Итак, галера имеет одно бросающееся в глаза сходство с паровым судном, но отличается от него в других важных чертах, которые не очевидны непосредственно и которые поэтому не пользуются должным вниманием. В парусных судах, напротив, выделяется резкое отличие от паровых; пункты же сходства, хотя они существуют и легко могут быть обнаружены, не столь очевидны и поэтому недостаточно принимаются в расчет. Впечатление различия увеличивается представлением о крайней слабости парусных судов сравнительно с паровыми вследствие зависимости первых от ветра; при этом, однако, забывается, что парусные суда все равно сражались между собою, следовательно, тактические уроки их сражений ценны и для нашего времени. Галера никогда не приводилась в беспомощное состояние штилем, и поэтому в наши дни к ней относятся как будто с большим почтением, чем к парусному судну; между тем последнее заменило первую и оставалось господствовать на море до дней использования пара. Способности вредить неприятелю с большего расстояния, маневрировать на протяжении неограниченного времени, не утомляя людей, использовать большую часть команды для наступательных действий вместо траты сил на греблю, присущие одинаково как парусному судну, так и паровому, по крайней мере столь же важны в тактическом смысле, как способность галеры передвигаться в штиль или против ветра.

При изучении элементов сходства между судами парусными и паровыми легко не только пренебречь различием между последними, но и, скорее, преувеличить сходство между ними. Так, можно рассуждать в том смысле, что подобно тому, как парусное судно имело орудия дальнобойные, сравнительно большой пробивающей силы, и карронады ^[7] с меньшей дальностью выстрела, но с большим разрушающим действием, современное паровое судно имеет батареи дальнобойных орудий и мины, причем последние полезны только на ограниченной дистанции и действуют как громадные разрывные снаряды, тогда как выстрелы орудий, как и в старину, рассчитаны на пробивание борта и палубы неприятеля. Все эти соображения суть чисто тактические и должны влиять на планы адмиралов и капитанов; приведенная сейчас аналогия действительна, а не воображаема. Далее, оба судна – парусное и паровое – при известных обстоятельствах рассчитывают на прямое столкновение с неприятельским судном, первое – ради абордажа, второе – с целью потопления его тараном; для обоих это задача наитруднейшая, так как для ее выполнения суда должны сойтись в одном месте на поле битвы, тогда как метательным оружием можно пользоваться со многих пунктов обширной площади.

Положение враждебных парусных судов или флотов по отношению к направлению ветра являлось всегда важнейшим тактическим вопросом и составляло, может быть, главную заботу моряков того времени. При поверхностном взгляде может показаться, что вопрос о положении относительно ветра совершенно безразличен для парового судна и потому в современных условиях боя нет никакой аналогии с прежними условиями, так что уроки истории в этом отношении не имеют цены. Впрочем, если мы более тщательно рассмотрим характерные черты наветренного ^[8] и подветренного положений, то станет ясно, что обсуждение сущности дела, а не деталей его покажет ошибочность такого взгляда. Отличительная черта наветренного положения состояла в том, что занимающий его корабль или флот обладал возможностью отказаться от боя или дать бой по желанию, что, в свою очередь, влекло за собою обычное преимущество наступательного положения в способности выбора метода атаки. Это преимущество сопровождалось и некоторыми невыгодами: неправильностью в ордере баталии, подверженностью атакующего продольному, или анфиладному, огню и невозможностью употребить полный артиллерийский залп всех своих орудий при сближении с неприятелем.

Подветренный корабль или подветренный флот не мог атаковать противника; если он не желал отступать, то обязывался к оборонительному образу действий и к принятию боя на условиях неприятеля. Эта невыгода вознаграждалась сравнительной легкостью сохранения ордера баталии и непрерывности артиллерийского огня, отвечать на который неприятель в течение некоторого времени лишался возможности.

Исторически эти выгоды и невыгоды наветренного и подветренного положений имеют свои соответствия и аналоги в оборонительных и наступательных операциях всех веков. Наступление мирится с известным риском и невыгодами, чтобы догнать и уничтожить неприятеля; оборона, пока она остается таковою, отказывается от риска наступления, но дает возможность сохранить правильный строй и пользуется слабейшими сторонами того положения, в которое ставит себя нападающий. Эти коренные различия между наветренным и подветренным положениями всегда вырисовывались через облако второстепенных деталей столь ясно, что первое положение обыкновенно избиралось англичанами, потому что они руководствовались настойчивой и твердой политикой нападать на неприятеля и уничтожать его, тогда как французы искали подветренного положения, потому что, поступая так, они обыкновенно были способны ослабить наступавшего на них неприятеля обстрелом и таким образом избежать решительного столкновения и спасти свои суда. Французы, за редкими исключениями, подчиняли действия флота другим военным соображениям, жалели затраченных денег и поэтому старались «экономизировать» расходы занятием оборонительного положения и лишь отражением нападений. Для этой цели подветренное положение, при искусном пользовании, замечательно пригодно до тех пор, пока неприятель обнаруживает более мужества, чем расчета; но когда Родни выказал намерение воспользоваться преимуществом наветренного положения не только для обеспечения за собой инициативы боя, но и для грозного сосредоточения своих кораблей к действию против части неприятельской линии, то его осторожный противник де Гишен изменил тактику. В первом из их трех сражений французский адмирал со своим флотом занимал подветренное положение; но, поняв цель Родни, он не стал выходить на ветер, зато решил не атаковать неприятеля, а принять сражение на собственных условиях. В настоящее время способность флота действовать наступательно или отказаться от боя определяется не наветренностью положения, а превосходством перед противником в скорости, которая в эскадре зависит не только от скорости отдельных кораблей, но и от тактического однообразия действий. Можно сказать, что быстроходнейшие суда в современном боевом флоте обладают в тактическом смысле преимуществами наветренных кораблей парусного флота.

