как прежде. Но это только на первый взгляд. А на второй – Степан теперь знал, куда и зачем она уходит. А когда она не ночевала дома, он буквально лез на стену.

И однажды его посетила недобрая, но утешительная мысль: надо достать как можно больше денег. И тогда Елизавета будет принадлежать только ему одному.

Где их взять, он не знал. Но довольно быстро придумал. Место у него хлебное, надо только уметь им пользоваться. И он стал подбрасывать наркотики всяким там мажорам и сынкам богатеньких Буратин в ночных клубах и прочих злачных местах. А потом они вдвоем с напарником задерживали представителей так называемой золотой молодежи с поличным. Те, ясное дело, сначала отпирались, «я – не я, и корова не моя», пускали сопли и слюни, но в конце концов откупались от нехороших дяденек полицейских.

Промысел Степана стал приносить неплохие барыши. Только время от времени его мучила совесть, что Миху он использует втемную.

Было и еще одно «но». Время от времени в его сети попадали вполне себе приличные мальчики, сыновья ученых, доцентов, профессоров, музыкантов и прочие, папы которых не были в прямом смысле толстосумами. Вот тут-то и начинались неприятности и у отцов, и у детей.

В конце концов все, как правило, наскребали нужную сумму.

Вот только Миха стал чего-то подозревать. Степан запаниковал. Но тут фортуна повернулась к нему лицом и напарника перевели в столицу. А у Степана появился новый помощник, молодой совсем. Степан сразу назвал его про себя «желторотиком» и надеялся, что лейтенантик нескоро поймет, чем занимается его опытный коллега.

К тому времени личная жизнь его уже пару лет как наладилась: получая деньги от Степана, Лиза, что называется, «уволилась» со своей работы.

И Степан был вполне счастлив. Он даже снова стал подумывать о женитьбе на Лизе. А что, девка образумилась. Одно только мучило его: здоровыми ли у них родятся дети? Он накопил достаточно денег, чтобы отвезти Лизу в элитную клинику, где ее могли бы полностью обследовать и вынести вердикт. Степан как раз собирался поговорить об этом с Лизой, как объявилась Фея. И не просто одна из фей, про которых Степан читал в детстве сказки, а самая настоящая! Во плоти! И с топором на плече.

Сначала он даже подумал, что ему она померещилась. Он даже испугаться не успел, как почувствовал разряд шокером и потерял сознание.

В себя он пришел от ужасной боли. Степан лежал на земле, истекая кровью, поодаль лежала его отрубленная рука.

Фея стояла рядом. Она сказала:

– За что я отрубила тебе руку, объяснять тебе не нужно, сам знаешь. Но ты не беспокойся. Ты не умрешь. Скорую я уже вызвала.

Степан второй раз потерял сознание. Теперь уже от боли.

В себя он пришел в больнице. Провалялся он там почти месяц.

Лиза приходила к нему, но он не велел пускать ее в палату. И вскоре она ходить под окна больницы перестала.

Тут еще и расследование началось. Всплыли все его мелкие грешки и большие грехи. Родители, узнав о причине несчастья, приключившегося с сыном, отвернулись от него. Так что навещала Степана только сердобольная соседка тетя Маша. Она носила ему передачи: супчик из курицы, купленной на рынке на ее скромную пенсию, котлетки из фарша фермерского магазина, тушенную тыкву с яблоками и собственноручно сваренное летом варенье.

Степану было совестно глядеть ей в глаза, но он все-таки смотрел сквозь слезы на свою благодетельницу и ел все, что она ему приносила.

Потом началось следствие, и он не сомневался, что его посадят. Но пока оставили под домашним арестом. Пожалели калеку…

Попутно искали и ту, что совершила над ним самосуд.

«Только разве можно найти Фею, – с горькой иронией думал Степан, – даже ту, что расхаживает по городу с топором?»

Когда к нему явилась девушка, представившаяся частным детективом, Степан только рассмеялся.

«И эти туда же», – подумал он, хотя и сам не знал, кого он обозначил словом «эти».

Девушка же на его смех не обиделась, спокойно прошла на кухню, куда он ее пригласил, не отказалась от чая, хоть он и предупредил ее, что у него только в пакетиках.

На ее вопросы он отвечал, ничего не скрывая. Да и чего ему теперь было скрывать.

Мирослава, как звали девушку, больше всего интересовалась Феей. Расспрашивала, какая у нее внешность, нет ли каких-либо примет, какой у нее голос.

– Девушка, милая, – ответил ей Степан, усмехаясь, – когда бы я, по-вашему, успел рассмотреть ее? Она сначала долбанула меня шокером, потом, когда я был в отключке, отрубила руку.

– Вы ведь приходили в себя, – напомнила Мирослава.

– Приходил на пару минут, а то, может, и меньше. Перед моим мутным взором возникло видение! Женщина в свободном одеянии, высокая. На плече топор.

– Какие у нее были волосы?

– Не помню, – устало ответил Степан, – честное слово, не помню.

Мирослава поджала губы, окинула Степана оценивающим взглядом и спросила:

– А Владлена Москвина вы помните?

– Москвина помню, – кивнул Степан. – Кстати, его мать такая же высокая, как и Фея с топором.

– Вы что же, подозреваете, что это Елена Павловна Москвина вам руку отрубила? – заинтересованно спросила Мирослава.

Степан подумал, потом покачал головой:

– Нет, думаю, что это была не она.

– Скажите, Степан Филаретович, вам не было жалко Владлена и других таких же ни в чем не виноватых мальчишек?

– Я тогда не думал о жалости, – признался майор Горбыль.

