– Слышь, Севастьянов, – слегка качнул стволом участковый, – забирай своего танцора… Ему, – он криво усмехнулся и смачно харкнул на землю, – яйца, похоже, мешать уже не будут! И валите отсель… Оба! Пока я добрый…

Сивый отвернулся от участкового и злобно прошипел на ухо Тимохе:

– Счетчик тикает, утырок!

– Че булки мнешь, Севастьянов? – окликнул фиксатого Сильнягин. – Быстрее пшел! А то у меня палец на курке уже вспотел! А я уж старенький – не дай божа, дрогнет…

Сивый поспешно подскочил на ноги – он знал, связываться с больным на голову ментом-инвалидом, может выйти себе дороже. Обойдя остановку, он помог подняться с земли скорчившемуся от боли подельнику, и они стремительно «растворились» в ближайшем переулке. Сильнягин, проводив вымогателей недобрым взглядом, закинул карабин на плечо и неторопливо перешел улицу. Остановившись, он поднял нож, брошенный Сивым, сложил его и небрежно засунул в карман кожаного плаща. После уселся на лавочку рядом с Тимохой, продолжающим сидеть в луже, обессилено уткнувшись затылком в кирпичную стену.

– Говено выглядишь, Тимка – краше в гроб кладут, – благодушно произнес участковый, укоризненно покачав головой. Покопавшись за пазухой, он с видом опытного фокусника выудил из внутреннего кармана плаща зеленую бутылку, заткнутую куском потрепанной газеты, свернутой рулончиком. Вынув немудреную самодельную пробку, Сильнягин толкнул коленом Тимоху и протянул ему открытую тару:

– Нат-ко вот, бедолага, расширь сосуды.

Тимоха принял бутылку подрагивающей рукой и, запрокинув голову, жадно хлебнул. После первого же глотка его лицо покраснело, а глаза вылезли из орбит. Он оторвался от бутылки, закашлялся с надрывом, и принялся ловить воздух раскрытым ртом. Старикан ловко отобрал у Тимохи бутылку и добродушно похлопал наркомана мозолистой ладонью по спине:

– Ага, проняло? Тут, Тимка, привычка нужна…

Поднеся бутылку ко рту, участковый запрокинул голову и тремя мощными глотками допил остатки спиртного. Тимоха с удивлением отметил, что кадык, солидно выступающий на морщинистой шее старика, почти не дернулся. Оторвав бутылку от губ, Сильнягин довольно выдохнул, освежив воздух тонким сивушным ароматом, пропитанным явными запахами мяты и календулы. Перевернув бутыль кверху дном, он поймал последние капли самогона раскрытой ладошкой и растер этой рукой себе шею.

– Ядреный суррогат – даже от радикулита помогает! – похвастался он, затыкая пустую бутылку газеткой и убирая тару обратно в карман плаща. – Чего этим упырям от тебя нужно было? – поинтересовался участковый, как бы между делом.

– Денег должен… – не стал запираться Тимоха, которому до сих пор было хреново.

– Много? – продолжил экспресс-допрос престарелый мент, с удовольствием закуривая.

– Много, дядь Филимон… – Тимоха удрученно кивнул.

– Нехорошо это – людей за деньги резать, – философски произнес Сильнягин, выпустив в дождливую хмарь сизую струю пахучего дыма. – Хотя, если хорошо подумать, – добавил он, вновь затягиваясь папироской, – без причины резать – так еще хуже выходит… Куда ни кинь – всюду клин. Жизня-я-я… Заяву точно писать не будешь, Тимка?

Тимоха вновь удрученно мотнул головой.

– Зря! – Пожал плечами участковый. – Прибьют ведь…

– Не буду! – Продолжал стоять на своем «любитель дури в долг».

– Как знаешь, Тимоха. Как знаешь… – Стряхнув пепел в грязь, продолжал уговаривать пацана блюститель порядка. – Может, хоть у отца денег попросишь?

– У отца? – вскинулся Тимоха. – Да ему свиньи милей родного сына!

– Да, отличные у Валька хрюшки! – с одобрением произнес пожилой мент. – Недавно такую нежную вырезку у него брал… Кх-м… – Сильнягин смущенно кашлянул в кулак, сообразив, что сморозил. – Тогда у деда попроси. Он, хоть и бывший ЗэКа, но человек серьезный – в авторитете! С этими помойными отбросами всяко разобраться сумеет. Севастьянов он что – мелочь, хулиганье, даром, что две ходки…

При упоминании деда глаза Тимохи остекленели от ужаса, и он на мгновение начисто «завис», не слушая разглагольствований Сильнягина…

Глава 3

пгт. Нахаловка.