Поэтому отнюдь не напрасны, вопреки мнению многих, ожидания найти в истории парусных судов уроки, столь же полезные для нашего времени, как и даваемые историей галер. Однако суда обеих этих категорий, имея пункты сходства с современными судами, обладают и существенными отличиями, которые исключают возможность приписывать их опыту и их образу действий значение тактических прецедентов, подлежащих точному подражанию. Все же прецедент отличается от принципа и имеет меньшее значение, нежели последний. Первый может быть ошибочен по существу или потерять значение при перемене обстоятельств, последний же имеет корень в природе вещей и, как бы ни изменялись его приложения с переменой обстоятельств, дает нормы действий, с которыми необходимо сообразоваться для достижения успеха. Принципы войны открываются изучением прошлого, которое указывает нам на неизменность от века до века в истории успехов и неудач. Обстановка сражений и оружие с течением времени изменяются, но для того, чтобы научиться считаться с первой и успешно пользоваться вторым, должно со вниманием относиться к постоянным указаниям истории о тактике сражения или в тех более широких операциях войны, которые обнимаются общим термином «стратегия».

Именно в таких, более широких операциях, которые охватывают весь театр войны и в морском состязании могут покрыть большую часть земного шара, уроки истории имеют более очевидное и постоянное значение, потому что условия этих операций мало изменяются с ходом времени. Театр войны может быть более или менее обширен, представляемые им затруднения могут быть более или менее серьезными, борющиеся армии – более или менее многочисленными, необходимые передвижения – более или менее легкими, но эти различия – всего лишь различия в масштабе или в степени, а не в роли или сущности дела. По мере того как дикость уступает место цивилизации, пути и средства сообщения умножаются и улучшаются, реки перекрываются мостами, средства продовольствия умножаются, а военные операции облегчаются, ускоряются и делаются более обширными; но принципы войны, с которыми они должны сообразоваться, остаются неизменными. Когда пешеходное передвижение заменилось колесным, а это последнее, в свою очередь, сменилось железнодорожным – масштаб расстояний увеличился или, если угодно, масштаб времени уменьшился, но не изменились принципы, которые указывали пункт, где армии надлежало собраться; направление, в котором она должна была двигаться, позиции неприятеля, которые следовало атаковать, и его пути сообщения (коммуникационные линии) и т. п. Так и на море: переход от галеры, робко скользившей по водам из порта в порт, к парусному судну, смело пользовавшемуся ветром в безбрежном океане, а от того к современному паровому судну увеличил район и быстроту морских операций, не изменив суть принципов, которыми надлежало руководствоваться в них; процитированная выше речь Гермократа ^[9], сказанная двадцать три столетия назад, выражала правильный стратегический план, который принципиально приложим к делу теперь в той же мере, в какой был приложим тогда. Прежде чем армии и флоты приходят в соприкосновение – слово, которое, быть может, лучше, чем всякое другое, указывает на раздельную линию между тактикой и стратегией, – предстоит решить еще много вопросов, обнимающих план операций на всем театре войны. В число их входят: определение истинной функции флота в войне и истинного предмета его действий; выбор пункта или пунктов, где он должен быть сосредоточен; устройство складов угля и припасов, обеспечение сообщений между этими складами и домашней базой; определение военного значения уничтожения торговли как решительной или второстепенной операции войны и выбор системы, с помощью которой могут быть достигнуты цели этой операции – действием ли рассеянных крейсеров или же завладением каким-либо жизненным центром, через который должны проходить коммерческие флоты неприятеля. Все это стратегические вопросы, и по поводу каждого из них история имеет многое что сказать. Недавно английские морские кружки были заняты обсуждением весьма важного вопроса о сравнительных достоинствах политики двух английских адмиралов, лорда Хоу и лорда Сент-Винсента ^[10], по отношению к диспозиции английского флота в войне с Францией. Вопрос этот чисто стратегический и представляет не только исторический интерес, но и современное жизненное значение; принципы, на которых основывается его разрешение теперь, не отличаются от тех, которые обусловливали выбор в то время. Политика Сент-Винсента спасла Англию от вторжения неприятеля и в руках Нельсона и его сотоварищей-адмиралов привела прямо к Трафальгару.