Пожилая хозяйка оживилась, словно все время только и ждала этой просьбы, и сняла с жерди чума сомнительной чистоты мешок, в котором что-то плескалось. Вскоре она подала мне большую деревянную чашку, до краев наполненную густой жидкостью темно-бордового цвета. Я взял посудину, глупо улыбнулся и тут заметил, что все обитатели чума внимательно смотрят на меня. Женщины бросили шитье, мужчины прекратили разговоры, все словно замерли в ожидании: что теперь будет делать русский? Я вздохнул, еще раз улыбнулся и начал большими глотками пить теплую густую кровь. Она была явно закисшей, солоноватой на вкус, и меня передернуло от резкого привкуса железа – будто взялся зубами за лезвие ножа. Выпив половину чаши, я вновь улыбнулся:

– Спасибо! Очень вкусно! Никогда такого не пробовал! Ну, половину я другу оставил, он тоже кровь попробовать хочет! – с этими словами я протянул чашу Горну. Горн посмотрел на меня как на врага народа, и я прочел в его глазах: «Ты что, сам не мог допить эту гадость?» Но товарищ не подвел меня – взяв чашу, он выдохнул и допил кровь до дна.

– Спасибо! – выдавил из себя Горн. – Очень необычный вкус!

После того как чаша опустела, все в чуме оживились, стали говорить, показывая на нас. А пожилой оленевод, сидевший напротив, неожиданно поднялся, подошел к входному пологу чума и выглянул наружу.

– Ночью мороз будет! – веско сказал он, запахивая вход в жилище и внимательно глядя на нас с Горном. – Куда сейчас идти собрался? Оставайся у меня. У Анатолия тесно здесь, гости приехали. В моем чуме спать будешь. Выспишься, отдохнешь, тогда и пойдешь! Меня Гаврила зовут, мой чум крайний!

В чуме Гаврилы

Мы поблагодарили хозяев и вслед за Гаврилой вышли наружу. Солнце садилось, облака над далеким Полуем переливались, как перья какой-то волшебной птицы. От деревьев протянулись длинные синие тени, заметно похолодало. Собрав свои вещи, мы перенесли их к чуму, разместившемуся у опушки леса. У чума стояли старенький «буран», бочки с горючим, в деревянном ящике стрекотал японский генератор «Хонда», провода от которого тянулись к жилищу.

– Заходите, заходите! – сказал нам Гаврила, распахивая полог. – Сейчас чай пить будем!

– Гаврила, простите, – замялся Горн, – а где у вас туалет?

Ненец едва заметно усмехнулся и спокойно произнес, показывая рукой в сторону леса:

– Видишь во-он ту дальнюю лиственницу?

– Вижу, вижу! – нетерпеливо сказал Горн, переступая с ноги на ногу.

– А во-он ту дальнюю лиственницу видишь? – продолжал Гаврила, показывая рукой на другой конец леса.

– Вижу, вижу! – уже подпрыгивая на месте, ответил Горн.

– Так вот, от той лиственницы до этой можешь все уделать! – улыбнулся Гаврила. Я засмеялся, а Горн побежал в указанном направлении.

Мы с хозяином зашли внутрь чума. Он был большой, еще больше того, где мы пробовали кровь. Подвешенная к одной из жердей, мигая, горела лампочка, освещая жилище. На шкурах сидела пожилая женщина и шила богато украшенную шубу. Напротив входа парень с девушкой настраивали маленький телевизор.

– Это Мария, моя жена, – представил хозяйку Гаврила. – А это дети, Сережа и Оля.

Ребята обернулись, с интересом разглядывая меня.

– Ну, садись, чай пить будем! – Гаврила опустился на шкуры, я сел рядом с ним. Мария оставила шитье и стала накрывать на стол. Вернулся Горн, и мы с любопытством наблюдали за приготовлениями к ужину. На столе появились блюдо с сырым мясом, мороженая рыба, чаша с кровью. Гаврила дал нам с Горном по ножу и показал, как правильно есть сырое мясо.

– Вот так, кусаешь и ножом вверх – раз! – хозяин отрезал полоску мяса и стал не спеша жевать. – Но еще вкуснее, если мясо в кровь макать. Попробуй!

Я взял кусок мороженого мяса, макнул в кровь, впился в мясо зубами, попытался отрезать так, как показывал ненец… и чуть не отхватил себе ножом кончик носа!

Оля, красивая худенькая девушка, не удержалась и прыснула от смеха. Сережа, ее брат, тоже засмеялся.