Десять лет назад.

По территории ночной фермы, погруженной в кромешную темноту, крадучись пробирался, стараясь не попасться никому на глаза, невысокий и коренастый таджик престарелый Махмуд – отчим Тимохиного отца, бывший некогда отпетым уголовником, а ныне являющийся законопослушным владельцем прибыльной сельскохозяйственной фермы. Дед время от времени воровато оглядывался, но не замечал следящего за ним из-за кустов мальчишку – десятилетнего Тимоху.

Махмуд неторопливо просквозил мимо действующего свинарника, откуда доносилось веселое хрюканье, и вскоре добрался до заброшенного полуразвалившегося хлева, расположившегося на самой окраине фермы. Отец Тимохи несколько раз порывался снести это ветхое строение, скрывающееся в неимоверно разросшемся колючем кустарнике, старый Махмуд отчего-то постоянно был против.

Еще раз воровато оглянувшись по сторонам и никого не заметив, седой таджик скрылся внутри старого заброшенного строения. Сквозь небольшие щели в стене Тимоха увидел тусклый свет – похоже, что дед, наконец-то, включил фонарик. Мальчишка осторожно подобрался к стене хлева и приник глазами к одной из щелей.

Что творится внутри, мальчишке не удалось как следует рассмотреть – послышался шаркающий звук шагов. Тимоха испуганно обернулся – к хлеву, почти не таясь, приближался деревенский дурачок-алкоголик – Васята. Безобидный сорокалетний сумасшедший, не замечая Тимохи, зашел внутрь развалюхи, а малец вновь с интересом приник к щели: Махмуд, разобрав часть подгнивших досок пола, уже стоял в неглубокой земляной яме. Мальчишке было отлично видно припрятанный там же, в яме, большой армейский ящик из-под снарядов, крышка которого была откинута. Все внутренности зеленого деревянного «сундука» были до краев набиты пачками денег и переливающимися в свете фонарика драгоценностями. Дурачок, зайдя в свинарник, шумно хлопнул кособокой дверью и остановился на пороге, нерешительно перетаптываясь с ноги на ногу. Старый таджик резко обернулся.

– Васята? – Узнал «бывший уголовник» местного полудурка. – Ты какого-такого здесь делать собралася? – с акцентом произнес он.

– Гы-ы-ы, пиратский клад! – надувая клейкие пузыри на губах, неожиданно произнес дурачок. – Васята знал, что ты тут что-то прячешь! Махмуд даст Васяте что-нибудь блестящее, поиграть?

– Обязательно даст… – Пожилой таджик резко захлопнул крышку ящика, выбрался из ямы и подошел к дурачку. – Поиграться Махмуд даст, да… – Ласково произнес авторитетный уголовник Али-баба, поднимая с пола кусок старого электрокабеля. – Васяту кто-нибудь видел по дороге сюда?

– Нет, – гордо ответил блаженный, сияя идиотской улыбкой на все лицо. – Васята прятался, как и Махмуд!

– Хорошо, да! – Накручивая кабель на кулак, спокойно произнес таджик. – Вай, молодца! А ну-ка, болезный, помоги старому Махмуду… Посмотри, что там интересное внизу? Может, с тобою еще и бражки бидон найдем? – Зная, чем заинтересовать душевнобольного алкоголика, произнес старый уголовник.

Васята, уже предвкушая попойку, стремительно наклонился над ямой, повернувшись к Махмуду спиной, а дед ловко набросил на шею дураку огрызок электрического кабеля. Деревенский дурачок захрипел и задергался, словно в припадке, а Тимоха испуганно отвернулся от щели и закрыл лицо руками. Хрипы, доносящиеся из свинарника, постепенно стихали, а вскоре и вовсе сошли на нет. Мальчишка сидел в темноте под трухлявой стеной заброшенного хлева ни жив, ни мертв, стараясь даже не дышать, чтобы его не услышал жуткий старик-убийца. Через несколько минут в прохладную темноту ночной фермы, уже отошедшей ко сну, вышел Махмуд, сгорбившись под тяжестью мертвого тела, завернутого в грязную гнилую рогожу. Таджик добрел до действующего свинарника, отворил ворота и скрылся внутри. До мальчишки донеслись влажные рубящие звуки, довольное хрюканье, повизгивание и громкое чавканье прожорливых хрюшек. Обратно старик вышел налегке, навсегда избавившись от своей страшной ноши.

