– Отец, кое-что уже изменилось. Нет больше Сципиона, а те командиры, которых римляне присылали до него, показали себя не слишком хорошо. Но все равно нам предстоит трудный путь к победе. – Я поднял голову, посмотрел на моего приемного отца и твердым голосом сказал: – Да, отец. Мы сделаем все для победы. Карт-Хадашт не должен быть разрушен!

Глава 2
Священная война

1. Рвать!

Много лет тому назад (а теперь и вперед), когда мы жили в Америке, я прочитал знаменитый рассказ Рэя Брэдбери про бабочку, раздавив которую путешественник из будущего изменил историю. Но тогда же я начал читать другого автора – Пола Андерсона. Его теория была другой: история – она как резинка, и как ее ни растягивай, она вернется в исходное положение, и произойдут те же события, может, будет лишь разница в деталях. Единственное, что можно сделать, – это разорвать резинку.

Является ли смерть Сципиона таким разрывом? Не знаю. Может, да, а может, этого недостаточно. Я плохо помнил сон, который приснился мне перед тем, как я очнулся в этом мире, но почему-то мне казалось, что в нем я присутствовал в числе защитников города. Но город римляне все равно уничтожили, а мне, если я не ошибаюсь, была уготована смерть на римской арене. Что очень даже могло быть: в те времена еще не было официальных гладиаторских игр, но многие богатые люди организовывали свои игры, известные как munera, в память о близких или в честь неких побед.

И главное, в том сне я так и не смог спасти свою любимую (кем бы она ни была – этого я уже не помнил) от поругания римлянами. Ладно уж я умру, но она-то тут при чем? И десятки тысяч других девушек. И сам город – с его людьми в первую очередь, а также с архитектурой, скульптурой, мозаиками и фресками, литературой и библиотеками…

Так что, вместо того чтобы почивать на лаврах, нужно всячески рвать эту проклятую резинку дальше – до победного конца. Да, у нас есть кое-какое оружие, но будет его намного больше. Может быть, будет и новая тактика, новые командиры. Но моим лозунгом отныне будет, как пела Юлия Чичерина (ее песня вышла аккурат перед моим переносом сюда), – «Рвать!». А особенно припев:

И опять все готово для того, чтобы рвать.
И легко наполняются яростью наши сердца.
И плевать, что никто не хотел умирать.
Нам не жалко себя, а тем более слов и свинца^[18].

Свинец жалеть, конечно, придется: его мало, и надо расходовать разумно, ведь патроны здесь невосполнимы. А все остальное именно так, подумал я.

И неожиданно услышал голос Ханно:

– Задумался, сын мой?

– Да, отец.

– А то я тебя уже три раза окликал, – улыбнулся он.

– Легко сказать «нам нужно победить», отец. Нужно понять как. И главное, не ждать нападения наших врагов, а самим устроить им здесь…

Я не знал, есть ли в их верованиях ад и поймут ли они «ад на земле», да и слова такого я на латыни не знал.

Но Ханно лишь кивнул:

– Именно так. Нужно бить самим.

– Только не там, где они этого ожидают, и не так.

– Хорошо, сын мой. Давай сделаем вот что. Иди пока отдохни, а я попробую связаться с одним человеком. А может, и не с ним одним…

2. Теперь давай по стременной…

Напевая «Эх, проводи ты меня, батька, на войну», я подумал, что самым простым, наверное, будет сконструировать более совершенное седло и стремена к нему. Помнится, в одной из книг, которые я читал в детстве, стремена входили в число важнейших изобретений за всю историю человечества. Конечно, через некоторое время и враги Карфагена перейдут на стремена, но поначалу это даст нашей – да, уже нашей – коннице неоспоримое преимущество. Надо только примерно вспомнить конструкцию достаточно простого седла будущего и стремян к нему.

Меня успели познакомить с местными мастерами, и мой визит они восприняли спокойно, но не слишком были ему рады. Еще бы, пришел человек и отвлекает их от работы. Да, здесь рабство было довольно-таки мягким, но все равно, если не сделаешь свою работу, тебя могут и наказать. Так что сначала я передал старшему из них – кожевеннику по имени Боаз – пластину от Ханно, где тот писал, что то, о чем я попрошу, важнее всего остального и должно быть сделано в первую очередь, а все остальное может подождать.

