Ну, например: «Канаем с корешем по бану. Гля шмара на полусогнутых». Иди, разбери, что ты произнёс, а все понимали. И не надо было ничего объяснять. Все понимали. Вот, к примеру, ты мне говоришь: «А что это?» Ну, значит, взвёлся ты. Конфликт начинается. А я отвечаю: «Дурак что ли, что я такого сказал?» И всё, я отъехал. Сленг был особый, и когда человек начинал говорить на этом своём сленге, то в то время каждому было понятно, кто ты есть по жизни. Либо это коммерсант, либо это блатной, либо пересидок.

Двор «Кубы». «Куба» – шутливое название сарая, где жили с апреля по октябрь. 1975 год

А воры-то эти вообще по-особенному разговаривали. Они разговаривали шёпотом. И, когда он начинал говорить, да так сладко, ты раз засыпаешь, стоишь и понимаешь, ты приехал… Не, не в плохом смысле. Ты приехал к своим. И у него такая сила, он как дедушка с тобой разговаривал. И ты офигевал: ни хрена себе, вот умеют же… Голос у него негромкий и при этом я не слышал, чтобы он матерился. Ту-ту-ту-ту-ту, и ты сразу же понимаешь, что там «мама не горюй», что это – монстр нахрен, всё, ловить нечего.

– А внешний вид?

– Смотри, сам увидишь, поясню. Я постепенно сам начинал умело разговаривать, понимал уже больше. Но встречают по одёжке, а значит, очень важно, какой у тебя прикид. Если мы берем, допустим, семидесятые годы, когда уже начался Шувакиш, ну, барахолка известная в Свердловске. Все люди, которые там крутились, бегали по ресторанам. А такие, как я, нет. Я тогда ещё даже и в карты не играл. Денег почти и не было. А я ведь хотел хорошо одеваться. А это джинсы-мынсы, дублёнка. Ты же – молодой. Ты должен выглядеть так, чтобы «биксы» сами с тобой шли. Ты подходишь, а тебя уже по первому взгляду определяют. Нормальный прикид, это значит, что с тобой можно ехать куда-нибудь. Там бухать, трахаться и тому подобное. Потом, после армии, а это в восьмидесятые годы, уже другое было.

По внешнему виду определяли, к какой касте ты принадлежишь: либо ты спекулянт, либо ты весь заточенный, либо ты уже картёжник, аферист. Ты обязательно должен быть в ратиновом пальто. У тебя должна быть хорошая шапка, норковая там или крашеная ондатра, ну или пыжиковая. Обязательно хороший шарф, «маккензи» или «макгрегор», исландский, вязаный, короткий. Хорошие туфли, брюки и джемпер. По внешнему виду уже можно было определить: либо ты обкомовский работник, либо ты аферист. Вычисляли за две секунды. И внешний вид был твоей же визитной карточкой. А вот когда ты открывал рот, тогда уже было понятно, кто ты есть по жизни.

– Ещё что «срисовывали»?

– Отметь, пожалуйста, что у любого человека, который с улицы, своя манера поведения, своя речь. Это улица, а значит – это криминальная заточка. Как бы кто этого не хотел избежать, но именно улица даёт человеку стержень. Человек, допустим, он всегда должен оставаться человеком. Вот я, допустим, когда я был депутатом в Гордуме, то всегда очень чётко отвечал на всякие там наезды. Они мне, например, начинают: «Да вы же – криминал». А я отвечаю: «Да. А вы знаете, чем отличается криминал от вас, петухов?» Они говорят: «Чем?» Я говорю: «Криминал не может слово не держать. У него это в понятиях. Если он сказал, он должен за свои слова отвечать. А чиновники все и весь остальной мир – вам всем насрать, вы в воздухе переобуваетесь».

Поэтому улица даёт заточку: чувство справедливости и чувство порядочности, привычку отвечать за свои слова… Ну, хотя, если честно, и там бывали такие же перевёртыши.

Разговор третий
Роман с героином

(Воровство и наркомания. Близость смерти. Как стал наркоманом. Философия наркомана. ■■■■, ■■■■■■■ и договор с отъезжающим. Ломка. Выгода врачей. Реабилитационный бюджет. День наркомана. ■■■■■■. Добывание. Цыганский сервис. Сбор по деревням. Подрез своих. Торговля жёнами и детьми. Предприимчивость наркоманов. Наркомания в Челябинской области. Декоративный ■■■. Разница в кайфе. Начало нарковойны. Идея открытия фонда. Транспортировка. Груз двести. Как бросил. Медикаментозная методика. Пересадка с одного кайфа на другой. Дети-наркоманы. Массовая торговля. Химия. ■■■■■■■■■■■■■. Ветеринарные препараты. ■■■■. Гниение с «■■■■■■■■■». Долг бывшего наркомана миру. И враги человеку – домашние его. Наказание в Китае)

