С совершенно растерянным видом Мила нахмурилась и отдернула руку. Зря я это сказала. Мне хотелось всего-то поддразнить, а не напоминать ей обо всем, что она забыла, став странницей Смерти.

Наши конвоиры встали на подножки: двое охранников впереди, двое Золоченых сзади – и экипаж дернулся вверх. От взмахов крыльев луней шторки сдуло внутрь кабины. Ткань облепила мне лицо и шею, как саван. С неимоверными усилиями мне удалось из нее выпутаться. Грозовая ведьма на крыше хохотнула и призывно свистнула. Вся эта махина вздрогнула и затряслась – взмахи крыльев болотных луней стали более мерными. Слегка заваливаясь, мы продвинулись к воротам Коллиджерейта и вылетели за них.

Мне хотелось отодвинуть шторки в сторону и выглянуть наружу, но я не осмелилась из-за близости Золоченых. Так что я довольствовалась тем, что мельком, сквозь сетку наблюдала за тем, мимо чего мы пролетали. И все-таки я вдыхала воздух за пределами Коллиджерейта и видела город Холстетт, который раскинулся до самого моря. Оттуда веял соленый бриз. Я скучала по этому аромату, да и по многим другим. По запахам усыпанного листвой леса за деревней и влажного тумана, который окутывал все побережье, и по свежести отступающего прилива.

В стенах Коллиджерейта нас окружали камни, дым и блеск металла. Отдушиной для меня стала библиотека с ароматами пчелиного воска и книгами. И, конечно же, ядовитый сад матери.

Почему-то мне казалось, что стены подворья были грифельно-серыми. Однако снаружи зубчатые стены с бойницами и узкими оконцами для лучников были покрыты золотом. В утреннем свете Коллиджерейт сиял, словно маяк, обозначая собой самую высокую точку на многие мили вокруг. Холм, на котором он стоял, был совершенно голым. На нем не было земли, и ничего на нем не росло. Здесь не было ни лиственного леса, ни покрытых росой лугов. Я думала, что под сенью крепостных стен раскинулись крестьянские угодья, но их тоже не оказалось.

Мы остановились в ожидании того, чтобы нас пропустили через нижние крепостные ворота в город, и я опустила взгляд на руки. Мне совсем не хотелось смотреть на стены с болтающимися на них телами повешенных.

От того, как карандаш заскрипел по бумаге, я вздрогнула. Этот звук показался мне таким резким – достаточно громким, чтобы привлечь внимание Золоченых. Но когда я осмелилась выглянуть, они были заняты лишь тем, что луни взлетели слишком высоко.

Мягким карандашом на свежей странице блокнота Мила написала:

«Мне нужна помощь. Их слишком много».

Я нахмурилась. Слишком много кого?

Мила провела линию вдоль носа и прижала руку к щеке. В детстве мы придумали такой знак для Золоченых.

Я нахмурилась еще сильнее.

«Конвоиры, их слишком много. Он встревожен», – вывела она идеально круглые и ровные буквы. Я всегда немного завидовала ее почерку. Мой выглядел так, будто голубь вляпался в чернила и принялся танцевать чечетку по всей странице.

Беззвучно, одними губами я спросила:

«Кто?»

Мила закатила глаза и написала:

«Смотритель! Может, мне еще и картинку нарисовать?»

Я фыркнула, выхватила у нее карандаш и указала на блокнот. Мила одарила меня самым выразительным из всех своих хмурых взглядов, но все же отдала его. Первым делом я стерла слово «Смотритель». Если нас поймают на том, что мы пишем о Высшем Смотрителе Холстетта, мы рискуем лишиться одного-двух пальцев. Я аккуратно вывела: «Какого черта?» и вернула ей блокнот.

«Прикрой меня! Мне нужно доставить послание», – написала Мила.

Она передала блокнот мне, и я написала:

«Кому?»

Мила криво ухмыльнулась – наконец-то, искренняя улыбка моей сестры!

«Бабушкиному поставщику».

«А ребенок вообще есть?»

«Родился вчера вечером», – написала Мила. У меня округлились глаза. Обычно мы ждали, пока детям не исполнится несколько месяцев, и только тогда регистрировали их.