Наши дни

Это жуткое воспоминание детства преследовало Тимоху всю оставшуюся жизнь. Поэтому, попросить о чем-нибудь пусть и неродного, но все-таки деда, вырастившего его отца, он никогда бы не отважился. К тому же, никаких разговоров о деньгах и долгах жесткий, как кабанья щетина, старик на дух не переносил. Тимоха прекрасно помнил, чем оканчиваются такие просьбы… Никто его не будет искать в желудках матерых хряков старого уголовника…

– Ладно, Тимка, пойду я, – произнес Сильнягин, выдергивая пацана из жутких воспоминаний. – А ты подумай: может, все-таки заяву на этих моральных обмылков накатаешь? – Участковый поднялся с лавочки и вопросительно посмотрел на наркомана.

– Нет! – Тимоха упорно продолжал стоять на своем. Заявление в полицию – совсем не тот вариант, который однозначно избавит его от проблем. Только усугубит и без того нелегкую Тимохину жизнь.

– Тебе жить… – Сильнягин пожал плечами. – Не кашляй, Тимка! – После чего неспешно отправился восвояси, нести дальнейшую службу по охране правопорядка на вверенной ему территории.

Тимоха судорожно вздохнул и «печально» посмотрел на последнюю уцелевшую таблетку, влипшую в коровью лепеху и уже основательно раскисшую под частой, но мелкой моросью. Сколько он так просидел на земле в холодной жиже, Тимоха не смог бы, наверное, сказать. Все, о чем он мечтал в эту секунду – это избавиться от жуткой головной боли, разламывающей черепушку на сотни мелких кусков, и терзающей, невыносимой ломоты во всем теле. Как никогда в этой жизни ему хотелось сейчас умереть. Чтобы это закончилось. Навсегда. Терпеть эту боль не хватало совсем уже никаких сил! И в этот момент Тимоха осознал, что он совсем не боится этого старого хорька – своего приемного деда, Махмуда. А за одну из цацок, хранящегося в его потайном армейском ящике, который никуда не пропал за все эти годы (Тимоха проверял – все было на месте), можно и долг покрыть, еще и на ширево останется…

При воспоминании о такой вожделенной, чудесной, божественной и волшебной дозе Тимоха облизнул пересохшим языком потрескавшиеся губы. Решено – он слегка раскулачит старого пидораса. Пусть идет нах узкоглазый ублюдок! Надоело ежедневно терпеть его дурацкие придирки, да подзатыльники! Да еще и работать с утра до вечера, тварь, заставляет… Только за еду, словно гребаного раба на галерах! Видел Тимоха этого эксплуататора в гробу, в белых тапках! Решившись на убийственную авантюру – все-равно терять ему было нечего, Тимоха в сумерках добрался-таки до старого хлева и вполз внутрь.

В заброшенном строении с тех давних пор так ничего и не изменилось: те же многочисленные щели в стенах, те же гнилые доски пола, присыпанные сухим навозом. Ну, разве что щели стали шире, да доски гнилее. Тимоха, не чувствуя боли, упал на колени и начал сметать засохший навоз с примеченных еще в детстве половых плах рукавами чумазой и заскорузлой от грязи толстовки.

– Ты смотри, Лом, – раздался в тишине знакомый голос Сивого, – наш корешок-то совсем кукухой поехал – решил от нас в сухом свинячьем дерьме затихариться!

От неожиданности Тимоха подскочил на ноги: у входа, отрезая все пути к бегству, стояли его «закадычные друзья» и «кредиторы» – Лом и Сивый. Фиксатый толкнул худощавого и длинного приятеля острым локтем, вытянул руку ладонью вверх и требовательно пошевелил пальцами.

– Чё хотел, братела? – Лом непонимающе вылупился на вытянутую руку Сивого.

– Пику дай, дятел! – злобно зашипел фиксатый. – Я свою у остановки выбросил!

Лом вынул из кармана выкидной нож и нажал на кнопочку: из рукоятки со щелчком появилось сверкнувшее в свете луны отточенная полоска стали. Лом, не глядя, попытался вложить «перо» в руку подельнику, но неловко ткнул ему ножом в ладонь, раня «пахана» острым лезвием.

– Сдурел, ослина? – Сивый зашипел от боли и одернул руку, роняя нож на пол. – Смотри, куда тычешь, урод жопорукий!

– Я нечайно, босс… – Лом виновато запыхтел.