Боаз два раза перечитал написанное, прежде чем поднять на меня глаза и с поклоном сказать на неплохой латыни:

– Сделаем, мой господин. Все сделаем. Если сможем.

Конечно, седло не самая простая конструкция. Помнится, у нас были не только спецы-седельщики, но и специалисты по изготовлению арчака – конструкции, на которой покоится собственно седло и к которой прикрепляются кожаные ремни, на которых, в свою очередь, висят шпоры. Мои картинки были приблизительными, но Боаз быстро сообразил, что к чему, и посмотрел на меня с уважением.

– Я так понимаю, мой господин, что секрет изготовления нужно держать в тайне, как и положено новому изобретению.

– Пока да, Боаз. Сколько времени у тебя займет подобная работа?

– Если ее правильно организовать… может, неделю; все, что нужно, у нас есть. Но это лишь в первый раз. Потом, конечно, будет намного быстрее.

– Если ты найдешь способ сделать седло лучше, я буду только благодарен.

– Я думаю, что, после того как мы его сделаем, ты его попробуешь, мой господин, и скажешь нам, что именно нужно поменять.

– Благодарю тебя, мой друг.

Посмотрел он на меня как-то странно, и я сообразил, что господа к рабам так не обращаются.

Я достал еще дощечки, на сей раз с деталями для арбалета и методом его сборки. Охотничий арбалет был у отца одного моего приятеля в Америке, и я из него пару раз пострелял, когда родителей приятеля не было дома. Потом, конечно, нас застукала его младшая сестренка, я купил ей батончиков, чтобы ее задобрить, но маленькая ябеда все равно рассказала родителям. Но это уже совсем другая история… Во всяком случае, я сумел примерно воспроизвести то, что видел, в своем блокноте, а затем перенести на дощечку.

– Это похоже на баллисту, – кивнул Боаз.

– Наверное, только оно маленькое и у нас называется «арбалет». Из него может стрелять каждый, не нужно мастерство лучника, и на малые дистанции. Если сделать его правильно, а стрелы из металла, он пробьет и доспех, и даже щит. Скобу, я думаю, лучше сделать из железа. Ложе – из дерева. Тетива должна быть весьма прочной. А стрелы – вот такие.

– Есть у нас мастер по лукам, он умеет делать хорошую тетиву. Мой господин, и это твое изобретение очень интересно. Вот только стрелы у тебя практически без оперения.

– Это для ближнего боя, максимум пятьдесят-сто шагов, может, чуть больше. Существенный минус – тетиву достаточно сложно натягивать, нужно это делать ногой, вот так. Я подумаю, как сделать поворотный механизм для натяжения тетивы, тогда этим арбалетом сможет пользоваться даже конный.

– Если ты позволишь, мой господин, мы посмотрим, что можно сделать.

– Хорошо, мой друг. А сколько это займет времени?

– Постараемся побыстрее, мой господин.

– Лучше хорошо, чем быстро, мой друг Боаз.

– Мой господин, прости меня за дерзость, но неужто у вас в стране так много чудесных вещей?

– Это у нас в прошлом, мой друг, – усмехнулся я. – Но это мы, я надеюсь, сможем сделать, а все остальное было бы для нас слишком сложно… Впрочем, я подумаю. Может, еще что-нибудь придумаю.

В следующую пару дней я занимался боем на мечах и пуническим языком, а по вечерам разговаривал с Ханно. Он был весьма благодарным слушателем и все время просил меня рассказать о чем-нибудь еще. Но я предпочитал слушать его – не только о дальних краях, но и про Карфаген, про Рим, про нумидийцев…

А потом мне принесли «земляное масло» и другие составные части будущего «карфагенского огня». Сначала я сделал маленькую плошечку этой гадости и испробовал ее, как тогда в Америке, на камне, выступавшем из моря (этот самый камень я туда сам и привез). Получилось на удивление эффектно. Ханно, который поехал со мной, пытался это всячески затушить, но, пока не прогорело, ничего у него не получилось. Я поджег вторую порцию – и, как я и читал, ее удалось погасить уксусом.