«Так ты отвлечешь их или нет? Бабушке нужна имбирная трава для Карлотты, а ему как раз доставили новую партию».

Имбирная трава росла в лесу неподалеку от нашей деревни, но так и не прижилась в ледяной пустыне, которую оставили за собой Золоченые после волны завоеваний и разрушений. Даже в теплице матери не удавалось вырастить эту траву. Чтобы регулировать лунные циклы и фертильность, мы обращались на черный рынок. Это давало нам хотя бы некоторый контроль над жизнью, в которой все решено за нас.

Мила положила мне на колени блокнот, и я написала всего два слова:

«Само собой».

За последний год нашей кузине Карлотте пришлось многое пережить. Прошлой зимой ее сестру Хейли постигла ужасная смерть: в дозоре она повстречала туманного призрака и запуталась в завесе. После этого их мать так и не оправилась. Казалось бы, любая терновая ведьма хорошо знакома со Смертью. Совсем другое дело, когда тот, кого ты любишь, проходит точку невозврата и следует за Предел. После несчастного случая с Хейли все мы были опустошены. Я до сих пор горько тосковала по ней. Но Карлотте было гораздо тяжелее.

Мы облегчили ее ношу и избавили ее от самых трудных из наших обязанностей. Не от сожжения – от него нас не защитила бы даже моя бабушка, Терновая королева. Однако мы постоянно пополняли Карлотте запасы засахаренного миндаля и позволяли ей выбирать любые из наших общих заданий на день. А в последний раз, когда я оказалась у нее в комнате, то увидела на столе карандаши всех запрещенных цветов радуги.

Мила тщательно вымарала нашу переписку и припрятала блокнот в кармане. Мы держались за руки, прикрыв их юбками. Я гадала, знала ли она, как мне было страшно из-за завтрашнего сожжения. По словам бабушки, за всю историю Тернового ковена не было ведьмы строптивее меня. Когда я была маленькой, она говорила это с любовью, нежно потягивая меня за косичку. Но в последнее время это стало звучать как оскорбление или изъян, которому настало время положить конец.

Карета неслась по широким улицам через центр города. Я крепко держала сестру за руку и про себя радовалась, что в этот день со мной Мила, а не тетя и не двоюродная сестра. А еще тому, что мне повезло побывать за стенами Коллиджерейта до первого сожжения.

Все улицы были увешаны серебряными флагами, закрученными вдоль застекленных витрин. На сверкающей подставке за стеклом лавки сапожника была выставлена идеально отполированная туфелька на каблуке. Витрина галантерейного магазина была искусно выложена рулонами ткани всех мыслимых оттенков серого, а за стеклом лавки молочника возвышались огромные вощеные круги заморских сыров. Все лучшее из-за границы откладывалось для трапезной Смотрителя. Часть товаров скупали семьи торговцев, которые жили в престижном квартале у подножия холма. То немногое, что оставалось, расходилось среди горожан.

Когда мы проезжали мимо статуи Смотрителя, экипаж замедлил ход. Позолоченная статуя на постаменте завораживала точно воссозданными точеными мускулами, широкими плечами и волевым подбородком. Я уловила дрожь Милы и почувствовала, как по спине пополз холодок. Эта статуя изображала человека, которому перевалило за несколько веков, но тень возраста не омрачила его взгляд. До того как его поразил недуг, он был совершенен и ужасен в своей бескрайней жизненной силе. Мы ни разу не видели его без золотой маски, и мне стало любопытно, изменилось ли скрытое за ней лицо.

Мы плавно притормозили перед какой-то лавкой. За стеклом небольшой витрины виднелась черная шляпа. Надпись на табличке гласила: «Джолтс и Вара, шляпных дел мастера. Только по записи. Номер в торговом реестре: 72/21». Прямо перед лавкой на улице виднелась статуя легендарного Чародея, вырезанная из полированного желтого камня. Фигура казалась настолько живой, оборки его мантии словно колыхались на ветру. У него была тонкая переносица и высоко посаженные глаза. Они были полностью серебряные – ни белков, ни зрачков. Он уставился на меня, как только один из Золоченых конвоиров широко распахнул шторки экипажа.