– Ну что вы смеетесь? У меня просто нос очень большой, у меня так не получается! – с обидой в голосе ответил я.

Гаврила с Марией улыбались, глядя на мои попытки отрезать кусок мяса и не покалечиться при этом. У Горна дела обстояли не лучше.

– Нет, я так не могу! – оставил я безнадежные попытки. – Когда в Монголии работал, там кочевники тоже у рта мясо отрезают. Только не вверх, а вниз. Можно я так кушать буду?

– Можно, можно! – улыбнулся Гаврила. – Вот соль бери, горчицу – я из поселка привез… А в Монголии ты что делал?

Я рассказал ненцу о своей работе, о музее, показал фотографии из экспедиции в пустыню Гоби. Вся семья Гаврилы собралась вокруг меня, ненцы с удивлением разглядывали пейзажи пустыни, верблюдов, юрты.

– Гаврила, я хочу в музее про ненцев рассказать! Чум поставить, привезти какие-то вещи. Чтобы в Москве о вашей культуре узнали! – Я наконец-то решился поведать о цели нашего путешествия. – Мне все интересно: как вы кочуете, как чум ставите, какие обычаи соблюдаете…

Гаврила внимательно посмотрел на меня и сказал:

– Ты не обычный русский. И твой друг – тоже! – ненец показал на Горна. – Я вначале думал: идут какие-то спортсмены, что-то свое ищут. Ну и пускай себе идут дальше. Русские редко у нас бывают. Иногда приедет снегоход, мужики зайдут в чум – мясо купить, рыбу. Женщины никогда не заходят, брезгуют нами – говорят, плохо в чуме пахнет. И кровь никто из русских не пьет. Хотя в крови оленя – наша жизнь. Если кровь не пить, придет к тебе Сингэ, дочь Хозяина Нижнего мира. Десны заболят, зубы выпадут, и умрешь… Когда ты кровь пить стал, я сразу понял: не простой русский пришел, обычай наш уважил, за людей считает, значит… Оставайтесь у меня. Я про тундру расскажу, про оленей. Про обычаи наши…

– Спасибо! – растроганный речью Гаврилы, произнес я. – Мы вам в тягость не будем, по хозяйству можем помочь!

– Ну, завтра посмотрим, что вы умеете! – улыбнулся ненец. – А сейчас спать пора. Мы вам отдельный полог повесим, там и располагайтесь!

Пологом Гаврила называл двускатную палатку из ткани, которая подвешивалась к жердям чума. Летом полог защищал от комаров и гнуса, зимой в нем было гораздо теплее спать. Оля с Марией закрепили веревками небольшой нарядный полог из ситца в цветной горошек, мы с Горном расстелили спальные мешки и залезли внутрь. Неожиданно я почувствовал, как что-то тяжелое легло мне на ноги: Мария заботливо укрыла нас поверх спальных мешков теплыми шубами.

– Спасибо большое! – пробормотал Горн, повернулся на бок и заснул.

Снаружи затих генератор, погас свет, и только огонь в печи и лампада на священной стороне чума освещали жилище.

Ко мне сон не шел. Я лежал, вспоминая события минувшего дня. Нам удалось остаться жить среди оленеводов, но что будет дальше? Как не потерять доверие Гаврилы, как вести себя в этом странном, затерянном в тундре мире? Блики огня скользили по крыше чума, сквозь полог было видно, что происходит внутри жилища. Гаврила с детьми легли спать, Мария сидела у печки, развязывая узелки на очень красивой, расшитой бисером сумке. Неожиданно хозяйка встала, подошла к нашему пологу, приподняла его и осторожно заглянула внутрь. Я быстро закрыл глаза, притворившись спящим. Мария запахнула полог, зажгла кусочек шкуры, который достала из сумки, и взяла мои сапоги. Подставляя струйку дыма под подошву, ненка произносила странные гортанные звуки, напоминающие хорканье какого-то животного: «Кхр-р! Кхыр-р! Кх-хы, кх-хы!»

Закончив с моими сапогами, Мария проделала то же самое с лыжными ботинками Горна. Поставив нашу обувь на место, хозяйка задула лампаду под иконами, и чум погрузился во тьму.

В лес по дрова

Проснулся я от холода. Повернув голову, чуть не вскрикнул от боли – шапка ночью сползла, и мои длинные волосы примерзли к стене чума, покрытой инеем. Пока я возился с волосами, в своем спальнике зашевелился Горн.

– Ну что, замерз? – поеживаясь, спросил он меня.

– Как тебе сказать, дружище? Скорее примерз! – Я поморщился, отрывая волосы от покрышки чума. – А ты как?