– Мы всегда с Арбузом приезжали к А. (вор в законе), Царство ему Небесное. Он жил тогда на Встречном переулке. Вот, мы приезжали к нему, у него в морозилке всегда было килограмма три ■■■■■. ■■■■■■, ■■■■■■■■. И нас один раз спасло то, что мы были вмазанные. Мы едем с Арбузом мимо А., и он так на меня смотрит, а мы крепко ■■■■■■■■■, прямо по-свински. Нас прёт, как собак. И он говорит: «Что, заедем к нему?» Я говорю: «Нет, давай позже, пока нам не надо». Он говорит: «Ладно, потом заедем». В это время в квартиру заходят люди с оружием, выбивают дверь, их встречает Вова Кед, который в квартире оставался, ну такой жулик – помощник вора. Выполнял поручения, туда-сюда.

Они ему сразу в пузо стреляют и валят его сразу наглухо. В это время А., Царство ему Небесное, в детской комнате встает за дверь, его жена Ирка берёт маленького ребенка и бежит на них. Они сначала встали, потом забежали в комнату, его не увидели, он за дверью был, а жена его с ребенком к ним, ну и орёт, в общем, они убежали, причём все в масках были. Всё. Ну потом-то его всё равно завалили, через какое-то время. А нас спасло то, что мы как раз тогда ещё в машине ехали, когда это всё происходило. Нас бы вальнули нахрен всех, да и всё.

А мы ■■■■■■■■ там частенько, ну и значит заезжали постоянно, он не жадный был. Мы с ним были в хороших отношениях, а он Хорька был близкий, Сани Хорька, они вместе сидели. И когда мы к нему приезжали, то часто видели, что у него постоянно крутятся разные люди, преступники, в общем, с области там, отовсюду, не городские. Я лично не раз бывал при таких встречах. У нас же область большая, а он – вор. И к нему приезжают со своими бедами, а мы ■■■■■■■■■, ■■■■■■■■■. Он сидит такой втыкает, у них там война начинается то ли в Краснотурьинске, то ли ещё где. Они ему говорят: «Батя там это-это». Он так сидит-сидит, так фуффф, втыкает. Я его пну ногой, говорю: «А., у них война начинается, слышал?» Он говорит: «Да-да-да-да-да. Братан, давай, что там у тебя за проблемы…» А я его опять пну: «Ты чего? А., там война, там они поубивают друг друга».

То есть вор-наркоман – это страшная штука. Хотя я знавал таких воров как Дато. Он ■■■■■■■■■■, но никогда до поросячьего визга не доходило у него. Он всегда был на бодряке, то есть наркота у него – это был такой допинг, который позволял работать с утра до ночи. Приходилось ездить по всему Советскому Союзу, потом по России, да. Потом он умер. То есть такое не редкость, очень многие воры ■■■■■■■■■■■. Но были воры, которые к этому очень отрицательно относились. Один из них был такой дед Хасан, который это говорил прямо при мне. Мы как-то приехали к дедушке Хасану в Тагил с Саней Хорьком, и перед зоной. Там же долго сидеть, ну там как-то стремно нам ■■■■■■■■■■■. Вора в законе, который пришел туда к Хасану в «двенадцатую» (колония ИК-12), прямо там и вмазывали. Ну и мы приезжали.

Вот мы, перед тем как пойти к Дедушке, ■■■■■■■■■■■ заранее. Он это очень не любил, почти ненавидел. И мы заходим такие, у нас это всё видно без телескопа, пот там, всё такое, и он палкой ему заехал по хребту, Хорьку. И так по хребту как палкой ему даст – и говорит: «Ты этого добивался, чтобы у тебя этого говна килограммы были…» Как он его палкой отходил, приходи кума любоваться! И я такой, раз, встал, обомлел и понял: вот мне сейчас даст. А он говорит: «Да ты-то сядь, жопу прижми, тебя это не касается». Ну, то есть, я кто такой? А ему что, он прямо говорит. То есть он очень относился к этому. Трофа вот тоже не ■■■■■■■, там у них было такое, что, когда воры собираются, ну, как-бы, марафет-марафет. Человек, который до этого никогда не ■■■■■■■, мог ■■■■■■■ там за компанию, курнуть за компанию, а вот ■■■■■■■■ бы не каждый стал. То есть даже те воры, которые употребляли наркотики, они всегда говорили, что это – говно. Это у них было табу такое.

– Вот, расскажи про какие-то яркие случаи.