Мила прошептала:

– Когда я дам тебе иглу, брось ее.

Я кивнула и последовала за ней в лавку. Внутри царила духота, воздух был спертый. По стенам были рядами развешаны шляпы всех оттенков от почти черного до почти белого. На них не было ни узоров, ни перьев, ни украшений. И никакого цвета.

Внезапно меня охватило разочарование. Я и не надеялась на буйство ярких и радостных радужных красок, но здесь вполне могли бы остаться какие-то цветные клочки. Хотя бы розовая ленточка, обрезок зеленого атласа или цветок из фиолетового шелка.

Мы поднялись по лестнице в задней части магазина и попали в крошечную комнатушку. В ней на низком диване сидела женщина. Рядом с ней в колыбели из хвойной древесины спал младенец. Это была ведьма. Взглянув на нее, я удивленно заморгала: она пристально на меня посмотрела. Темные волосы были перевязаны серой клетчатой лентой. На загорелых плечах блестели капли пота. На ней было простое прямое платье из серой шерсти. Когда мы с Милой протиснулись в комнатку, там едва осталось место для одного Золоченого.

При виде Милы мать повела бровью, а затем перевела взгляд на Золоченого, который встал поперек дверного проема. Она подалась вперед и немного подвинулась, чтобы оказаться между нами и ребенком. Идеальная маленькая ножка высунулась из-под одеяла, но мать ее укрыла.

Мила достала блокнот с деловым видом, словно не собиралась отвлекаться по мелочам. А я глаз не могла отвести от матери. Что это за ведьма? Почему она не примкнула ни к одному из ковенов Коллиджерейта и ее не заставили пройти церемонию золочения? Как этого не заметили Золоченые? Выдавали ее выразительные изумрудные кольца вокруг радужки. Она была приливной ведьмой. Мила с силой ткнула меня в ребра карандашом. Я вытянулась по стойке смирно, схватив блокнот и карандаш.

– Фамилия? – спросила Мила.

Тихо, чтобы не разбудить малыша, мать ответила:

– Вара.

– Имя ребенка?

– Мэ-ри-лин, – произнесла она по слогам, чтобы я записала имя правильно.

– Пол, присвоенный при рождении?

– Женский.

Младенец зашевелился, протянул крошечную ручку, чтобы сжать палец мамы, и зевнул, округлив ротик.

Мила понизила голос.

– Цвет глаз.

Мать сжала челюсти. На щеке дернулся мускул.

– Зеленый.

Услышав это, все мы выдохнули. Зеленый считался безопасным цветом. Некоторые дети рождались с нежданным серебром в глазах. У большинства сереброглазых ведьм будущее было незавидным. Но и скрыть это тоже невозможно: эта магическая мутация позволяет нам ходить по Смерти.

– Зеленый, – повторила Мила, но не стала ничего проверять, как это следовало сделать. Я бросила быстрый взгляд на Золоченого, но он стоял к нам спиной. Перегородив дверной проем, он не оставлял нам ни единого шанса на побег. Я все аккуратно записывала, следя за тем, чтобы руки не дрожали.

– В вашем роду были признаки магии?

Мать помотала головой.

– Ни разу после моей прабабушки. Ни у одного из ее потомков не проявилось никаких признаков.

Это была вопиющая ложь. Эта женщина, которая так нежно укачивала в люльке свое дитя, с легкостью могла пустить по лестнице такой бурный водопад, что он унес бы нашего позолоченного конвоира за входную дверь.

Мила пристально посмотрела на меня, стоящую с открытым ртом.

– Так и запиши, Пенни.

Так я и сделала. И тут она протянула мне иглу, которую принесла с собой. Я взяла ее. И выронила.

Мила громко выругалась:

– Черт побери, Пенни! Где запасная?

Я почувствовала, что Золоченый обратил на меня внимание. От его ледяного взгляда по шее пробежал холодок. Мне даже не пришлось притворяться, что я испугалась и сожалела об этом.

– У меня ее нет.

– И чего же ты ждешь? Сходи и принеси!

Мила подмигнула мне, и я поспешила вниз по лестнице, на свежий воздух.