– Бр-р! Задубел я, вот как! – ответил Горн.

Мы вылезли из спальников и распахнули полог. В чуме было светло, солнечные лучи проникали через верхнее отверстие жилища. Мария с Олей шили шубу, Гаврила с Сергеем разбирали какую-то деталь снегохода, постелив на пол кусок брезента.

– Доброе утро! – сказал я, улыбнувшись.

– Доброе, доброе! – ответил Гаврила. – Как спалось? Не замерзли?

– Не замерзли, нормально спали! Так, под утро чуть-чуть подморозило… – соврал я.

Гаврила с жалостью посмотрел на наши опухшие лица:

– Просто ночь холодная была, вот я и спросил. Будете мерзнуть – скажите, найдем вам теплую одежду. А сейчас умывайтесь, и давайте чаёк пить!

Большой медный рукомойник висел у входа в чум, под ним стоял таз. Мы умылись, почистили зубы и сели за стол.

– Вот, строганину поешьте! – Гаврила срезал тоненькие полоски с мороженой рыбы. – Это муксун, мы сами не рыбачим, у хантов на оленину меняем…

Строганина оказалась удивительно вкусной, и мы с Горном не заметили, как съели половину огромной рыбины. Пока пили чай, я еще раз спросил у Гаврилы, чем мы можем помочь по хозяйству. Ненец с сомнением посмотрел на нас, вздохнул и сказал:

– Ну, поехали в лес, дров заготовим…

Мы с Горном утеплились как могли и вышли из чума. День был солнечный и морозный. Гаврила завел «буран», вручил мне бензопилу «хускварна», а Горну – топор и моток крепкой веревки. Мы с другом сели на нарту, двигатель взревел, и «буран», переваливаясь на сугробах, двинулся к ближайшему лесу. Мы долго кружили среди деревьев, пока Гаврила не заметил большую сухую лиственницу. Остановив машину, ненец спрыгнул в глубокий снег и подошел к дереву. Приложив руку к стволу, Гаврила наклонился и стал что-то шептать, поглаживая шершавую кору. Закончив, он повернулся к нам и крикнул, чтобы мы несли инструмент.

– Простите, Гаврила, – смущенно спросил я, вручая ненцу пилу, – а о чем вы сейчас с деревом разговаривали?

– Это наш обычай. У леса есть Хозяин, это его деревья. Я рассказал, что дрова нужны, что двое русских приехали, мерзнут в чуме. Разрешения спросил…

– Гаврила, вчера вечером, когда мы спать ложились, я случайно увидел, как Мария чем-то наши сапоги окуривала. И это обычай? – снова спросил я.

Гаврила кивнул:

– Вы издалека пришли, могли на сапогах своих злых духов принести из чужой земли. Мария взяла кусочек бобровой шкуры, им окуривала, чтобы злые духи у нас в чуме не остались. Бобр – священный зверь, ханты с юга нам шкурки привозят, здесь бобры не водятся. Бобр – он предок наш, от него род ведем. И еще бобр – шаман, живет в двух мирах: и под водой, и на суше… Ладно, Костя, работать надо!

Гаврила несколько раз дернул за шнур, двигатель бензопилы зазвенел, и ненец аккуратно подпилил лиственницу. Мы все вместе толкнули дерево, оно с грохотом упало, разбрасывая сломанные ветви. Гаврила отрезал толстый сук, подровнял его топором и вручил Горну:

– Вот, бей по ветвям, обламывай. А ты, Костя, топором ветки руби!

Мы с жаром принялись за работу и вскоре очистили ствол от ветвей. Гаврила распилил лиственницу на бревна, мы закатили их в нарту и привязали. Я уселся верхом на толстые стволы, Горн устроился рядом, и Гаврила направил снегоход к своему жилищу.

Сгрузив бревна возле чума, мы распилили их на чурбаки и принялись колоть. Работа была знакомой, вскоре стало жарко, и мы махали топорами в одних свитерах.

Гаврила подошел и одобрительно кивнул, глядя на быстро растущую гору дров.

– Надо еще привезти! Тогда на несколько дней хватит. Сережка мой старый «буран» починил, испытать хочет. Костя, поезжай с Сергеем, Горн и один дров наколет! – сказал ненец.

Сергею было шестнадцать лет. Высокий крепкий парень с открытым, улыбчивым лицом, он три года назад бросил школу-интернат, где учились дети оленеводов, и вернулся в тундру, помогать отцу. Сережка обожал всякую технику, от мобильного телефона до «бурана» и бензопилы.