– Спасибо. – И вышла из шатра. Солнечный свет ударил по глазам, и я едва снова не упала, но крик, перешедший в отчаянный вопль, заставил меня сделать шаг вперед. Наказание проходило шагах в тридцати от шатра. Кабир возвышался над скрючившимся на песке погонщиком и снова занес кнут для удара. Его подчиненные вели себя так, будто ничего не происходило. Кто-то раскладывал костер, кто-то свежевал барашка, несколько заняли оборону по периметру, наблюдая за пустыней. Погонщики жались к верблюдам и украдкой поглядывали на Кабира.

– Хватит, – прошептала я пересохшими губами, перед глазами все расплывалось, виски ломило, но я упрямо шла вперед, шаг, еще один и еще, пока не приблизилась настолько, чтобы коснуться плеча Кабира. Он стоял ко мне спиной и не видел. Когда я дотронулась до него, он резко обернулся и занес кнут для удара. Я снова прошептала: – Хватит. Ты убьешь его. Пожалуйста, перестань.

На лице Кабира ярость уступила место удивлению, чтобы затем смениться новым приступом злобы:

– Не смей прикасаться ко мне без разрешения. Не смей вмешиваться в мои дела. Знай свое место, – прорычал он мне.

Перед глазами снова все поплыло, и я начала тяжело оседать на песок. Думала, что снова упаду, но Кабир подхватил меня на руки и понес в шатер.

– Как ты посмела ослушаться меня? – спросил он Басиму. Девушка побледнела и рухнула перед ним на колени.

– Госпожа просила помочь ей подняться, она не слушала ничего.

– Госпожа? – переспросил Кабир ледяным голосом, укладывая меня на подушки. – Не называй ее госпожой, девочка. Это шармута. Тебя наняли присматривать за ней, следить, чтобы она оставалась красивой для меня, а не служить ей, как порядочной женщине. Еще раз ослушаешься или назовешь ее госпожой, тебя постигнет та же участь, что и того погонщика. Поняла?

– Да, господин. Спасибо, господин, – пролепетала Басима и согнулась так низко в поклоне, что едва не задела лбом ковер, застилавший песок.

– Называй ее так, как ей и положено. Шармута, шлюха, – сказал Кабир и, сдернув никаб с моего лица, внимательно посмотрел, но мне было так плохо, что даже ярость, тлевшая в его глазах, не пугала. – Госпожа, – повторил он с издевкой.

– Она не виновата, я сама хотела тебя остановить. Ты бы убил его, убил, – прошептала тихо я, будто снова уплывая куда-то, звуки казались приглушенными, в висках стучала кровь.

Кабир выругался на наречии, которого я не знала. Достал нож, спрятанный в голенище сапога, и разрезал платье у меня на груди, чтобы было легче дышать. Его взгляд скользнул в ложбинку между полукружий и задержался на шраме, оставленном его пулей и скальпелем хирурга. Он провел пальцем по нему, продолжая что-то говорить на наречии, которого я не понимала.

Лишь одно слово не покидало его губ, отдаваясь болью в душе и сердце.

Шармута.

Шлюха.

Глава 4

Мне стало лучше только с наступлением ночи, когда жару сменил пронизывающий холод. Басима укрыла меня одеялом и очень тихо, на случай если кто-нибудь подслушивает, сказала:

– Я знаю, что ты не шармута. Бабушка Аниса сказала, что ты девственница, чистая, что ты родишь господину здоровых сыновей. И он еще порадуется тому, что судьба свела вас. Девушку из страны зимы и мужчину, владыку песков. Она велела мне служить тебе, помогать, когда будет трудно. Место, куда мы едем… – Девушка замолчала, оглянулась на вход в шатер, но полог был плотно закрыт. – Бабушка говорит, что ты должна быть очень сильной и смелой, чтобы выжить там.

– Почему? – спросила я, приподнимаясь на горе подушек.

Басима снова нервно обернулась на полог, но все было тихо. Ветер перекатывал песчаные волны, погонщики и жуткие охранники Кабира тихо переговаривались на том же неизвестном мне наречии, на котором ранее говорил их господин. Кто-то едва слышно играл на свирели или дудочке, я не разбираюсь в музыкальных инструментах, но таким звуком факир гипнотизирует змею. Усыпляющий, обволакивающий, как шепот барханов.