– Совсем? – усомнилась Мирослава. – Ведь по вашей милости они могли надолго попасть в тюрьму. Их жизнь была бы бесповоротно сломана.

– Ну да, – сказал он, – кругом я виноват! И теперь меня самого никому не жаль. Даже собственным родителям. А люди одобряют самосуд Феи. Ну как же, отрубила руку не борцу с наркотиками, а оборотню в погонах.

– Вы с этим не согласны? – спросила Мирослава. – Обижены на весь белый свет? Вам же если на кого и обижаться, то только на своих коллег.

– Это еще почему? – вскинулся Степан.

– Потому что, если бы они прислушались к словам Москвиной, вы бы остались с двумя руками. Мать парня и сам парень с самого начала утверждали, что наркотики сыну подбросили.

– Я уже сказал вам, – сухо проговорил Степан, – что вину свою признаю, но тогда я не думал об этом! Мне нужны были деньги! О них я и думал. Что тут непонятного? – повысил он голос.

– Угу, – проговорила детектив, – действительно, чего же здесь непонятного?

Она встала и пошла в прихожую.

– Вы считаете меня монстром? – крикнул он ей вдогонку.

– Главное то, кем вы сами себя считаете, – ответила она, стягивая бахилы с кроссовок.

– Сволочью я себя считаю! Сволочью последней! – прохрипел он, выйдя следом за ней в прихожую, и спросил: – Вам легче?

– Мне – нет, – ответила она, поворачиваясь лицом к двери, – главное, чтобы вам было легче.

– Ну спасибо, – он поклонился ей в пояс. Но она уже выходила на площадку и ничего не видела.

– Кто за вами ухаживает? – спросила она, так и не обернувшись.

– Соседка, тетя Маша, – ответил он глухо.

– Святая женщина, – искренне вырвалось у Мирославы.

– Я тоже так думаю.

Ни он, ни она не сказали друг другу «до свидания».

Мирослава спустилась вниз. А Степан Горбыль просто закрыл дверь, прислонился к ней спиной, сполз вниз и тихо завыл от отчаяния и раскаяния. На самом деле выть ему хотелось в голос. Но он не смел этого делать, боясь напугать единственного оставшегося у него близкого человека – соседку бабу Маню.

Глава 3

Расставшись с Горбылем около полудня, Мирослава решила заехать к Москвиным.

С Еленой Павловной о встрече она договорилась накануне, но точного времени своего приезда не назвала, так как сама не знала, когда закончит общение с бывшим оборотнем в погонах.

По пути к месту назначения детектив думала о том, нельзя ли считать, что Горбыль стал оборотнем поневоле. Он ведь и впрямь стал заниматься грязными делишками, попав под чары дурной женщины. Но с другой стороны, делать это его никто не заставлял, в том числе и Лиза, как признался ей Степан. Он просто не говорил ей, откуда у него деньги, а она его об этом и не спрашивала, хотя должна была понимать, что трудом праведным, служа в полиции в чине майора, ее любовник заработать столько денег, сколько тратил на нее, не мог.

И все-таки, решила детектив, Степан Филаретович Горбыль превратился в оборотня не поневоле, а из-за отсутствия у него воли, отказавшись от совести, чувства долга и чести. Так что наказание он понес заслуженное, хотя самосуда Мирослава не одобряла. Если всяк кому захочется станет вершить правосудие по своему усмотрению, то в мире воцарится анархия, а там и до всеобщего хаоса рукой подать. Так что Фею с топором, как ни крути, искать придется.

У детектива не выходила из головы оброненная Горбылем вскользь фраза, что мать подставленного им Владлена, Москвина Елена Павловна, была такого же роста, что и покалечившая его Фея с топором.

Мирослава думала о том, возможен ли такой расклад в принципе. Допустим, по отношению к Горбылю у Москвиной скопилось немало ненависти, но с чего бы ей калечить других людей. И откуда она вообще могла о них узнать.

«Хорошо, – думала детектив, – Морис считает, что узнать о неблагопристойных и даже преступных поступках этих людей можно из интернета. Но для этого нужно специально их выискивать. Для чего это Москвиной? Чтобы запутать следствие, которому будет нелегко найти того мстителя, который ради наказания одного-единственного затеял все эти казни египетские». Мирославе в это верилось с трудом. А положа руку на сердце, вообще не верилось.

Из машины она позвонила Москвиной, сообщила, что уже освободилась, и попросила разрешения приехать к ним прямо сейчас.

Женщина легко согласилась. И вот спустя полчаса Елена Павловна уже открыла Мирославе дверь своей квартиры, а потом предложила ей посидеть на кухне, выпить чаю и поговорить.

Мирослава еще в прихожей заметила, что Москвина женщина высокая, выше нее самой сантиметров на десять-пятнадцать. У самой Мирославы рост был сто восемьдесят сантиметров, для женщины немалый. И уже сидя на кухне, детектив вспомнила, что первый потерпевший от рук Феи, Гаврила Платонович Хомяков, говорил о том, что у Феи размер обуви в пределах сорок третьего размера, а то и больше.

Мирослава при своем росте носила обувь тридцать восьмого размера.

«Интересно, – подумала она, – какой размер ноги у Москвиной?»

И она не нашла ничего лучшего, как спросить:

– Елена Павловна, вы обувь покупаете в специальном магазине?

– С чего бы это? – как показалось детективу, искренне удивилась женщина.

– Ну… – неопределенно протянула Мирослава, – высоким женщинам не так-то легко подобрать обувь по ноге.

– Вы, как я вижу, тоже немаленькая, – невесело рассмеялась женщина. – И где же вы обувь приобретаете?