– Значит дважды я отъезжал, ну ты понял. То есть тогда уже как бы не ■■■■■■■. Завязал, в общем. Но, ноги-то сами идут к Дулевичу, а он говорит: «Будешь?», я говорю: «Нет», а сам руку уже протянул. Он меня ■■■■■■, и мы идем по улице. Это мне уже потом рассказали. Идём мы в центре, 8-го Марта – Вайнера… Старый центр в Свердловске. Это год где-то 1982-й. Доходим до улицы Хохрякова. Оп! – и меня нет! Я так выхожу, вдруг меня раз кто-то по щекам, потом ещё, я так раз, глаза открываю, а надо мной Дулевич наклонился. Наклонился надо мною и говорит: «Дюша, хорош, нахрен. Вставай». Я ему отвечаю: «Что такое?» – потом опять уплываю. А он опять меня он по щекам, та же самая картина. Я про себя думаю, чисто дежавю какое-то. А я же не ■■■■■■■ уже какое-то время, бросил. Ну и организм уже чистый как бы, там уже неделька была ■■■■■■■■. А тут такая же ■■■■, как у всех. Вот мне Дулевич и говорит: «Ты так идешь-идешь-идешь, раз, в асфальт, раз и уже отъехал, мы тебе сразу же начали язык доставать, чтобы ты не задохнулся». «Ты, – говорит – глаза открываешь и говоришь: „Толян, ты чего меня лупишь-то“». На этом вроде бы всё. «Ты встаешь, – говорит – опять разговариваешь-разговариваешь, потом опять – бах! – упал». Так раза три и отъезжал, но потом отошёл. Вот это один раз.

А второй раз это случилось, когда я уже в Сочи приехал, я туда приехал «болеть». Приехали мы на машине, нас тогда ещё арестовали, ну, это отдельное дело. Там, кстати говоря, оно велось целых три года, в Сочи-то. Я был за рулём, мы тогда поехали на машине, да плюс я с собой ■■■■■■ взял понемножку. Вот с этим ■■■■■■■ меня и тормознули. Причем я скрывать не стал, там с нами был такой Петров, опер, и я ему говорю: «Я еду „болеть“, у меня с собой для личного употребления…». Он берёт, оформляет. Вот. Ну, и всё, отобрали у меня ■■■■■■, а меня самого под расписку с Божьей помощью выпустили. То есть, меня попутали тогда с другим человеком, со свердловским тоже, только с другим, по фамилии Шестаков. А у меня брат двоюродный Шестаков, мама – Шестакова. Они говорят: «Ты Шестака знаешь?», а я-то про своего брата подумал, он тоже здесь живет, он мне брат двоюродный. Мастер спорта по боксу. А они имели в виду своего. И вот тот Шестак, кого они имели в виду, он был другом начальника паспортного стола. Вот именно поэтому они меня и выпустили.

Ну, а потом, когда выяснилось, что Шестак не тот, они попытались с меня деньги получить. Я их нахрен послал, но дело даже не в этом. Тогда я не ■■■■■■■ что-то дня три-четыре, просто потому, что ничего не мог найти. Поехал на базар, купил ■■■■■■■■■, вставил двадцать ■■■■■, а это уже убойная ■■■■. Я попытался встать, у меня же в доме были уже все. Жена с ребёнком, а меня из стороны в сторону болтает. Я падаю. Потом я еду к «Жемчужине» (отель), потому что знаю, что там воры-моры. Еду в «Жемчужину», и идет такой грузиняка на меня, так смотрит и говорит: «Братан». А наркоман всегда своего увидит, он так на меня смотрит: «Болеешь?» Я говорю: «Вообще умираю». «А откуда ты?» Я отвечаю: «Из Свердловска». Он спрашивает: «Кого из бродяг знаешь?» Ну, я ему воров называю, он говорит: «Ладно, в хорошие руки попал. Деньги есть?». Я говорю: «Есть». Мы едем к поезду украинскому, ну, и покупаем мы ■■■■■■ (■■■, ■■■■■■■) украинский. Он там такой бешеный, этот ■■■■■■■■ ■■■. Приходим на хату, варим, по стакану на рыло. Ну, это, вообще-то, бешеная ■■■■. И они мне говорят: «Сколько тебе?» И я говорю: «Как себе». Всё, он мне по ■■■■ ставит, в общем, очнулся я уже в реанимации.

Как я понял, что я в реанимации? А я глаза так открываю, а надо мною лампа, ну такая большая, круглая, в операционной, понимаешь?! Ну, я въехал сразу. Тут доктор подошёл и говорит: «С днём рождения!», и, не меняя тона, продолжает: «Дай вон тому „лепиле“ (врачу) сто долларов», я тому сто долларов дал. Всё, меня забрали с этой кушетки. Понял, с реанимации забрали? По факту-то всё, я уехал за ленточку, ну то есть умер. Ладно, что у них всё там отточено было, у них свой врач, лепило…

– А еще? Вот сколько у тебя таких вторых рождений было?