Девушка облизнула сухие губы, в ее янтарных глазах плескался страх, будто она хотела не рассказать мне о гареме Кабира, а поведать страшную сказку о джиннах, духах ветра.

– Дворец господина нельзя покинуть, если девушка вошла туда однажды, обратно она уже не выйдет. За побег – смерть. За измену – смерть.

Значит, не только меня Кабир везет туда силой. Были и другие, кого так же унизительно осматривала та старуха. Наложницы.

Мне стало дурно, когда вспомнила, каким мне казался Кабир до убийства отца. Благородным восточным владыкой из дальних загадочных земель, где пахнет пряностями и еще живы древние предания. Помню, что гадала, смогла бы я делить мужа с другими женщинами. Наложницами и женами. Отец говорил, что в Аскалане мужчина вправе взять четырех жен и столько наложниц, сколько может содержать, чтобы ни одна не была хоть в чем-то ущемлена, одежде, украшениях, покоях. Но наследниками становятся дети только от старшей. Остальным мальчикам назначается содержание до совершеннолетия, а девочкам не положено ничего. Их быстрее стараются выдать замуж, договорившись о браке задолго до того возраста, когда они станут совершеннолетними и смогут пройти церемонию, чтобы войти в дом мужа.

Басима отчаянно покраснела:

– А если наложница, изнывая по ласке господина, будет ласкать себя сама… ей сделают обрезание.

Я нахмурилась, не поняв, о чем она говорит.

Девушка, заметив мое замешательство, покраснела еще сильнее, почти до слез.

Замотала головой:

– Не слушайте меня, го… – запнулась, с ужасом посмотрела на полог.

– Все хорошо, зови меня Дина. – Я взяла ее за руку и пожала, улыбнувшись. – А я буду звать тебя Басима.

– Все это сплетни, никого уже не казнили и не наказывали много-много лет. – Басима снова покачала головой. – Прости меня… Дина.

Она улыбнулась в ответ, и в этот момент у входа в шатер раздался окрик:

– Ужин.

Басима вздрогнула, будто в шатер влетел сам демон пустыни. Поспешно закрыла лицо и вышла наружу, а вернулась уже с подносом ароматного горячего мяса и лепешек.

Думала, что от пережитого не смогу проглотить ни кусочка, но в животе заурчало от запаха еды. Басима хотела взять немного мяса и отойти, смущаясь, сказала, что слугам не положено есть рядом с господами.

– Я не госпожа, забыла? Шармута. – Слово обожгло язык, но я нашла в себе силы грустно улыбнуться.

Басима улыбнулась в ответ, покачала головой:

– Господин полюбит тебя, нельзя не полюбить такую красоту. – В ее голосе скользнула тень не зависти, но сожаления, словно она была не так красива, как я. Я же, наоборот, думала, что у нее необычайно красивые глаза, золотистые и очень задорные.

Поужинали мы вместе и ночь провели, лежа на подушках под одним одеялом. Я рассказывала Басиме о России, она мне об Аскалане, кусочке огромного мира, где еще живы легенды прошлого, а прекрасный восток поистине коварен и жесток.

Утром караван собрался в путь еще до рассвета, чтобы к полудню подойти к Сетифу. От жары мне снова стало плохо, и я едва успела рассмотреть белоснежные стены домов, мечетей и огромного дворца, будто из сказок «Тысяча и одной ночи». Где-то в его покоях Шахерезада и спустя века рассказывает свои истории, чтобы избежать казни наутро.

Жители встречали Кабира, низко склоняясь, некоторые опускались на колени и целовали землю, по которой прошел его верблюд. Мне это казалось унизительным и варварским обычаем. Но все в караване принимали это подобострастие как должное.

У дворца караван остановился. Мне помогли спуститься с верблюда, но, если бы Басима не подоспела вовремя и не поддержала меня под руку, я бы снова упала. Во дворце царила приятная прохлада, и я немного пришла в себя. Но если в городе Кабира встречали, как древнего владыку, то во дворце перед ним просто стлались. Слуги падали на колени и целовали край его кондуры. Все во мне отторгало такое преклонение. Казалось унизительным, неправильным. Пока его приветствовали мы с Басимой жались к стене, обе чужие в этом огромном враждебном доме.