– А как ты предлагаешь использовать это изобретение? – спросил меня Ханно.

– Прямо перед выстрелом добавляешь в горшок негашеную известь и запечатываешь его, потом стреляешь им из катапульты. Горшок разбивается о вражеский корабль, «карфагенский огонь» загорается, и…

– А что, это может сработать, – кивнул мой приемный отец. – Надо бы это где-то испробовать…

– И так, чтобы об этом знало как можно меньше народу. А то, как говорится, если знают двое, знает и свинья.

Я бессовестно присвоил слова Мюллера из «Семнадцати мгновений», но Ханно расхохотался и перевел выражение на пунический.

– Надо будет запомнить. А насчет проверки… Есть тут одна бухта, в которой редко кто-то бывает, хоть она и не так далеко от города. Нужно будет подготовить пару горшков с этим «огнем» и пару доз негашеной извести – наверное, придется делать ее на месте. Возьмем катапульту и старую лодку, потренируемся, а потом выстрелим твоим горшочком. Если не попадем, вторым. Если я дам тебе горшки, ты сможешь все подготовить к завтрашнему дню?

– Смогу, Ханно.

Получилось даже лучше, чем мы думали. Там были обломки старого причала, который, по словам Ханно, использовался контрабандистами. Так что и лодка, и причал сгорели дотла, после чего Ханно даже крепко обнял меня, что обычно за ним не водилось. И мы вернулись домой триумфаторами.

А там меня ждал еще один сюрприз. Коня, которого Магон одолжил мне перед боем, он подарил мне, когда я стал членом рода. Ханно тогда еще едко заметил, что Магон получил от меня целых четыре нумидийских лошади, не говоря уже о чести дочери, так что обмен был в любом случае неравноценным. Я назвал коня Абрек, как любимого коня дедушки Захара. Сейчас Абрек стоял оседланный, и его держал за уздечку сияющий Боаз.

Я подошел к коню, протянул ему морковку – она мало чем отличалась от привычных нам, кроме того, что была белая. Тот ее схрумкал, а я поставил ногу в стремя – да, на ней уже были стремена – и вскочил в седло, а затем чуть прокатился по Бырсату.

Сделано все было на славу. Я попробовал, как в молодости, наклониться вправо и чудом не сверзился – дело было не в стремени, оно-то выдержало, а в мастерстве горе-наездника. «Ну что ж, – подумал я, – надо будет с этим поэкспериментировать». И вернулся домой – да, это теперь был мой дом, – напевая «Был посошок, теперь давай по стременной». Понятно, что ни «посошка», ни «стременной» в Карфагене никто не знал, зато стремя теперь было.

3. Наездники и наездницы

Следующие дни я каждое утро выезжал на Абреке, сначала на несколько минут, а потом и на час-полтора. Кое-какие детали седла я решил улучшить – например, сделать заднюю луку чуть повыше, добавить кожаные крылья по бокам, да и усовершенствовать подушки на спине лошади. Придумал заодно и узду получше, включая длинный поводок на случай, если упадешь с коня.

Подоспел и первый арбалет. Я сначала испытывал его в саду – там было мертвое дерево, на котором я ножом вырезал мишень. По результатам испытаний была изготовлена вторая модель, с поворотной ручкой натяжения тетивы. Я решил испробовать ее верхом, и результат меня очень даже порадовал. Оставалось испытать его в более или менее походных условиях.

Для этого я выехал из города и поехал на участок, где когда-то захоронил Ваню. Там уже жила новая крестьянская семья – тоже из рабов Ханно. Меня они знали – мы с Ханно их уже навестили, когда я доставил туда новый крест для Вани. Я привез с собой кое-какой еды, и, после того как я пострелял с коня, мы с ними неплохо пообедали. Здесь, такое у меня сложилось впечатление, даже рабы жили лучше, чем в том же Риме, хотя, конечно, в столице нашего врага я не бывал. Точнее, бывал, но в далеком будущем…