Кабир направился дальше в покои, а мы так и стояли, не зная, куда податься. Пока к нам не подошел высокий статный чернокожий мужчина, окинувший и меня и Басиму таким уничижительным взглядом, что стало ясно: Кабир вполне четко обозначил мое положение в этом доме.

– Господин выделил тебе покои в запретном крыле, тебе нельзя покидать их и общаться с кем-то, кроме служанки. За ослушание…

– Смерть, – сказала я по-арабски и посмотрела прямо в глаза чернокожего.

Он прикрыл веки и нахмурился:

– Не твоя, неверная, твоего спутника. Господин приказал наказывать твоего друга за твое ослушание.

Иван жив!

Это все, что я уловила из прозвучавшей угрозы. Я не видела его с того момента, когда в него стреляли, и боялась, что Кабир уже приказал убить его. Но если он жив, то может быть, мне как-нибудь удастся освободить его, и вместе мы придумаем, как выбраться.

Глава 5

Я думала, что Кабир выделит мне мрачную каморку Папы Карло с соломенным тюфяком и скорпионами, но вместо этого нас с Басимой поселили в покоях, достойных восточной принцессы. В запретном крыле располагались несколько спален, гостиных, внутренний двор с садом и бассейном с прозрачной прохладной водой. Стены украшали замысловатые узоры, цветочный орнамент. В комнатах ковры, изящная мебель, подушки, расшитые золотом. Запретное крыло было маленьким уютным дворцом, отделенным от остальных покоев огромным садом, где прогуливались павлины, а в клетках томились львы и белые тигры. В большой сад нам было запрещено выходить, но это и к лучшему, там прогуливались жены и наложницы Кабира.

Встречаться ни с одной из них у меня не было ни малейшего желания.

Но, несмотря на великолепие отведенных нам покоев, на всем в маленьком дворце лежала печать запустения. В них явно никто не жил много лет, но расспросить о том, почему дворец пустовал, было некого. Басима была здесь такой же чужой, как и я, а слуги, которых приставили следить за порядком в комнатах и приносить нам еду, молчали все как один. Мне запрещалось разговаривать с ними, а им со мной. Но хуже всего то, что не у кого было спросить про Ивана, где он, что с ним.

В первый день мы осматривались, бродили по пустым роскошным комнатам, удивляясь тому, почему здесь никто не живет. На второй день слуги Кабира принесли два сундука с нарядами и украшениями. Шелк, атлас, золото, драгоценные камни. Мой мучитель не скупился на подарки, хотя никакие это не подарки. В памяти до их пор звенели его слова Басиме о том, я должна быть красива для него. Не мне он хотел сделать приятно, а порадовать свой глаз, смотря на меня.

Я едва глянула на одежду и украшения, но Басима полдня провела, разбирая сундуки, развешивая и раскладывая вещи в шкафах. С придыханием рассматривая все новые и новые безделушки, стоившие целое состояние.

Кабир не появлялся, как и статный негр, смотритель гарема Зияд.

К вечеру четвертого дня мы уже откровенно скучали, во дворце не было книг, музыкальных инструментов, не говоря уже о телевизоре и интернете. Мы переговорили обо всем, о чем могли, перемерили все наряды и украшения, изучили все покои и цветы в маленьком садике. Поняли, что из дворца не выбраться. Вечером слуги приносили нам еду и напитки и уходили, запирая на ночь массивную дверь, окованную медью, единственную, которая вела во дворец. Окна были забраны частыми решетками. Днем, пока дверь была открыта, в большом саду всегда кто-нибудь находился. Оттуда слышался женский смех, разговоры на арабском и наречии Сетифа, том самом, на котором говорили Кабир и его люди. Но ни разу я не слышала детского смеха.

Это казалось странным, если у Кабира несколько наложниц и жен, почему в доме нет детей? Даже если допустить ужасную мысль, что его детей убили, Кабир говорил о двоих сыновьях. Так где малыши от других женщин?

– Ты умеешь танцевать, Дина? – спросила Басима, и в ее глазах зажглись озорные огоньки.